знатного вельможи напоминало хорошо отваренную стерлядь, на плечах
красные канавки от доспехов, груди отвисают так, что не помешал бы
лифчик. Белый живот, дряблый и в морщинках, а складки, одна другой
мощнее, накатываются друг на друга, как барханы в знойной пустыне.
прутиках я заметил коричневые ломти. Гендельсон кивнул, лицо оставалось
кислым.
очень-то...
вас религиозные запреты...
Гендельсон наблюдал за мной искоса.
слова молитвы. Наконец Гендельсон спросил подозрительно:
нечисть придется записать очень многих. В том числе и нас... или вы
считаете себя абсолютно чистым? Тогда это гордыня, первый смертный
грех... или не первый, но все равно смертный, верно? С другой стороны,
если быть чересчур снисходительным, то и самого дьявола можно
оправдать... верно? Словом, я стараюсь держаться где-то посредине. Пусть
не очень золотой, но все же, все же... Что-то ни рыба ни мясо. И вот с
этой середины, эти... встреченные не были нечистью...
с ними... как общались?
даже у лягушки есть душа. Только махонькая и не бессмертная.
богословский спор, - спасли?
бывает?
к кому вернуться в Зорр!
располневший на сытных хлебах мужик, и без того склонный к полноте.
выполнить приказ короля!
Глава 22
оплавленными, словно воск, камнями, ни одного стебелька. Я инстинктивно
погнал коня вскачь к темнеющему на той стороне новому лесу. Гендельсон
не понял, что за страх меня гонит, но я все понукал коня, не люблю такие
выжженные поляны. И не просто выжженные, ибо пепел - лучшее удобрение
после пожара, место зарастает вдвое гуще, но эта странная выжженность,
когда пепел унесло ветрами, а на спекшуюся от страшных температур корку
уже нанесло с метр земли. Уже не только трава, кусты и деревья выросли
бы...
болотом. Гендельсону передался мой страх, ибо он заподозрил, что я
больше знаю про эту выжженную долину, чем говорю, у самих деревьев даже
обогнал, понуждая коня пойти по едва заметной тропке...
просвет между стволами. Гендельсон орал и хлестал коня, но тот хрипел,
дико вращал глазами и не решался войти в лес. Огромные деревья выглядели
болеющими - слишком много мха, слизи, бледных водорослей на ветках.
Пугающие зеленые полотнища опускаются до самой земли. Второй ряд
деревьев лишь смутно проступает сквозь серый нездоровый туман, а дальше
вообще колышутся бледно-серые волны.
лицо Лавинии, я обещал вернуться, она ждет. - Мы пройдем. Кернель - за
этим лесом!
Я соскочил на землю, ладонями закрыл ему глаза и шептал ласковые
успокаивающие слова в ухо, понуждая идти вперед. Через десятка два шагов
я убрал руки и вскочил в седло. Конь дрожал в страхе, оглядывался, но и
сзади такой же лес.
один. С вашего позволения, конечно!
полагающихся рыцарю шпор, конь нехотя сделал шаг. Сзади раздался
отчаянный крик, в нем уже не осталось и следа от баронской заносчивости:
придется проламываться, корни вылезли на поверхность, казалось, все:
крупные, мелкие и великанские, похожие на чудовищных морских змеев. Из
тумана вынырнула конская морда, сперва призрачная, налилась резкостью,
показался закованный в железо всадник.
голосом. - Мой конь, знаете ли, испугался... или рассердился, я его
причуды еще не освоил.
стоять тесно, мы все же продирались через паутину веток и длинных нитей
мха, обычного сухого и ломкого, но сейчас в тумане заметно отсыревшего.
Мне казалось, что едем через болото, а по лицу то и дело шлепают
болотные растения.
Силуэты деревьев постепенно таяли, мы слышали скрип раскачивающихся
стволов, хотя ветер не чувствуется. На землю то и дело обрушивались
тяжелые сучья, похожие на бумеранги. Иногда падала целая лесина,
способная пришибить всадника вместе с конем.
либо хватается за крест. Удивился бы, если бы это в железе на что-то
новое посмотрело без своего обычного: изыди, Сатана!
ноги на седло. Кони протискивались, обдирая бока. Часто зеленая слизь
облепляла стремена. Я на ходу брезгливо сковыривал палочкой либо стирал
рукавицей. Земля под ногами была укрыта толстым слоем черных перепрелых
листьев, конские ноги погружались иной раз до колен в это месиво. Я
сжимался от гадливости, а если бы пришлось самому, вот так, пешком?
двигались через страшное место. Но через час я все-таки услышал щебет
птиц, деревья потеряли на стволах слизь. Пошел обычный толстый мох, хоть
и со всех сторон, затем и мох остался только с северной стороны. На
деревьях замелькали рыжие хвосты белок, дважды дорогу пересекали
деловитые ежи.
солнце, что нехотя двигается к закату. По небу растекся красный
тревожный закат. В ту же сторону, что и мы, двигались под облаками
огромные черные птицы, а за ними - целые тучи мелких. Доно сились резкие
каркающие крики, мои ноздри уловили характерный смрад падальщиков.
рифленые желваки. Глаза смотрели зло.
толстого мешочка с золотом на поясе - как без рук. И хотя у меня еще
пара золотых монет в поясе и пара в седле, на ближайшей тропке я слез и
пошел пешком, держа амулет в вытянутой руке. Гендельсон ехал впереди, не
желал смотреть на нечестивое занятие.
амулет в другой, как земля в шаге впереди зашевелилась. Выглядело так,