на Свете".
долларов в ночь. Мухи становились в очередь на наружной стороне
двери и успешно пробирались внутрь, как только дверь
открывалась. Прах наших предшественников дотлевал в пепельницах,
женский волос лежал на подушке, в соседнем номере кто-то во
всеуслышание вешал пиджак в гулкий стенной шкап, вешалки были
хитроумно прикручены к перекладине проволокой для предотвращения
кражи, и - последнее оскорбление - картины над четой кроватей
были идентичными близнецами. Я заметил, между прочим, перемену в
коммерческой моде. Намечалась тенденция у коттеджей соединяться
и образовывать постепенно цельный каравансарай, а там нарастал и
второй этажик, между тем как внизу выдалбливался холл, и ваш
автомобиль уже не стоял у двери вашего номера, а отправлялся в
коммунальный гараж, и мотель преспокойно возвращался к образу и
подобию доброго старого отеля третьего разряда.
надо мной и над помутнением моего разума. И ему и мне очень
легко задним числом расшифровать сбывшуюся судьбу; но пока она
складывается, никакая судьба, поверьте мне, не схожа с теми
честными детективными романчиками, при чтении коих требуется
всего лишь не пропустить тот или иной путеводный намек. В юности
мне даже попался французский рассказ этого рода, в котором
наводящие мелочи были напечатаны курсивом; но v.e так действует
Мак-Фатум - даже если и распознаешь с испугом некоторые темные
намеки и знаки.
незадолго до средиезападной части нашей поездки или в самом
начале этого этапа, ей не удалось сообщить кое-что неизвестному
человеку или неизвестным людям, или же как-то снестись с ним или
с ними. Мы только что остановились у бензиновой станции под
знаком Пегаса, и выскользнув из машины она исчезла где-то за
гаражем, благо поднятый капот, под который я заглянул, следя за
манипуляциями механика, скрыл ее на мгновение от моего взгляда.
Не видя ее, но будучи в покладистом настроении, я только покачал
доброй головой, хотя, строго говоря, посещение публичных уборных
запрещалось совершенно, ибо я инстинктивно чувствовал, что
уборные - как и телефоны - представляли собой по непроницаемой
для меня причине те острые пункты, за которые ткань моей судьбы
имела склонность зацепляться. У каждого есть такие роковые
предметы или явления, - в одном случае повторяющийся ландшафт, в
другом - цифры, которые боги тщательно подбирают для того, чтобы
навлечь значительные для нас события: тут Джон всегда
споткнется; там всегда разобьется сердце Дженни.
чтобы дать место развозному грузовичку - и тут растущий объем ее
отсутствия начал томить меня в серой пустоте ветреного дня. Не в
первый раз и не в последний глядел я с таким тусклым
беспокойством на неподвижные мелочи, которые как будто дивятся
(вроде деревенских зевак), что попали в поле зрения
замешкавшегося путешественника: это темно-зеленое ведро для
отбросов, эти густо-черные с белым боком шины на продажу, эти
желтые жестянки с машинным маслом, этот румяный холодильник с
разнообразными напитками, эти четыре, пять... семь пустых
бутылок в деревянных клетках ящика, видом своим напоминавшего не
совсем заполненную крестословицу, это насекомое, терпеливо
поднимающееся по внутренней стороне окна в ремонтной конторе...
Радиомузыка доносилась из ее открытой двери, и оттого что ритм
не был синхронизирован с колыханием и другими движениями ветром
оживленной растительности, - получалось впечатление старого
видового фильма, который живет собственной жизнью, меж тем как
пианино или скрипка следует музыкальной линии, находящейся вне
сферы вздрагивающего цветка или качающейся ветки. Отзвук
последних рыданий Шарлотты нелепым образом пронзил меня, когда,
в платье, зыблющемся не в лад с музыкой, Лолита выбежала с
совершенно неожиданной стороны. Оказалось, что клозет был занят
и она перешла через поперечную улицу к следующему гаражу - под
знаком Раковины. Там надпись гласила: "Мы гордимся нашими
туалетными комнатами, столь же чистыми, как у вас дома. Открытки
с уже наклеенными марками приготовлены для ваших комментариев".
Но уборная была без открыток, без мыла, без чего бы то ни было.
Без комментариев.
