бросились к дверям, вторые охотно последовали бы примеру первых, но,
скованные ужасом, примерзли к своим стульям, а третьи -- их было меньшинство
-- стали пытаться вносить в этот хаос разумный элемент. Саша, ты ближе к
дверям сидел, добавляй.
Ковальчук. -- Не знаю, как бы все сложилось, если бы Баринов и Куров не
подняли паники, но думаю, что мы успели бы поставить у двери кордон. А так
туда рванулось человек тридцать-сорок, возникла куча мала, давка, Алевтине
Павловне из вычислительного отдела вывихнули руку, кое-кому сильно помяли
ребра... И вдруг те, кто успел проскочить к лифтам, рванули обратно, а за
ними -- клубы дыма, да такого омерзительного...
но, к счастью, ошиблись. Потом, когда в институте выступал Чепурин, мы
узнали, что в аэродинамической трубе, каковую представляет собой высотка,
дым распространяется вертикально со скоростью восемь метров секунду, огню не
так просто его догнать. Но тогда нас не столько интересовал механизм
распространения дыма, сколько его количество и поразительно гнусный запах.
Именно тогда, когда вместе с толпой, рванувшейся обратно, в зал хлынул дым,
и началось светопреставление. По какому-то свойству памяти запечатлелись
совершенно ненужные и несущественные детали, которые, однако, производили
впечатление, да еще какое! Так, напротив меня вдруг завизжала дама, фамилии
которой я вам не назову, поскольку она является членом учевого совета..
твои дела, Аничкин, проболтался, черВЫЙ шар от Беркутовой обеспечен.
свой опус, то после моей защиты!.. Этот визг мощностью в один миллион
децибелов, заразительный, как кухонная склока, был подхвачен другими
слабонервными особами, а грохот стульев и падающей посуды, крики и ругань,
стоны пострадавших да еще напавший на всех кашель, будто мы одновременно
подхватили коклюш, да еще слезы из глаз от едкого дыма -- все это создавало
такое впечатление, будто мир взбесился и идет ко всем чертям и нет такой
силы, которая вернула бы его в прежнее состояние... Такая сила нашлась, но
об этом чуть позже, сначала еще об одной незначительной детали. Во время
этого бедлама я, неспособный еще к активным действиям, с растущим интересом
и сочувствием наблюдал за попытками одного официанта удержать на вытянутых
руках загруженный снедью поднос. Мне почему-то казалось, что этот парень
чувствует себя не совсем уютно. Стоя на одной ноге (другую ему, видимо,
отдавили), он то взывал к совести клиентов, которые носились вокруг него,
как ракеты, то осыпал их проклятьями; его лицо, как должна написать Ольга,
было искажено страданием и мукой невыразимой, он знал, что обречен, что рано
или поздно его снесут, но профессиональная гордость заставляла держаться до
конца. Когда я встал, чтобы ему помочь, меня пребольно толкнули в спину, я
полетел, боднул его головой в живот, и бедняга, подломившись, тут же рухнул
вместе со своим подносом.
Петрович. -- Попался, голубчик! Тоня, -- обратился он к официантке, --
припиши этому клиенту за изничтоженные порционные блюда тридцатку. Вот тебе
и "незначительная деталь"!
виду ваш лексикон. Когда я вас боднул, вы поименовали меня не голубчиком,
а... -- Аничкин пощелкал пальцами, -- нет, в присутствии дам... Однако
весьма рад с вами познакомиться и спасибо за предупреждение: теперь я ни за
какие коврижки не назову человека, который нанес ресторану куда большие
убытки! Но это потом, не буду отвлекаться. Обращая внимание на
незначительные детали... гм, прошу прощения, Вадим Петрович! -- я в дыму и
суматохе не заметил самого главного: третья, наиболее уважаемая группа, о
которой я имел честь говорить, уже начала действовать, а возглавил ее не
кто-нибудь, в лично Арбуз. У нашего Арбуза, к слову сказано, такой бас, что
на его фоне даже баритон профессора Подрядухина кажется детской пищалкой...
Я не обидел вас, Сергей Антоныч?
Антоныч. -- Валяй дальше.
официанты, живы? Тащите сюда тряпье, полотенца! Аня, собери салфетки со
столов!"
соображать. Под руководством Анны Алексеевны я собрал со столов дюжину
салфеток и побежал к дверям -- затыкать щели. По дороге меня толкали и
сбивали с ног, кто-то заехал локтем в лицо, но я преодолел полосу
препятствий и вручил салфетки Арбузу. А он был хорош! На нем был парадный,
увешанный орденами китель, облитый соусом и заляпанный шпротами, а худое,
высеченное из гранита лицо Арбуза украсила багровая шишка размером с куриное
яйцо. Но в Арбузе проснулся командир бригады морской пехоты, глаза сверкали,
бас гремел -- отличнейший парень наш Арбуз! "Саша, Толя, -- приказал он, --
быстренько к лифтам, проверьте, не остался ли кто!"
