поднимались над головой и ниспадали волнами назад, по бокам, одна прядь
застряла в ложбинках между грудями. И Ивана все тянуло высвободить ее, а
заодно и провести рукой по этой нежной упругой коже. Но он сдерживался. Он
не знал, что делать, как себя вести. Свое спасение он воспринял без
особого воодушевления и чувства благодарности к кому-то почему-то не
испытывал.
незнакомка и повела плечами, закинула голову назад, отчего груди ее
поднялись еще выше, живот подтянулся, а бедра, казалось, стали еще
круглее, призывнее.
прядь. Незнакомка чуть подалась вперед, совсем чуточку, но Иванова рука
сразу же оказалась в ложбинке меж двух упругих и прохладных шаров. И он не
стал ее убирать.
ее ладонью к себе, прижала к груди, полными губами коснулась его виска,
потом щеки, губ... Иван почувствовал ее руку на плече. И в тот же миг она
его перевернула на себя, прижала, тяжело задышала в лицо.
нравишься, я не встречала еще таких, ну-у, чего же ты медлишь, я жду...
целиком погрузился в них, растворился, ничего не видя, не слыша, не
соображая. Сердце бешенно наколачивало в груди, рвалось наружу, легкие не
справлялись со своей задачей... Эта женщина сулила неземное блаженство. И
Иван уже поплыл, потерял связь с внешним миром, его вздымало, и бросало
вниз, он взлепал, и падал, и а она все шептала ему что-то сладко-нежное на
ухо, не давала оторваться от своих губ. Это было сказочно и прекрасно,
необычно, волшебно! А впереди их ждало еще большее, почти невероятное,
недоступное с земными женщинами, Иван и это предчувствовал. Ее тело,
казалось, источало из себя фантастическую сладость, сверхъестественное
наслаждение. Это было упоительно! Руки Ивана ласкали ее необыкновенные
груди, стараясь захватить сразу как можно больше, собрать, сгрести в
ладонях по паре, насладиться ими всеми. Тяжелые упругие шары ускользали,
не давались одновременно, и эта игра была вдвойне, втройне приятна. Но
руки уже скользили по бедрам, сжимали, сдавливали, тянули... А сам он
взлетал, и падал, и казалось, что это не извечная борьба-содружество
мужской и женской плоти, а пелет, дивный полет с парением, взмывами вверх,
падениями в пропасть, и новыми восхождевиями. Иван не помнил ни о чем, он
жил этим мигом, этой сладчайшей секундой. Его рука, только что теребившая
меж пальцев сосок, скользнула выше, к шее, а потом к волосам, он огладил
ее лоб, двинул руку дальше... и волосы почему-то пошли вслед за рукой.
Иван даже не успел удивиться. Его рука скользнула под волосы, нащупала
холодные, колючие пластины, угловатый шишкастый череп-это все было будто
бочка ледяной воды в жаркий полдень. Его пронизало холодом до мозга
костей.
трясло. Ноги подкашивались.
привлекательная красавица - без чудных искусственных волос она выглядела
совсем не так. Ни что ей не могло помочь: ни бедра, ни талия, не высокие
груди. Шишкастый череп все сводил на нет, пластины уродовали ее до
невозможности.
Но я не могу сейчас, это все не то, все не так, этого не должно быть, ни в
коем случае не должно, - он говорил путано, сбиваясь, но он чувствовал,
что надо выговориться, что он обязан сказать до конца, - Ты для меня не
подходишь, ты тут красавица, бесспорно...
тобой, герой, или ты повредился малость умом в схватке с этим паучком, а?
Ты что-о?!
ты знала! Подумай, присмотрись, ведь я же не имею внутренней связи, так?!
натягивать на шишкастый череп, прижала к груди.
чудак, ведь ты же был без сознания, какая связь у бесчувственного тела?
ничего такого от тебя не слышу, будто мертвый!
помедлил чуть, но досказал: - я для вас - слизняк, понятно?! Я не ваш!
Меня все тут презирают, ненавидят, травят!
мне с тобой было хорошо! И я еще хочу. Понимаешь, хочу! А я - не привыкла
отказывать себе!
назад и очень ловко набросила на нее парик. Голос ее стал каким-то злым,
железным, неженским: - Подумай еще. И скажи!
вроде тюля, уставленного вазами с цветами-колючками, потом он перевел
взгляд на толстенный, в полметра толщиной, кусок клетчатого пластика -
только что они лежали вдвоем на этом пластике, им было хорошо, сказочно
хорошо, и вот вдруг... как все бывает неожиданно глупо и бестолково.
есть... мы просто разные, вот и все!
какой-то рычажок, совсем крохотный, может, ему и показалось, может, это
была деталь убранства комнаты.
Опустила руку с рычажком. - - Тебе надо малость повисеть, дозреть, мой
милый герой!
висящим на цепях вниз головою в мрачном и сыром подземелье. Он рванулся,
забился в цепях. Заорал благим матом, не стыдясь ничего и никого, не
совестясь. Его просто выворачивало наизнанку. Все внутри пылало. Стоило
проходить через цепь унижений, мучений, надежд, отчаяний, боли, чтоб вновь
оказаться болтающимся вверх ногами на цепи в мрачной поганой темнице!
блаженно-идиотское выражение лица висящей в прозрачной сети растрепанной и
мохнатой Марты.. Вот уж кто дозрел, так дозрел! И где сейчас Лана? Может,
ее успели приспособить к аквариуму? Нет уж, он этого не допустит! Иван
рванулся сильнее.
невидимая дотоле крышка. И вциз, на сырую и бугристую землю темницы,
спрыгнули двое-наверное, все те же, несокрушимые и неунывающие Гмых со
Хмагом - во всяком случае так подумалось Ивану.
прибытием на Хархан-А, сволочи?
Харх-А-ан, понял? Это промежуточный слой, дурак!
представления! - сказал другой. - Это обычный изолятор для тех, кто любит
шустрить в квазиярусах, А в Межарха-анье еще попадешь. Может быть,
попадешь!
ударил Ивана ногой в лицо.
перевертышей не берут, нужны они там больно!
Правда, вопрос получился странным:
рожа, Хмаг, не узнал меня?! Зачем пожаловали сюда, палачи проклятые?!
даже кличек таких тут не услышишь! Это у тебя от твоего тупоумия слуховые
галлюцинации, понял?!
потом закашлялся. Изо рта потекла на щеки, лоб, а потом и на пол кровь.
Здесь не слизнячий мир! Ну ладно, давай слазь-ка!
взвыл от боли в ногах и позвоночнике.
Эриксон Стивен
Маккефри Энн
Роллинс Джеймс
Суворов Виктор
Корнев Павел
Майер Стефани