Чтение 55–й страницы книги ~Дисбат~

вас словами нельзя убедить, пусть мое говно докажет, что я человек, а не бес!

- Разговорчивый попался, - так прокомментировали это заявление в окопе. -
Заткните ему пасть чем-нибудь.

- Гады! - возопил Синяков. - Ну хоть письмецо потом на родину черканите!

- Сатане в преисподнюю? - соизволил пошутить кто-то. - А от кого,
интересно?

- От Синякова Федора Андреевича! Бывшего игрока футбольных клубов первой и
второй лиги! Мастера спорта по борьбе самбо! Законопослушного гражданина! И
просто от человека, случайно попавшего в эту проклятую дыру!

Подбежавший солдатик уже хотел было засунуть ему в рот грязнейшую тряпку,
которой, наверное, сапоги вытирали, но тут голос, раньше показавшийся Синякову
знакомым, приказал:

- А ну-ка, подождите! Вполне вероятно, что у нас случилась ошибочка!

- Додик, это ты? - Ледяное дуновение приближающейся смерти весьма
благотворно подействовало на память Синякова.

- Я, Федя, я. Не думал, что здесь с тобой встречусь. - Лицо человека,
произнесшего эти слова, было наполовину скрыто темными очками, хотя день
Пандемония больше походил на ранние сумерки срединного мира.

Додик Сироткин, впоследствии получивший кличку Жираф, впервые появился в
аудитории дня через три после начала занятий. На вопрос преподавателя физики о
причинах столь длительной задержки, Додик честно ответил, что был задержан
милицией за попытку украсть некую сверхсовременную передающую антенну, при
помощи которой он намеревался установить двухстороннюю связь с обитателями иных
планет.

Когда преподаватель выразил сомнение в праве таких людей, как Додик, на
получение высшего образования, тот с этим немедленно согласился, попутно
пояснив, что все связанные с радиотехникой науки давно изучил самостоятельно, а
в институт поступил исключительно в целях уклонения от воинской службы. В
доказательство своих слов он исправил несколько ошибок, вкравшихся в вывешенные
на стенах аудитории схемы.

Сокурсники сразу невзлюбили Додика, чей интеллект отличался от интеллекта
среднестатистического советского студента примерно так же, как тропические
джунгли - глухие, непроходимые, отравленные миазмами, но пышные и необозримые -
отличаются от городского парка культуры и отдыха.

Хотя способности Додика к наукам были феноменальны, внешне он производил
впечатление дебила - длинный, нескладный, сутулый, растрепанный, с застывшей на
лице идиотской ухмылкой. Мысли свои он выражал предельно путано и косноязычно,
писал вкривь и вкось огромными корявыми буквами, курсовые работы выполнял столь
неряшливо, что преподаватели даже брезговали брать их в руки, а все попавшие к
нему технические новинки немедленно приводил в неисправное состояние. И тем не
менее на всех пяти курсах не было студента более сведущего в теоретических
вопросах, чем Додик.

Он мог в уме рассчитать любой усилитель и шутя расшифровывал самые заумные
схемы. Конспектов Додик не вел принципиально, однако перед экзаменами у него
консультировалась вся группа..

Обиды со стороны неблагодарных сокурсников он переносил стоически и
никогда не держал на них зла. И вообще, создавалось впечатление, что Додик
существует вне реального мира, полагаясь на свою собственную жизненную
философию и свою собственную мораль, весьма отличающуюся от общепринятой.

Уже на третьем курсе Додик стал сотрудничать с каким-то полусекретным
конструкторским бюро, а его дипломная работа имела закрытый характер и
впоследствии была оформлена как изобретение.

Одной радиотехникой интересы Додика не ограничивались. Летом он уезжал в
Причерноморье, где на свой страх и риск раскапывал скифские курганы. Страсть к
археологии заставляла его проникать в древние склепы и воровать в музеях
приглянувшиеся экспонаты.

Вообще у Додика постоянно случались конфликты с милицией. Человек не от
мира сего, он не умел чтить чужую собственность, как государственную, так и
личную. Если, например, ему срочно требовался кусок телевизионного кабеля, он
без зазрения совести срезал его с соседней крыши. Точно так же он поступал с
телефонами-автоматами, релейными будками и трансформаторными подстанциями, в
которых видел лишь источник получения дармовых деталей для какого-нибудь из
очередных своих прожектов.

Однажды по его вине на несколько часов остановилось железнодорожное
движение. Неловкий и недотепистый на вид Додик сумел-таки выкрасть из
диспетчерской какой-то блок, ведающий путевой сигнализацией. Все улики
указывали на Додика, однако следователи транспортной прокуратуры так и не
сумели доказать его вину. Все их профессиональные приемчики, весьма действенные
против заурядных граждан, оказались бессильными против юного гения.

При всем при том Додик был человеком абсолютно бескорыстным и все деньги,
заработанные ремонтом импортной радиоаппаратуры и продажей скифских черепов,
немедленно сдавал в общий котел.

Тогда в группе начинался праздник. От выпитого вина Додик становился еще
более косноязычным. И все бы ничего, если бы в этом состоянии он не брался за
декламацию своих собственных стихов, литературные достоинства которых могли
оценить только люди грядущих веков.

