пастуха сама потянулась к мечу.
Фригийцем, у тебя будут деньги... Остановись!..
все еще сжимает в правом кулаке окровавленную пилку. Багряное бешенство
вспыхнуло перед его глазами. И все это бешенство он вложил в удар.
тело старика рухнуло на ложе. Кровь волнами полилась с него на пол. Сжав
зубы, Калхас нашел более или менее чистую тряпку и тщательно вытер меч.
Потом подошел к пологу, приподнял его и позвал:
привыкал к полумраку. Затем подошел к Дотиму и удивленно осмотрел тело.
Пожав плечами, неопределенно хмыкнув, шагнул к ложу. Кровь все медленнее и
медленнее бежала из обезглавленного тела Антигена. Словно собака, Тевтам
склонился над своим соперником. Его грудная клетка судорожно вздымалась:
аргираспид жадно вдыхал в себя горячий терпкий дух.
из-за пояса нож и похлопал его по плечу.
блуждала отрешенно-счастливая улыбка. Он даже не видел широкого железного
треугольника в руке пастуха.
с силой полоснул по горлу Тевтама.
несколько мгновений тупо смотрел на то, как македонянин хватается за
воздух перед своим лицом. Когда Тевтам наконец опустился на пол, пастух
бросил нож Тиридата рядом с ним.
мучили душу. К горлу медленно подступал обманчивый комок тошноты. Нужно
уходить... Нет, что-то он забыл, что-то важное.
нанесена ему, снял с того пояс. Потом наклонился и осторожно поцеловал
аркадянина в губы.
снежинки.
похоронить Дотима.
доброжелательный, спокойный, уверенный, надежный даже в ту ночь, когда
Эвдим поведал о заговоре: Калхас просто не мог представить его мертвым.
Живое, умное лицо Эвмена стояло перед глазами пастуха и, как он ни тряс
головой, избавиться от этого видения не мог. Губы сами собой раздвигались
в ответной улыбке, но тем тяжелее становилось на сердце, тем острее была
боль в груди. Эвмен, доверчивый политик, мягкосердечный стратег,
победитель, которому не удавалось воспользоваться плодами победы...
эпитафия ему была бы странной. Слишком многое он унес в могилу вместе с
собой. Он унес то, к чему не только Калхас, но и Дотим успели прикоснуться
лишь в последний момент. С Эвменом ушел век Александра, век Македонца,
пестрый век, собравший сонм героев у подножия престола Героя. Ушли бег за
славой и подвигами, вера в божественное предназначение; и этого уже не
вернуть. Нуждался в эпитафии век, а не Эвмен. Эвмен пережил его, он
пережил не слишком мало, а слишком много. Себялюбие, пугливая
осторожность, варварская спесь - все то, что в избытке породил новый век,
выталкивали, гнали стратега прочь.
опять поставило бы его на край могилы.
становилась приглушеннее, но глубже. Словно душа его вмещала весь
космический порядок, и этот порядок был безнадежно печален. Такое
существо, как Александр, отнял у Космоса слишком много сил; теперь в мир
возвращались серые, сонные цвета. А платой за отдых станут новые потоки
человеческой крови. Ибо когда еще серое поймет, что оно серое! До тех пор,
пока Антигон и подобные ему будут считать себя новыми Александрами, покоя
в ойкумене не дождаться.
догорающем полене, вспыхивали, начинали надеяться на что-то, едва лишь
сила, придавливающая их к земле, слегка отпускала. Они не верили, что она
придавит окончательно, а она сделала это так легко, что они не успели даже
услышать хруста собственных костей.
пастух вспоминал Дотима. А его-то зачем? Почему должен был умереть и этот
человек? В чем он провинился перед порядком? В богохульных словах, за
которыми не было настоящего зла, а лишь бравада? Или в любви к Эвмену? Но
почему тогда Психопомп не пришел за ним, за Калхасом?
холмов, поросших лесом, мимо аккуратно огороженных полей, мимо маленьких
деревушек. Вокруг была дремлющая, а, может, затаившаяся в ожидании
победителя, Габиена. Конь шел быстрой рысью, и вскоре Калхас должен был
оказаться в том селении, где осталась Гиртеада. Как она там? Аркадянин
подумал, что за последние дни он ни разу не вспомнил о жене. Но мысль эта
не вызвала в его душе раскаяния. "Кто родился у нее?.. Мальчик? Наверное,
мальчик", - равнодушно вздохнул он. Сердце оставалось холодным, таким же
холодным, как и земля, по которой звонко постукивали лошадиные копыта.
воспоминание о Дотиме. Космический порядок проявляется во всем. Ушло одно
существо. Взамен пришло другое. Может быть назвать его Дотимом? Или
Эвменом?
больше, сильнее. Она так же сильна, как печаль, выстудившая в нем все.
всего две недели назад. Рядом с окраиной еще были видны следы от лагеря
стратега. Где-то там стоял шатер с троном Александра.
вокруг одного из столбов изгороди, окружавшей его. Потом подошел к двери и
негромко постучал в нее.
Калхаса, она на мгновение замерла, потом растерянно присела. "Совсем как
Антиген", - подумал пастух.
путая местные слова с греческими. "Она много ездила на лошадях", - услышал
Калхас, а потом - "Мы старались, мы делали как могли". И наконец: "Детей
больше не будет..."
мальчик... - ее лицо приняло плачущее выражение. - Он родился мертвым.
полог, все еще деливший их комнату пополам.
настолько изможденным, постаревшим было ее лицо. Даже волосы, непокорные
волосы свалялись, и грязными, усталыми прядями тянулись вниз. Она
взглянула на него потухшим, пустым взором - и Калхас, не сдерживая
рыданий, повалился на колени.
прямо по Царской дороге отправился на заход солнца. Габиену уже начали
заполнять отряды Фригийца. Они шли навстречу повозке - дисциплинированные,
словно стряхнувшие с себя лень и безделье, которые Калхас застал в их
лагере. После смерти Антигена и Тевтама Фригиец сумел-таки навести
порядок. Наверное, Калхасу следовало таиться, следовало бояться быть
узнанным. Но он ехал открыто, и все сошло благополучно. Никто не
интересовался поскрипывающей, покачивающейся повозкой, управляемой одетым
во все серое, ссутулившимся человеком. Лицо Калхаса закрывала широкополая
коническая шляпа, впрочем пастуху было все равно, заглядывает в его лицо
кто-нибудь, или нет. Гиртеада лежала под навесом между двумя мешками с
одеждой и припасами; она почти не двигалась и не разговаривала.
пор над ним стояли пыльный туман и сумерки. Тела убитых были похоронены,
только останки боевых слонов глинистыми буграми лежали там и тут. Когда
наступит тепло, от них потечет омерзительный сладкий запах...
сбавить ход до тех пор, пока они не удалились от мрачного поля на
приличное расстояние.
деревнях, стоявших у редких колодцев. Чаще же это приходилось делать
посреди чистого поля. Прежде чем уложить Гиртеаду спать, Калхас долго
рубил мечом придорожные кусты и разводил большой костер. Огонь предохранял
от волков, чьи завывания не раз доносились к ним сквозь темноту. О том,
что люди тоже могут быть опасны, пастух не думал совсем. Военные действия
распугали и торговцев, ездивших по этой дороге, и разбойников. Только
злобные испуганные звериные голоса доносились до Калхаса, когда он,
стараясь не уснуть, баюкал на коленях меч. Гиртеада обычно лежала за его
Роллинс Джеймс
Буджолд Лоис
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Андреев Николай
Суворов Виктор