мимо участков сплошь засеянной земли, мы докатились до
очаровательного городка Касбим и при въезде в него остановились
на ночь в мотеле "Каштановый Двор": приятные домики, сочный
газон, каштаны, яблони, старые качели - и великолепный закат, на
который усталое дитя даже не посмотрело. Ей хотелось проехать
через Касбим, потому что он был всего в тридцати милях к северу
от ее родного города, но на другое утро она как будто потеряла
всякий интерес к тому, чтобы взглянуть на тротуар, где играла в
классы пять лет тому назад. По очевидным причинам я побаивался
этой побочной поездки, хотя мы и согласились с ней не обращать
на себя внимание - не выходить из машины и не посещать старых ее
друзей. Поэтому меня порадовало, что она отставила свой проект,
но мое облегчение нарушала мысль, что если бы она чувствовала,
что я в прежнем, прошлогоднем ужасе от ностальгических
возможностей Писки, то так легко она бы от него не отказалась.
Когда я упомянул об этом со вздохом, она вздохнула тоже и
жалобно сказала, что "кисло" себя чувствует - а потому
предложила, что останется в постели с кучей иллюстрированных
журналов, а что после ленча, если ей станет лучше, поедем
дальше, уже прямо на запад. Должен сказать, что она была очень
нежна и томна и что ей "безумно хотелось(TM) свежих фруктов, так
что я решил отправиться в центр Касбима за какой-нибудь вкусной
пикниковой снедью. Наш крохотный коттедж стоял на лесистой
вершине холма: из окошка виднелась дорога, извивами спускавшаяся
вниз и затем тянувшаяся прямой, как пробор, чертой между двумя
рядами каштанов к прелестному городку, который казался
удивительно отчетливым и игрушечным в чистой утренней дали;
можно было разглядеть эльфоподобную девочку на стрекозоподобном
велосипеде и рядом непропорционально крупную собаку - все это
так ясно-ясно, вроде тех паломников и мулов, которых видишь
поднимающимися по извилистым, бледным как воск, дорогам на
старых картинах с синеватыми холмами и маленькими красными
людьми. У меня европейский позыв к пешему передвижению, когда
можно обойтись без автомобиля, и посему я не торопясь стал
спускаться по дороге и через некоторое время встретил обещанную
велосипедистку - оказавшуюся, впрочем, некрасивой, пухлявой
девочкой с косичками - в сопровождении величественного
сенбернара с глазницами, как громадные бархатные фиалки. В
Касбиме очень старый парикмахер очень плохо постриг меня: он все
болтал о каком-то своем сыне-бейсболисте и при каждой губной
согласной плевал мне в шею. Время от времени он вытирал очки об
мое покрывало или прерывал работу дряхло-стрекотавших ножниц,
чтобы демонстрировать пожелтевшие газетные вырезки; я обращал на
это так мало внимания, что меня просто потрясло, когда он
наконец указал на обрамленную фотографию посреди старых
посеревших бутылочек, и я понял, что изображенный на ней усатый
молодой спортсмен вот уже тридцать лет как помер.
бананов для моей обезьянки и провел еще минут десять в
гастрономическом магазине. Прошло всего часа полтора, - и вот
крохотный пилигрим Гум-гум появился опять на дороге, ведущей
назад к "Каштановому Двору".
под грузом белья, помогая убирать кабинки кривому мужлану, чья
большая голова и грубые черты напомнили мне так называемого
"бертольда", один из типов итальянского балагана. Было на нашем
"Каштановом Кряже" с дюжину этих домиков, просторно и приятно
расположенных среди обильной зелени. Сейчас, в полдень,
большинство из них, под финальный стук своих упругих,
самозахлопывающихся дверей, уже отделались or постояльцев.
Древняя, совсем высохшая от старости, чета в автомобиле совсем
новой конструкции осторожно выползла из одного из смежных с
каждым коттеджем маленьких гаражей; из другого такого же
гаражика довольно непристойно торчал красный перед спортивной
машины; а поближе к нашему коттеджу красивый, крепко сложенный
молодой человек с черным коком и синими глазами укладывал в
шарабанный автомобиль портативный холодильник. Почему-то он
посмотрел на меня с неуверенной ухмылкой. Насупротив, посреди
газона, под ветвистой сенью пышных деревьев, уже знакомый мне
сенбернар сторожил велосипед своей хозяйки, а ридом молодая
женщина, на сносях, посадив оцепеневшего от блаженства младенца
на качели, тихо качала его, меж тем как ревнивый ребенок лет
двух или трех все мешал ей, стараясь толкнуть или потянуть доску
качелей; кончилось тем, что доска сбила его с HD1, и он заревел,
лежа навзничь на мураве, а мать продолжала нежно улыбаться ни
тому ни другому из рожденных уже детей. Я припоминаю так ясно
эти мелкис подробности потому, вероятно, что мне пришлось так
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Мичурин Артем
Херберт Фрэнк
Смоленский Вадим