подошел к ночному столику, взял свой носовой платок, выбрал край почище и
вытер целое стекло в очках. И тут он заметил, что у девушки снова пошла
носом кровь.
рта. Девушка поднесла руку к лицу и, разглядывая красные пальцы, стоически
улыбнулась.
отрицательно покачала головой - очень мягко. Теперь, в полутьме, на
подушке, усеянной большими темными пятнами, она выглядела совсем
беспомощной. Так и не надев очки, он сел на край кровати и протянул руку с
платком к ее лицу. И когда он наклонился, его тень, прорисованная в косой
полоске света, падающего из ванной на стену, нерешительно дрогнула, как
будто выбирала между светом и мраком, а потом растаяла в углу.
платок, который он ей протягивал, она подняла испачканную кровью ладонь,
коснулась лица Корсо и прочертила пальцами четыре линии - ото лба к
подбородку. Но после этой необычной ласки не отняла теплой влажной руки, и
он чувствовал, как капли крови текут по четырехполосному следу,
оставленному на его коже. В прозрачных зрачках девушки сквозил свет,
лившийся в комнату из приоткрытой двери, и Корсо вздрогнул, разглядев в них
удвоенное отражение своей потерянной тени.
девушки пахло теплом, вернее, лихорадочным жаром, и под тонкой кожей на
обнаженной шее билась нежная жилка. В комнате струйки света и темнота
перемежались сизым полумраком, где предметы теряли свои очертания. Она
прошептала что-то невнятное, очень тихо, и глаза ее переливчато блеснули, а
рука скользнула к затылку Корсо, размазывая свежую кровь вокруг его шеи. Он
почувствовал вкус крови во рту и склонился к девушке, коснулся призывно
приоткрытых губ, из которых едва пробивался стон, такой слабый, точно
долетел он сюда из далеких-далеких времен, - долгий, тягучий и вековечный.
На краткий миг в биении этой плоти ожили воспоминания о всех предыдущих
смертях Лукаса Корсо, словно их принесло течением темной и неспешной реки,
воды которой были так величаво покойны, что казалось, их покрыли лаком. И
он пожалел, что у девушки нет имени, которое запечатлелось бы в его
сознании вместе с этим мгновением.
за книгами вдруг увидал сцену со стороны: он сидит на краю кровати, прямо в
плаще, все еще во власти наваждения, а она тем временем, чуть выгнув спину,
как красивое молодое животное, расстегивает пуговицу на джинсах. Он
наблюдал за ней и в душе снисходительно ухмылялся, преисполнившись
ироничного и усталого благодушия, которое порой умел напускать на себя. И
наблюдал скорее с любопытством, чем с желанием. Девушка дернула молнию
вниз, и открылся треугольник смуглой кожи на фоне белого хлопка, затем
белая ткань поползла вниз вместе с джинсами. Он увидел ее длинные загорелые
ноги, вытянутые на кровати, и они лишили Корсо - обоих Корсо - рассудка,
как чуть раньше удар одной из этих ног лишил Рошфора нескольких зубов.
Потом она подняла руки, чтобы снять майку, и движение ее было абсолютно
естественным, в нем не чувствовалось ни кокетства, ни заученности; при этом
она не сводила с Корсо спокойных и нежных глаз - пока майка не закрыла ей
лицо. Тогда контраст стал еще сильнее: опять белый хлопок, на сей раз
скользящий вверх, и загорелая кожа, упругая, теплая плоть, тонкая талия,
тяжелые прекрасные груди - их очертания четко вырисовывались на фоне
светящейся двери; ложбинка у изгиба шеи, полуоткрытый рот и снова глаза, в
которых сиял похищенный у неба свет. А в самой глубине глаз - плененная
тень Корсо, словно душа, замкнутая в два одинаковых стеклянных шара или
изумруда.
тех мрачных предчувствий, которые предваряют некоторые события и отмечают
их еще до того, как они случились, вещим знаком неминуемой катастрофы. А
если сказать проще, то, швыряя последнюю одежду на пол, туда, где уже
валялся плащ, Корсо обнаружил, что начавшаяся было эрекция решительно шла
на спад. Так что - зелен виноград! Или, как выразился бы его
прапрадед-бонапартист, "1а Garde recule" - "Гвардия отступает".
Окончательно и бесповоротно. Он вдруг почувствовал нахлест тоски, хотя
понадеялся, что его несвоевременная, и досадная слабость какое-то время
останется незамеченной. С некоторыми предосторожностями он лег ничком рядом
с нежным смуглым телом, которое ждало его в темноте, решив прибегнуть к
методу, который Император, завязший в грязи Фландрии, назвал "тактическим
косвенным приближением", - то есть к изучению местности на приличном
расстоянии и отказу от контактов в опасной зоне. Выбрав эту благоразумную
тактику, он решил немного потянуть время - на всякий случай, а вдруг
подоспеет Груши с подкреплением, - и начал неспешно целовать девушку в губы
и шею. Напрасные надежды. Груши не появлялся; видно, этот подстрекатель
гонялся где-то за пруссаками, стараясь держаться подальше от поля боя. Но
тревога Корсо обернулась настоящей паникой, когда девушка прижалась к нему,
просунула стройную, крепкую и горячую ногу между его ног - и тотчас
обнаружила, какая беда с ним стряслась. Он увидел, как она растерянно
улыбнулась. Но это была подбадривающая улыбка из серии "браво, боец, я
уверена, что ты справишься". Потом она как-то особенно нежно поцеловала его
и протянула своевольную руку, чтобы помочь делу. Но именно в тот миг, когда
Корсо почувствовал прикосновение ее руки к самому эпицентру драмы, он
окончательно пошел ко дну. Как "Титаник". Камнем. На палубе играет оркестр.
