нехотя отступил:
преданный университету старикашка. Луар поднял брови, узнавая и не узнавая
собственное имя:
понравится, когда я расскажу о...
отошла - без скрипа, плавно, как во сне. Служитель замер, разинув
перекошенный рот.
трудноназываемым, Луар был уверен, что слышал этот запах раньше...
служительским носом.
подобен был обезумевшему льву, который гоняется за шершнем.
и всякий раз заставал брошенный лагерь, остывшие угли костров, смятую
траву и кости обглоданной дичи; Сова протекал сквозь ловушки, как
протекает сквозь пальцы песок, а отряд Солля был велик и неповоротлив, и
всякий, кто был хоть сколько-нибудь любопытен, мог спокойно разузнать о
его маневрах и подготовиться загодя...
допрашивали едва ли не с пристрастием, и все напрасно. Боясь возможных
разбойничьих набегов и трепеща перед озлевшими стражниками, хуторяне
приходили в еще больший ужас при мысли о мести - а Сова мстителен, и не
стоит надеяться на то, что его так скоро изловят...
почти не сходивший с седла, почернел лицом. Обещая своим людям попеременно
то награды и почести, то военный суд и виселицу, он сумел-таки вздрючить
выдохшийся и голодный отряд, привести его в более-менее боевое состояние и
подвигнуть на последний бросок - отчаянный и оттого неожиданный.
еще теплый; на закате удачливому молодому воину посчастливилось изловить
часового Совы - одного, а сколько их всего было?!
полковника Солля затрепетали, как парус.
добропорядочных горожан нашли маленькую молочницу с колодезной цепью на
шее; белая лужа растеклась из опрокинутого бидончика, и на дальнем ее
конце орудовал розовым языком вороватый кот. Все приметы говорили о том,
что ребенок погиб сейчас, только что; горожане кинулись - одни в ужасе по
домам, другие в ярости по окрестным переулками и подворотням; говорят,
кто-то успел увидеть в конце улицы фигуру в длинном плаще. Высокую худую
фигуру в капюшоне...
детей на ключ, и несчастные узники уныло глядели на волю сквозь оконные
стекла. Малолетние служки и разносчики жались друг к другу, то и дело в
ужасе оглядываясь, будто заслышав звон цепи...
позабыли и про убийцу. Башня Лаш, заколоченная Башня на площади исторгла
невнятный, утробный стон, от которого у всех находившихся поблизости
волосы встали дыбом. Какой-то пьяный от страха сторож поведал любопытным,
что, еженощно обходя площадь, он не раз уже слышал в Башне звуки и шорохи
- словно бы возню огромных мышей...
хлопали, закрываясь, ставни; страх сидел за каждым столом, страх поджидал
в каждой спальне, а если и не страх, то беспокойство, душевная смута и
ожидание недоброго...
сидел над грудой странных и страшных книг, тех особенных книг, касаться
которых не смела даже деканова дочь.
даже - складывались в не до конца оформившиеся понятия, и, дрожа крупной
дрожью, Луар понимал, что обманывает себя - это не чтение... Даже закрыв
книгу, он будет слышать и ощущать присутствие ЭТОГО, и знаки не исчезнут,
если он зажмурит глаза...
расстегнута, и на обнаженной груди тускло поблескивал медальон. Близилось
новое утро - а, может быть, уже третье утро, он потерял счет часам и дням,
он путался, плыл в огромной сладкой паутине, не ведая, паук он при этом
или муха...
ужаса думать о людях, входивших в него в неведении - но пусть и остаются в
неведении, декан был мудр, все его тайны спрятаны или спят... Или
пребывают в заключении, как эта крыса в кандалах. Луар не станет
будоражить память деда, ему нужно нечто другое, зачем ему чужие тайны,
когда у него есть медальон...
неуклюже встал, обвел кабинет глазами, потом, покачиваясь, как пьяный,
шагнул в дальний угол.
сливаясь, полустертый узор линий и знаков.
стараясь унять дрожь, вспомнить что-нибудь хорошее, например, как
шевелится под снегом живая трава, как мама учила его танцевать - босиком
на теплом песке... Как они с мамой...
сосновый лесок - и теперь уже не вспомнить, кто за кем погнался первым.
Его мама вдруг оказалась мальчишкой - таким же, как он сам, только
быстрее, ловчее, хитрее; он тщетно гонялся за ней, хохоча и повизгивая,
пытался схватить синюю развевающуюся юбку... Потом она огляделась,
подхватила руками подол, обнажив белые икры маленьких тонких ног - и
сиганула через кусты, легко и привычно, как олениха... У Луара захватило
дух; не решаясь повторить ее прыжок, он поспешил в обход. Раскрасневшийся
от бега и от азарта, он летел сквозь лес, сосны стояли, подсвеченные косым
солнцем, а где-то впереди хлопала на ветру юбка, синяя, как небо... Его
мама прыгает лучше всех...
неподвижная, как сам огромный ствол, несмешливая, загадочная... И он не
стал хватать ее за юбку. Он обнял другое дерево, напротив; мальчик и
женщина долго смотрели друг на друга, и Луар слышал, как пахнет смола, и
чувствовал, как липкие капли приклеивают его щеку к шершавой древесной
щеке... Нет. Она не была его товарищем. Она была несравнимо лучше.
все равно осталась. И тогда он дал себе клятву. Он поклялся, что будет
защищать свою маму до смерти - даже, если для этого придется стерпеть
самое страшное в мире мучение, вроде цирюльника-зубодера...
Такую пеструю незнакомую птицу... Губы матери шевельнулись: "Удод".
круглый, испещренный символами стол.
Луар, делает сейчас - неужели это противоестественно?!
устанавливал на круглом столе. Вернее было бы установить свечи, а потом
зажечь - но рассудок Луара молчал, уступив место чему-то более сильному,
властному и неназываемому.
но дым, выползший струйкой из погасшего фитилька, на секунду заставил его
зажмуриться.
на корсете... Лопатка, будто топорик. Босые пятки, шлепающие по
гостиничному полу, чистое светлое утро, когда руки находят друг друга сами
собой... Холодные струи на загривке, звон воды в умывальнике и смех...
Одинокий башмак перед остывшим камином...
решетку. Холодная ночь - и солнечный стержень, волею судеб пойманный между
скрипучей гостиничной кроватью и трепещущим Луаровым телом. Это все равно,
что изловить солнечный луч... И страшно спугнуть. И страшно поранить...
Это - ты? Простая девчонка? Горячая сердцевина тех ночей? Как?!
Непонятно...
Холодная, как лед, рука...
стволом...
Орловский Гай Юлий
Контровский Владимир
Максимов Альберт
Скальци Джон
Пехов Алексей
Сапковский Анджей