пришел командир полка. Одет был в гражданское, поводок в руке - вышел с
собакой погулять и заглянул в госпиталь. Однако показалось, вид у него
далеко не прогулочный, чем-то крайне озабочен и возбужден, иначе бы не
бросил своего драгоценного коккер-спаниеля одного на улице.
- Покажи ноги! - с порога потребовал он.
- То руки, то ноги, - проворчал Герман и скинул одеяло. - Нате, смотрите...
- Знаешь, что у тебя там пуля сидит? - ткнул пальцем в левую ногу.
- Догадываюсь...
- Откуда у тебя ранения?
- Я говорил, была охота за "Принцессой", гнались какие-то непонятные люди,
- устало объяснил Шабанов. - Сначала в черном, потом в камуфле...
- Была перестрелка?
- Еще какая... Лодку издырявили в прах.
- Ты плыл на лодке?
- Плыл...
- Что же ты ничего не рассказал Заховаю? - укорил командир, возбужденно
расхаживая. - Где это случилось, при каких обстоятельствах?..
- Он не спрашивал. Уперся в одно - где упал, где обломки...
- Ты вообще как себя чувствуешь? Здоровье имею в виду?
- Нормально...
- А почему так быстро раны зажили?
- Иван Ильич лечил...
- Кто такой?
- Доктор... Я у них в больнице лежал.
- В больнице?!. Ладно! - ахнул и сам себя оборвал Ужнин. - Рано утром
встанешь и все напишешь в рапорте. А то послушаю тебя и не усну. С ног
валюсь!.. - Он шагнул к порогу и задержался. - Кстати, зачем ты телевизор
выбросил из квартиры?
- Пошлятину гонят, - дернул плечами Шабанов. - Ужас...
- Ну выключил бы. Зачем выбрасывать? Новый телевизор, импортный... Да, и
еще. В НАЗ был заложен пистолет-пулемет "Бизон". Заховай нашел только два
магазина...
Сказать ему, что хотел застрелиться на мусорной свалке в овраге, так точно
уж не уснет...
- "Бизон" утонул, - соврал первое, что пришло на ум.
- Как это - утонул?
- Плавать не умеет, железный.
- Укажешь в рапорте, - ему хотелось, видимо, расспросить подробнее, однако
он хлопнул по ноге поводком и вытолкнул себя из палаты.
Сам этот поздний визит и вопросы тогда ничуть не насторожили Шабанова; он
подумал, что Ужнин не хочет наскоро проводить разбор полетов, а дождавшись
своей очереди, сделает это основательно и рапорт нужен ему, как исходный
документ для показа комиссии. Потому с утра Герман сел за сочинение, чем-то
напоминающее школьное "Как я провел каникулы". Всю лирику он отбросил - о
внучке Забродинова и о летающей тыкве можно ученому рассказывать; командир
и члены комиссии подобных фантазий не поймут. Он подробно изложил свои
приключения, начиная от взлета с базы Алтупа и до того, как очнулся в лесу
близ Пикулино. Поскольку же упущенная лирика разрушала стройность и логику,
то Шабанов кое-что придумал, например, относительно своего выздоровления,
как снимал парашют с деревьев, куда делся "Бизон", и когда не находил
толкового объяснения некоторым обстоятельствам, валил все на болезненное
состояние и провалы памяти от сильнейшего воспаления уха. В общем-то так
оно и было.
Через два с половиной часа рапорт на семнадцати страницах был готов и
передан дежурившему в холле офицеру. После завтрака к нему пришел капитан
из особого отдела и подробнейшим образом, с записью на магнитофон,
расспросил о полете после старта с аэродрома монгольского Алтупа, а в конце
беседы между прочим сообщил, что комиссия уже в Пикулино. Шабанов стал
ждать визитов высокого начальства, но вместо него явился главный хирург
госпиталя, пощупал икры на ногах и заявил, что необходимо сейчас же,
немедленно сделать операцию. Вчера он сам смотрел рентгеновский снимок и
говорил, что пуля находится внутри мышцы, обволоклась пленкой, совершенно
не мешает и о срочности ее извлечения не заводилось речи.
- Это что, такой приказ? - спросил Герман.
- Причем здесь приказ? - уклонился хирург. - Ты летать хочешь?
- Хочу.
- Тогда пулю надо вынимать. Это минута работы, под местным наркозом и почти
безболезненно, - он показал снимок на свет. - Чтоб лишних дырок не делать,
достану через раневой канал. А то потом снова в госпиталь, анализы... Тут
за один скрип, все равно дней пять лежать еще.
- Валяйте, - ничего не подозревая, разрешил Шабанов.
Через пять минут он уже лежал на операционном столе и симпатичная, с
игриво-улыбчивыми глазами сестрица раскрашивала йодом икроножную мышцу.
Потом взяла шприц, но воткнула иглу не в ногу, что было бы естественно для
местной анестезии, а в вену на руке и стала медленно выдавливать лекарство.
- А это зачем? - спросил он и ощутил, что сознание поплыло. Хотел еще
сказать - вот суки, обманули! - однако язык уже не повиновался. Последнее,
что он отчетливо запомнил, это маску со шлангом, которую кто-то нес к его
липу, все остальное воспринималось с уже знакомым чувством полусна,
полуяви.
Он ни разу не испытывал на себе наркоза, если не считать того, что делал с
ним доктор Иван Ильич. Тогда он просто провалился в сон, против которого не
помогло даже испытанное отцовское средство сохранения самообладания, и
ничего не помнил; тут же сознание до конца не угасло, Шабанов все видел,
слышал, но смутно и как бы со стороны, а спустя некоторое время смог даже
говорить и слышал собственный голос.
- Жили были три японца: Як, Як Ци Драк, Як Ци Драк Ци Драк Ци Дроне...
И при этом ничего не чувствовал, находясь в полнейшем безразличии ко всему,
что происходит вокруг. Пулю ему действительно достали в одну минуту. Хирург
тотчас же очистил ее, протер и куда-то удалился, так что рану заделывал
ассистент. Потом его перегрузили на каталку и увезли в палату, где оказался
незнакомый человек в белом халате с рыжей козлиной бородой. Тут и начался
странный, мучительно-долгий разговор-допрос, от которого в памяти абсолютно
ничего не осталось. О чем его спрашивали и что он говорил в ответ, не
запомнилось ни слова, сознание запечатлело лишь сам факт нудной беседы,
мерзкий, гнусный голос козлобородого мужчины и то, как он время от времени
поил его водой из стакана.
Потом его опять куда-то везли на каталке, вроде бы грузили в машину -
запомнился белый автомобильный фонарь на потолке, но в ушах почему-то
остался звук поршневого авиамотора и отвратительный, гадкий голос,
неотступно преследующий повсюду.
Кажется, он так и не заснул и вышел из этого неприятного состояния, когда
смог двигать руками и ногами, почувствовал страшную жажду и обнаружил, что
лежит в другой палате, а рядом на стульчике сидит и читает книгу
молоденькая сестрица в бирюзовом колпаке.
- Где я? - спросил Шабанов.
- А, очнулись? - сиделка отложила книгу и поднесла стеклянный чайник с
длинным носиком. - Пейте!