Чтение 55–й страницы книги ~Особые условия~

твоем увольнении, не занесено ли уже над ним, над этим приказом, чье-то
золотое перо?

Ну что ж, к этому можно отнестись спокойно и мужественно, как и
подобает покорителям северных широт, но у тебя нет времени, у тебя, Коля,
совсем нет времени!

Когда вся жизнь была наполнена настоящей работой, а не службой с девяти
до шести, работой без счета часов, дней, лет, тогда и к старости может
утешить только одно - отлично выполненная работа. И так ли уж важно будет
тогда, в каких условиях она выполнялась! Тогда ты останешься один на один
с результатом, итогом, а все остальное, как говорят ученые люди,
привходящие факторы. Они не в счет. Только результат будет иметь тогда
значение.

В этот момент дверь распахнулась, и все увидели на пороге пограничника.
Конечно, командир, взглянув в эту минуту на своего подчиненного, увидел бы
много нарушений дисциплинарного устава. К примеру, полушубок парня был
распахнут, шапка съехала на затылок, да и автомат болтался на ремне у
самого пола. А что касается слов, которые пограничник произносил, то их
тоже никак нельзя было назвать четким докладом.

- Ничего не пойму, что он там вякает, - сказал Чернухо.

- Он хочет сказать что-то, по всей видимости, важное, - произнес
Тюляфтин и оглянулся на всех, приглашая присоединиться к его замечанию, к
его улыбке.

- В чем дело, Саша? - серьезно спросил Панюшкин.

- Пролив, - выдавил, наконец, из себя пограничник, обессиленно
прислонившись к косяку двери. - Пролив...

Николай Петрович, того... Я только что оттуда... Порядок...

- Что Пролив?! - Панюшкин выскочил из-за стола, подбежал к парню,
схватил его за отвороты полушубка. - Что Пролив? Ну говори же, мы слушаем
тебя!

- Затянуло... Затянуло, Николай Петрович... Шугой затянуло... Сам
видел... С севера нагнало...

Не говоря больше ни слова, Панюшкин бросился к вешалке, не глядя,
натянул шапку, обмотал шею тощим шарфом, схватил куртку, но все никак не
мог надеть ее, пока не помог Званцев. Не оборачиваясь, Панюшкин всем телом
ткнулся в дверь, распахнул ее и побежал, побежал по коридору, по прихожей.
Ничего не понимающие члены Комиссии увидели, как фигура начальника
строительства с развевающимися полами куртки мелькнула мимо окна,
скользнув тенью по их лицам, и скрылась за углом. И надо же, эта
мимолетная тень изменила выражения их лиц, теперь на них не было
благодушия, усталой значительности-тень Панюшкина преобразила их, оставив
на лицах выражение недоумения и тревоги. Еще не поняв, в чем дело, не
успев обменяться ни единым словом, все почему-то встали, начали одеваться,
Чернухо, подойдя к окошку, долго и пристально смотрел на Пролив, на
удаляющуюся фигуру Панюшкина.

- Кажется, я начинаю понимать, в чем дело, - сказал он. - Но каков
Николаша, а!

- Судя по предварительным, еще не подтвержденным данным, - раздельно
произнес Званцев, - Пролив затянуло шугой. Это значит, что через несколько
дней мы можем начать работы по протаскиванию трубопровода.

- Затянуло, ребята, - блаженно улыбаясь, сказал пограничник. - Сам
видел... Затянуло.

- Куда же вы? - Тюляфтин растерянно оглядывался по сторонам, видя, что
все столпились у вешалки, расхватывая шубы, куртки, пальто. - Ведь мы не
закончили разговор... Какая-то странная поспешность... Занятно! В конце
концов. Пролив замерзнет и без нашей помощи, не правда ли? Ведь мы не
сможем ему ни помещать, ни помочь, разве нет?

Чернухо яростно глянул на Тюляфтина, но ничего не сказал. Остальные его
попросту не слышали. Только Опульский счел необходимым ответить Тюляфтину.
Он задержался у двери и сказал прерывающимся голосом:

- Вы можете оставаться, молодой человек... Если вам это неинтересно...
Простите, но мне кажется, что это так и есть.

- Занятно! - протянул Тюляфтин. - Даже такой человек, как Опульский,
теряет выдержку.

- Потерять выдержку, молодой человек, не самое страшное, - заметил
Чернухо. - Можно потерять кое-что посущественней.

- Например? - Тюляфтин все еще полагал, что идет безобидный и
высокообразованный разговор ни о чем.

- Порядочность! - закричал Опульский уже из коридора. - Ответственность!

- Вы полагаете, что это с кем-то уже произошло?

- Нет, я больше не могу! - простонал Чернухо, выкатываясь из кабинета
вслед за Ливневым. - Бедный Николашка! Он вчера полтора часа разговаривал
с ним о романтике севера, о белых куропатках, снежных заносах и, кажется,
о медведях. Ни одного вопроса о Проливе.