вперед науку на овощных базах, да еще Гриша Косичкин из ансамбля со своими
париями. Легок на помине! Гриша, ты какое задание получил?
Гриша.
-- смочила их нарзаном, обмотала нам головы и мы пошли к лифтам. Двери за
нами, конечно, закрыли, а лифтовой холл задымлен и мы с Сашей поползли на
четвереньках, внизу дыма все-таки поменьше. Все равно наглоталась, но
обнаружили и втащили в зал Семена Петровича Козодоева из нашего отдела
кадров, потом Арбуз снова послал нас искать, но больше никого не нашли.
Хороший человек Семен Петрович, отзывчивый: когда его откачали, он нас с
Сашей со слезами обнимал, век обещался не забыть, но уже через пару месяцев
с его глазами что-то случилось и он перестал нас замечать.
представил к выговору за два опоздания на работу? А кто пять лет подряд
устраивает нам по блату отпуск в марте?
внесли наверх очумевшую от дыма кассиршу, Раису Федоровну. Так она, когда
отдышалась, хватилась за сумку, пересчитала деньга и завопила, что ее
наказали на полсотни, потом снова пересчитала и снова вопила, на этот раз
четвертной не хватало. Ваш директор даже затрясся, вынул бумажник и сунул ей
четвертную, только чтоб заткнулась... А на 19-й мы не прошли, повара на
кухню не пустили, двери наглухо закрыли -- дыма боялись.
-- Арбуз приказал задраить двери, но только мы это сделали, как вот из-за
этой самой деревянной решетки, вот этой, что у дверей, повалил такой густой
дым...
кондиционер тоже.
кашель, грохот мебели и падающей посуды слились в невыносимый для нервной
системы гул, одному человеку пришла в голову простая, но в то же время
гениальная мысль. Учитывая, Вадим Петрович, тридцатку, которую вы на меня
навесили, я назову этого человека Иксом. Видите эти пятиметровые стекла? По
мудрому замыслу архитектора... морду бы ему набить за эту мудрость! -- они
наглухо закреплены в алюминиевые рамы. То есть тогда были закреплены, теперь
здесь сделаны фрамуги, можно приоткрыть... Свою гениальную мысль Икс
сформулировал в виде короткого афоризма: "Если окно не открывается, его
можно и нужно выбить!" Икс отнюдь не был Геркулесом, к тому же он был был и
едва ли не растоптан толпой, но беззаветная любовь к кислороду утроила его
силы: он схватил тяжелый стул, метнул его вот в это, -- Аничкин указал
пальцем, -- стекло, оно с треском разлетелось и в зал хлынул свежий морозный
воздух... Спустя две-три недели директор ресторана предпринимал колоссальные
усилия, чтобы разыскать Икса, сердечно его поблагодарить и вручить счет,
рублей, кажется, на восемьсот -- чрезмерный и несправедливый счет, ибо Икс
вышиб всего лишь одно стекло, остальные сокрушила в одну минуту восхищенная
его подвигом публика. Но Икс, будучи от природы человеком смышленым,
скромным и чуждым рекламы, на отчаянные призывы директора так и не
отозвался.
Гриша. -- Этот Икс ножкой стула чуть мне ухо не оторвал! Вадим Петрович,
поставишь ансамблю дюжину пива -- твой будет Икс, тепленький!
Аничкину. -- Сказать, почему я тебя директору не выдал? Второе-то стекло
вышиб я.
ансамблю дюжину пива, если я немедленно не выдам тебя директору?
дороже обойдется.
которому десятка, а саксофоном, его потом даже в утиль не приняли.
-- мы избавились, но, когда дым рассеялся, перед нашими глазами предстала
картина ужасающего разгрома. По залу забегали официанты, с охами и ахами
подбирая разбитую посуду, на них покрикивал метрдотель, ваш, Вадим Петрович,
предшественвик; растерянные, ошеломленные столь крутым поворотом событий, мы
столпились у разбитых окон... Как сейчас вижу: Дворец горит, из окон кричат,
спускаются на шторах, подъезжают пожарные машины, из них вытягиваются
лестницы... Огонь охватывал этаж за этажом... из отдельных окон вдруг
вырывалось пламя и, как щупальце осьминога, хваталось за окно вверху, а там
ведь люди... Страшноватое зрелище, не хотелось бы больше такое увидеть.