Связь с инопланетянами Додик так и не установил, зато запросто общался на
коротких волнах со всеми континентами Земли.

Знающие люди прочили ему блестящее будущее, хотя и вздыхали при этом -
талантливый, мол, парень, но и без царя в голове.

Синяков сошелся с Додиком при следующих обстоятельствах.

Весной, незадолго до окончания первого курса, решено было устроить
товарищеский футбольный матч - не все же сушить науками мозги! В те времена
студентов в спецгруппе вполне хватало на две полные команды плюс еще и за
водкой кого-то можно было послать.

Места в команде распределились по следующему принципу - самые быстрые
играли в нападении, самые выносливые - в полузащите, а самые крепкие - в
защите. Сомнительная честь защищать ворота, как всегда, досталась самым
неповоротливым и неловким. Так Додик оказался голкипером команды, против
которой играл Синяков, заранее выторговавший себе роль центрального форварда.

После зимы он изрядно соскучился по мячу и, дождавшись первого же паса,
помчался вперед - где стрелой, а где и зигзагами.

Следует заметить, что азы футбольной науки Синяков постигал не в
спортивной школе, а на дворовом пятачке, среди которого там и сям торчали
деревья разного возраста и разной толщины. Во время матчей, нередко длившихся
от рассвета до заката, игрокам противоборствующих команд волей-неволей
приходилось учитывать эти естественные препятствия, вследствие чего у них со
временем выработался весьма оригинальный стиль дриблинга и паса, ставивший в
тупик даже признанных мастеров мяча.

Синяков был ярким представителем этой малоизвестной футбольной школы.
Видя, что все подступы к штрафной площадке перекрыты, он почему-то рванул
совсем в другую сторону, потянув за собой защитников, а на самой кромке поля,
продемонстрировав чудеса дриблинга, внезапно оказался один на один с вратарем.
Додик был обречен.

Второй гол Синяков забил из-за пределов штрафной площадки, как говорится,
с лета. Очень уж удачно попал ему на ногу мяч - звонкое кожаное ядро.

Еще до окончания первого тайма в воротах Додика побывал третий мяч.
Синяков попросту украл его у защитника, проявившего непростительную
нерасторопность при приеме высокой передачи.

Манера игры Синякова, а особенно его скоростные рывки очень не понравились
заместителю декана по хозяйственной части, случайно оказавшемуся поблизости.

- Ты это безобразие прекрати! - погрозил он .пальцем. - Бегаешь, как
жеребец! А этот газон, между прочим, больших денег стоит!

Под самый занавес матча Синяков вновь прорвался к воротам Додика, но тот
вдруг смело кинулся ему под ноги. Оба расшиблись так, что уже не смогли играть
дальше. Лишившись лидера, команда Синякова сразу утратила все свое преимущество
и за считанные минуты пропустила три гола подряд. Тем самым матч благополучно
закончился вничью. Как говорится" победила дружба.

Додика, конечно, полагалось бы примерно наказать, но Синяков простил его
за жертвенную смелость. А вскоре он по-настоящему привязался к этому тихому
чудаку, жившему как бы вне времени и вне привычных человеческих страстей.

Теперь, по прошествии стольких лет, Додика Сироткина можно было узнать
только по голосу. Инвалидная коляска, на которой, кстати говоря, наворотов было
не меньше, чем на самом новейшем "Мерседесе", скрадывала и его рост, и его
сутулость. Тело Додика, до пояса закутанное в зеленый плед, высохло, как
дерево, которому подрезали корни, а вечная полунаивная-полудурацкая улыбочка
больше походила на оскал покойника.

Одет он был в офицерскую форму без каких-либо знаков различия.

- Давненько мы с тобой не виделись, - произнес Додик в своей обычной
манере, чуть заикаясь и растягивая слова.

- Давненько, - кивнул Синяков, еще не до конца поверивший в чудо своего
спасения. - С тех пор как институт закончили.

Они уединились на опушке чахлого лесочка, где каждое подозрительное дерево
заранее подвергалось проверке огнеметом. Солдаты, имевшие отношение к
испытаниям, были теперь предоставлены сами себе. Таким образом, плененные бесы
получили некоторую отсрочку, что их в общем-то не радовало. Длительное
пребывание в наглухо завязанных мешках претило им куда больше, чем пусть и
неприятное, но краткое мгновение, для людей означающее смерть, а для порождений
преисподней - лишь переход в иное качество.

- Выглядишь ты хорошо... - произнес Додик не без зависти.

- Это только со стороны кажется, - поспешно возразил Синяков. - Иногда
спину разогнуть не могу. Старые травмы сказываются. Да и вообще... годы...

- А я вот уже никогда не разогнусь. - Левая щека Додика судорожно
дернулась, что скорее всего должно было обозначать улыбку.

Поняв, что собственная немощь отнюдь не является для Додика запретной
темой, Синяков осторожно поинтересовался:

- Что же с тобой случилось?

- Попал под высокочастотное излучение. - Непослушной рукой он стянул
форменное кепи и продемонстрировал Синякову свой череп, голый, как бильярдный
шар. - Официально считаюсь погибшим. Наверное, где-то и могилка моя имеется.