Посмотрев на Пролив с крутого берега, можно было увидеть, как по льду,
по длинному укатанному зимнику быстро передвигалась группа людей. Впереди
бежал Панюшкин, за ним на расстоянии около ста метров плотной группой шли
члены Комиссии, а поотстав от них еще метров на сто, вышагивал, не теряя
достоинства, Тюляфтин. Он улыбался, словно бы подшучивая над самим собой
за то, что дал увлечь себя в этот потешный бег.

А из мастерских, из конторы, из вагончиков и бараков общежития выходили
люди, неизвестно как узнавшие о новости, и присоединялись к бегущим. Все
торопились к промоине, к тому месту, где еще сегодня утром неслась черная,
бликующая на солнце вода. Бежали конторские служащие, ученики из школы,
учителя, бежал, задыхаясь, Хромов, поскрипывал острыми ботиночками Кпыш,
бежал Белоконь, хромал следом за ним участковый, бежала Анна, забыв
запереть свой вагончик-столовуюсорвался с места едва ли не весь Поселок.
Многие уже обогнали Панюшкина, обогнали неподготовленных к таким броскам
членов Комиссии.

Тяже.ло дыша, Панюшкин подошел к краю, когда там уже стояла толпа. Все
расступились, замолкая, пропуская его, словно родственника к больному.

Шуга, забившая Пролив, еще не смерзлась. Она была в движении,
крошилась, шуршала, двигалась, кое-где были заметны просветы. Прикинув
движение отдельных льдин, Панюшкин понял, что началось течение с юга.

А шугу набило с севера. Пока пограничник добирался до конторы, пока они
прибежали сюда, течение переменилось. Теперь мощные потоки воды давили на
шугу с юга и выносили, выносили ее снова в море.

- Что скажешь, Володя? - спросил Панюшкин у Званцева, не отрывая
взгляда от воды.

- К вечеру будет чисто, Николай Петрович.

- Да, похоже на то. Радость оказалась преждевременной. Но раз пошла
шуга - это уже хорошо. Сегодняшнюю вынесет, завтрашнюю, а там, глядишь, и
останется. Останется! - повторил он, будто заклинание.

На обратном пути встретили Тюляфтина. Увидев, что все возвращаются, он
остановился на середине дороги и, отвернувшись от ветра, спрятав личико за
высоким воротником, стал поджидать возвращающихся членов Комиссии. На его
губах блуждала неопределенная улыбка, в которой тем не менее ясно была
видна снисходительность.

- Ну как? - спросил он. - Все в порядке? Вы так неожиданно все
сорвались, я уж подумал - не случилось ли чего...

- Все нормально, старик, все в порядке, - Чернухо, подняв руку,
похлопал Тюляфтина по плечу. - Так что ты не переживай. Не надо.

- Да нет, я особенно и не переживаю... С чего бы?

- Никто, собственно, и не думает, что ты убиваешься, но я это сказал на
всякий случай - вдруг начнешь...

Вот я и предупреждаю - не надо.

- Знаете, я как-то ваш многоступенчатый юмор не сразу понимаю, не сразу
доходит, знаете ли... - Тюляфтин оглянулся по сторонам, призывая всех в
свидетели.

Но его никто не слушал. - Простота нравов и обычаев, - пробормотал
Тюляфтин вроде про себя, но достаточно громко. - Далекие края всегда таят
непредвиденные опасности для белого человека.

И опять никто не услышал его. Кроме Жмакина, который всегда в таких
случаях шел последним, опасаясь, как бы кто случайно не свалился в майну,
не заблудился в торосах-такие случаи бывали в первый год работы. Правда,
без трагических последствий, но даже сама их вероятность тревожила Жмакина
и заставляла его принимать все возможные меры предосторожности.

- Ты вот что, парнишка, - он взял сзади Тюляфтина за локоток и легонько
попридержал его. - Ты не больно гонорись-то, нехорошо.

- Что же здесь нехорошего? - Тюляфтин повернул к нему розовое личико и
поощряюще улыбнулся, сверкнув гранями очков.

- А то нехорошо, что гонористые у нас под лед уходят.

- То есть... как? Как под лед? - улыбка сползла с лица Тюляфтина.

- Лед их не выдерживает, - пояснил Жмакин. - Понимаешь? Вроде и толстый
лед, полтора метра, а не выдерживает. И уносит их. В Пролив уносит.
Приходится списывать.

- Кого списывать? - хрипло спросил Тюляфтин.

- Гонористых, кого же еще...

- Ну и шуточки у вас тут!

- Какие шуточки, - вздохнул Жмакин. - Вон посмотри, - он показал на
предупреждающие вешки, - Это все кресты наши, души погибшие отмечаем. - Он
даже не улыбнулся, глядя, как затрусил вперед Тюляфтин.

* * *

А потом Панюшкин, запахнувшись в свою куртку, неторопливо шел по
берегу. Руки его лежали глубоко в карманах, воротник был поднят. Было
солнечно и ветрено.

Незаметно Панюшкин обошел косу, выступавшую далеко в море, и оказался в
совершенно пустынном месте.

Казалось, пройди еще сотни километров, и не встретишь ни одной живой