брали на караул, лакеи низко кланялись; все без труда узнавали повелителя
самого короля и хозяина дворца, как называл его г-н Марат.
своей кузнице, и лакей отправился туда, чтобы предупредить его величество о
визите.
Бастилии, уже произошли события пятого и шестого октября.
трогательного возраста, как говорит Мишле, который столько раз был воспет
Ван-Дейком: это был возраст зрелой женщины, матери, а у Марии-Антуанетты,
как ни у какой другой женщины, он ознаменовал собой расцвет королевы".
королева, чувствуя себя ущемленной как в любви, так и в самолюбии. Вот
почему бедняжка выглядела на все свои тридцать четыре года: вокруг глаз
залегли едва заметные перламутрово-сиреневые тени, свидетельствующие о
частых слезах и бессонных ночах; но что особенно важно, они выдают
спрятанную глубоко в душе боль, от которой женщина, будь она хоть королевой,
не может избавиться до конца дней.
этом возрасте она испытала самую большую страсть; именно тогда Дуглас,
Мортимер, Норфолк и Бабингтон полюбили ее, пожертвовали собой и погибли с ее
именем на устах.
угрозами - а события пятого октября показали, что это отнюдь не пустые
угрозы, - произвел на юного Луи де Буйе сильное впечатление, заставив
дрогнуть его рыцарское сердце.
впечатлении. Кроме того, королевам, как и королям, свойственна прекрасная
память на лица, которой они в определенной степени обязаны своему
воспитанию: едва увидев графа де Буйе, Мария-Антуанетта сейчас же его
узнала; едва бросив на него взгляд, она уверилась в том, что перед ней -
друг.
преклонил колено перед диваном, где полулежала королева, она поднялась и,
словно перед ней был старый знакомый, которого приятно увидеть вновь, и в то
же время подданный, на преданность которого можно положиться, она
воскликнула:
человеку руку.
милости.
колено и коснулся ее дрожащими губами.
граф де Буйе и без этой милости был бы ей предан; однако этой милостью,
оказанной в присутствии г-на де Лафайета, которого она никогда не допускала
до своей руки, королева словно проводила между собой и Лафайетом границу,
она обижала человека, в дружеском участии которого она более всего
нуждалась.
голосе, Лафайет проговорил:
ее величеству: мне кажется, уместнее было бы вам самому представить меня ей.
которого она могла положиться; она испытывала гордость оттого, что сумела,
как ей казалось, произвести на графа впечатление, и потому, чувствуя, как в
сердце ее вспыхнула одна из тех надежд молодости, которая, как она полагала,
погасла навсегда, и на нее пахнуло ветром весны и любви, который, как она
думала, умер навеки, она обернулась к генералу Лафайету и проговорила с
одной из своих давно забытых улыбок времен Трианона и Версаля:
прибыл из Меца, а не из Америки. Он приехал в Париж не для работы над новой
Конституцией, а для того, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение. Так
не удивляйтесь, что я, несчастная, наполовину свергнутая королева, оказываю
ему милость, которая может еще что-нибудь значить для него, бедного
провинциала, тогда как вы...
дни своей юности, словно говоря: "Тогда как вы, господин Сципион, вы,
господин Цинциннат, способны лишь посмеяться над подобными любезностями".
королева никогда не желала понимать моего почтения, никогда не ценила моей
преданности. Это большое несчастье для меня, но, может быть, еще большим
несчастьем грозит ей самой.
от Лафайета подобные речи, она не раз над ними задумывалась; однако, к
своему несчастью, как только что сказал Лафайет, она не могла преодолеть
инстинктивного отвращения к этому человеку.
проводником и связующим звеном которого стал этот молодой человек. Когда он
вошел сюда, у меня перед глазами словно встал его отец вместе со своими
братьями; он будто их губами прикоснулся к моей руке.
Давайте пожмем друг другу руки, генерал, на английский или на американский
манер. И она протянула руку, повернув ее ладонью кверху. Лафайет неторопливо
дотронулся до нее своей холодной рукой со словами:
что я - француз. Однако с шестого октября до шестнадцатого ноября прошло не
так уж много времени.
пожимая ему руку. - Я в самом деле неблагодарна.
меня часто в этом упрекают.
радостью ухватился за представившуюся ему возможность.
собрании! - проговорил он. - Вы стали бы свидетельницей трогательной сцены,
которая, несомненно, могла бы взволновать вашу душу. Один старик пришел
поблагодарить Национальное собрание за счастье, которым он обязан ему и
королю, потому что ведь собрание ничего не может сделать без санкции его
величества.
крестьянин с Юры ста двадцати лет от роду, которого подвели к трибуне
Собрания представители пяти поколений его потомков; он благодарил Собрание
за декреты четвертого августа. Понимаете ли, ваше величество: человек,
который находился в рабстве почти полвека в эпоху царствования Людовика
Четырнадцатого и еще восемьдесят лет после него!
самом деле должно было выглядеть очень трогательно. Как жаль, что меня там
не было! Однако вы лучше, чем кто бы то ни было, знаете, дорогой генерал, -
с улыбкой прибавила она, - что я не всегда могу бывать там, где мне хотелось
бы.
ему времени вставить слово, королева продолжала:
этого несчастного булочника - члена Национального собрания, растерзанного в
дверях этого самого Собрания. Так что происходило в этот день в Собрании,
господин де Лафайет?
представители Франции, - отвечал генерал. - Собрание не могло предотвратить
убийства, однако оно сурово наказало виновных.
женщину: она едва не обезумела от горя. Доктора полагают, что ее будущий
ребенок родится мертвым; я пообещала ей, что если он будет жить, я стану его
крестной матерью, а дабы народ знал, что я не бесчувственна к его
несчастьям, вопреки тому, что обо мне говорят, - я хочу просить вас, дорогой
генерал, если это не вызовет возражений, чтобы крещение проходило в Соборе
Парижской Богоматери.
говорить.
намекаете на мнимую неволю - вы хотите заставить поверить в эту неволю ваших
верных слуг, будто я и в самом деле держу вас взаперти. Ваше величество! Я
спешу заверить вас в присутствии моего кузена, я готов, если понадобится,
перед Парижем, перед Европой, перед целым светом повторить то, о чем написал
вчера господину Мунье, который из провинции Дофине жалуется на заточение
ваших величеств - вы свободны, ваше величество, и я испытываю лишь одно
желание и даже готов умолять вас о том, чтобы вы сами доказали это: король -
тем, что возобновит охоту и снова станет путешествовать, а вы, ваше