Женщины и дети в первую очередь. Следующие двадцать минут можно было
назвать агонией - в такие моменты человек начинает припоминать, что плохого
он сделал в жизни. Героические атаки разбиваются о стойкие ряды шотландских
стрелков. Пехота начала готовиться к штурму, едва забрезжила надежда на
победу. Импровизированные вылазки стрелков и пехотинцев, тщетно мечтающих
застать противника врасплох. Выстрелы гусар и мощные залпы кирасиров. Но
все попытки кончались одинаково: Веллингтон ликовал, укрепившись в
маленькой и неприступной бельгийской деревушке, и его главный волынщик
играл марш Серых шотландцев под самым носом у Корсо, а Старая Гвардия,
вернее, то, что от нее осталось, сжав челюсти и задыхаясь в простынях, с
отчаянием поглядывала на часы, которые Корсо, к несчастью, не снял с руки.
Капли пота размером с кулак стекали у него по волосам. А потерянный взгляд
блуждал по комнате - поверх плеча девушки - в поисках пистолета. Охотник за
книгами желал пустить себе пулю в лоб...
руку к плащу и достал сигареты. Закурив, приподнялся на локте и стал
смотреть на нее. Она лежала на спине, голая, откинув голову назад - на
испачканную уже засохшей кровью подушку, и тихо дышала полуоткрытым ртом.
От нее по-прежнему пахло лихорадочным жаром и теплой плотью. При слабом
свете, льющемся из ванной комнаты, Корсо мог любоваться неподвижным
прекрасным телом. Вот, сказал он себе, шедевр генной инженерии. Потом
задумался о том, какие тайны - вернее, какие смешения кровей, слюны, кожи,
семени и случайностей - сошлись во времени, чтобы соединить звенья той
цепочки, которую она собой завершала. Ведь здесь, в этом восемнадцати - или
двадцатилетнем теле были представлены все женщины, все существа женского
пола за всю историю рода человеческого. Он уловил биение жилки у нее на
шее, различил едва приметные удары сердца, скользнул взглядом по нежной
линии, которая вела от спины к талии и округлялась на бедрах. Он нежно
тронул кончиками пальцев маленький, покрытый завитками треугольник, где
кожа была чуть светлее и где Корсо так и не сумел разбить как положено свой
бивак. Девушка разрешила ситуацию с безупречным тактом - она ничем Не
выдала разочарования и, едва поняв, что на штурм Корсо идти не готов,
превратила все в легкую игру. Зато обстановка разрядилась; по крайней мере,
ему не пришлось за неимением пистолета - ведь загнанных лошадей
пристреливают? - биться головой об угол ночного столика, хотя и такой
вариант успел мелькнуть в его помраченном мозгу; правда, дело кончилось
полумерой - он незаметно саданул кулаком по стене, чуть не разбив себе
костяшки; и девушка, почувствовав резкое движение, а затем внезапную
напряженность его тела, с изумлением глянула на Корсо. Честно говоря, боль
и усилие, которое он прилагал, чтобы не завыть, помогли ему немного
успокоиться, и Корсо даже удалось овладеть собой настолько, чтобы
изобразить кривую улыбку и сказать девушке, что такое с ним происходит
только в первые тридцать раз. Она расхохоталась, прижалась к нему и
принялась нежно и радостно целовать его глаза и губы. Какой ты идиот,
Корсо, мне это безразлично. Абсолютно безразлично. Так что он сделал
единственное, что в таких обстоятельствах мог сделать: ограничился
добавлением приправ - умелые пальцы в нужном месте, что дало если и не
триумфальные, то, во всяком случае, приемлемые результаты. Переведя дух,
девушка долго молча смотрела на него, потом поцеловала неспешным и
старательным поцелуем, который постепенно стал слабнуть - она заснула.
дым в легких, он разом выдохнул его и теперь наблюдал, как серое облачко
плыло над кроватью через освещенную часть пространства. Он уловил, что
дыхание девушки вдруг сбилось с ритма, и внимательно посмотрел на нее. Она
наморщила лоб и еле слышно застонала, совсем как ребенок, которому
приснился страшный сон. Потом, все еще не проснувшись, перевернулась на бок
и оказалась лицом к нему. Теперь она лежала на боку, одну руку спрятав под
обнаженные груди, а другую устроив у самого лица. Так кто же ты такая, черт
возьми, в который уж раз беззвучно спросил он, а потом наклонился и
поцеловал неподвижное лицо. Он нежно погладил короткие волосы, провел
пальцами по линии талии, по бедрам, теперь четко вычерченным на фоне
светлого дверного проема. В этом мягком изгибе было больше красоты, чем в
любой мелодии, скульптуре, стихотворении или картине. Он придвинулся, чтобы
вдохнуть аромат ее тонкой шеи, и тотчас почувствовал, как его собственный
пульс застучал крепким молотом, будя плоть. Спокойно, приказал он себе.
Хладнокровие и никакой паники. Итак, приступим. Он не знал, надолго ли это,