не услышит, он перестал кричать.
при состоянии, в котором он находился, она была неизбежна.
даже боль в ноге.
раненый.-- Надо попробовать добраться до воды. Насколько я
помню, где-то поблизости есть ручей. Я доберусь до него хотя бы
ползком -- на коленях и на руках. На коленях? Но ведь я могу
опираться только на одно колено... Все равно надо попытаться.
Чем дольше я пробуду здесь, тем будет хуже. Солнце начинает
палить. Оно уже жжет мне голову. Я могу потерять сознание, и
тогда -- волки, грифы...
ручей. Он течет в сторону меловой прерии где-то на юго-восток
отсюда. Попробую ползти в этом направлении. К счастью, я могу
теперь ориентироваться по солнцу. Если мне удастся добраться до
воды, то, может быть, все еще и обойдется. Только бы хватило
сил!
больную ногу, он полз по каменистой земле, словно огромная
ящерица, у которой перебили позвоночник.
был еще мучительней и гнал его вперед.
найдет воды. Эта мысль заставляла его снова ползти.
собраться с силами. Человеку трудно передвигаться на
четвереньках, особенно, когда одна нога отказывается служить.
особенно мучительно, потому что раненый сомневался, верное ли
он выбрал направление. Только страх смерти заставлял его
продолжать путь.
мелькнула мысль, что он может попробовать другой способ
передвижения:
костыль... Слава Богу, я не потерял нож!.. А вот и подходящее
деревце -- молодой дубок".
сделал что-то вроде костыля, так что можно было опираться на
развилок.
как и раньше, пошел на юго-восток.
-- достигло высшей точки своего пути, а в широтах южного Техаса
в это время года полуденное солнце стоит почти в зените. Кроме
того, путнику часто приходилось сворачивать с прямого
направления, чтобы обойти непролазную чащу. Правда, находить
дорогу ему помогал легкий уклон местности; он знал, что, следуя
ему, может прийти к воде.
непродолжительного отдыха, он прошел целую милю и тут наткнулся
на звериную тропу. Правда, она была еле заметна, но шла прямо
и, по-видимому, вела к водопою -- к какому-нибудь ручью,
болотцу или роднику.
на солнце, ни на уклон, раненый пошел по тропе.
передвижения -- полз на четвереньках, так как идти, опираясь на
костыль, было очень утомительно.
затерялась на поляне, окруженной густой стеной зарослей. К
своему отчаянию, юноша понял, что пошел не в ту сторону.
другого выхода не было. Оставаться на поляне было равносильно
самоубийству.
вышел на нее. Подгоняемый мучительной жаждой, раненый напрягал
последние силы, но с каждой минутой их становилось все меньше.
по большей части акации, перемежающиеся с кактусами и агавой.
Они почти не защищали от лучей полуденного солнца, которые
легко проникали сквозь ажурную листву и жгли его, как огонь.
пока не стала просто нестерпимой.
их сорвать, нужно было лишь протянуть руку. Но юноша знал, что
они приторно-сладкие и не утоляют жажду, что не поможет ему и
едкий сок кактуса или агавы.
поврежденная нога совсем перестает его слушаться. Она сильно
распухла. Каждый шаг причинял ему невероятную боль. Если даже
он и на пути к ручью, хватит ли у него сил добраться до него?
Если нет, это означает верную гибель. Оставалось одно: лечь
здесь, среди зарослей, и умереть.
ушибленная голова и разбитое колено, он знал, что эти
повреждения не смертельны. Ему грозила самая мучительная и
жестокая из всех смертей -- смерть от жажды.
несмотря на то что он продвигался медленно и испытывал при этом
тяжкие страдания, он упорно брел и брел вперед.
перегоняя. Они пролетели уже больше мили, но ни один не оставил
преследования. Число их даже увеличивалось: завидев добычу, к
стае присоединились новые хищники. И, хотя добыча была еще жива
и двигалась, инстинкт подсказывал птицам, что конец ее близок.
брел раненый. Казалось, что это реет сама смерть.
предвкушая добычу, не оглашают воздух криками. Палящее солнце
угомонило кузнечиков и лягушек, даже безобразная рогатая
ящерица дремала в тени камня.
леса, был шорох одежды страдальца, цеплявшейся за колючие
растения, и изредка его крик, когда он тщетно взывал о помощи.
оставив живого места, и кровь смешивалась с потом.
отчаялся; в полном изнеможении, в последний раз напрасно позвав
на помощь, он упал ничком на землю, не веря больше в
возможность спасения.
прижалось к земле, и он услыхал слабый, едва различимый звук.
что именно этого звука он так напряженно ждал, -- это было
журчанье воды.
здоров, и пошел на этот звук.
силой; казалось, даже больная нога стала его лучше слушаться:
бодрость и любовь к жизни боролись со слабостью и страхом
смерти.
траве около прозрачного ручья, и недоумевал, как простая жажда
могла причинить такие страшные мучения.
на табурете посреди комнаты. Опять его собака лежит перед
очагом, уткнувшись носом в теплый пепел.
от друга, как и в прошлый раз; их позы почти те же. И все же в
хижине заметны большие перемены.
По-прежнему на стенах блестит ковер из шкур мустангов. Тот же
простой стол, та же постель, те же два табурета, та же шкура,
на которой обычно спит Фелим.
исчезло: не видно на стене ружья, не видно серебряного кубка,
охотничьего рога. Нет ни седла, ни уздечки, нет веревки,
серапе. Книги, чернила, перья, бумага тоже куда-то исчезли.