актуальности называется у Канта трансцендентальным. Речь идет об
актуальности такого рода. Например, актуализация узнавания - мы узнаем, лишь
одномоментно актуализируя всю проникающую стихию, или всепроникающую стихию.
Я в этот момент солгал, и, следовательно, форма истинности в данном случае
есть чистая форма актуальности, или актуализации всего. Трансцендентальное -
просто термин для обозначения всякой актуализации, или всего актуального в
чистом виде. И оно не имеет своим основанием содержание всех элементов ряда,
ведущего к акту лжи, потому что в момент, когда я делаю что-то, там вся
полнота и акта ответственности. То есть акт лжи абсолюттен, как и акт
истины. Абсолютен без завершения и полного охвата и обозрения всей цепи
причин и оснований. Мы этого не можем не знать, это не может не быть для нас
актуальным, если мы вообще думаем. Актуально завершаем в момент теперь,
когда, сейчас и здесь. В этом смысле, повторяю, трансцендентальное есть
чистая форма всякой актуальности, актуальности источника, полного действия
или тотальных деятельностей. Деятельности онтологических абстракций порядка
суть тотальные деятельности, они есть деятельности сознательной жизни, ее
текст. Трансцендентальное - это фиксация чистых форм актуализации, или
актуальности, сознательной жизни как таковой. И нет сознательной жизни,
когда этого не происходит. Только определенные явления выступают символами
актуального существования сознательной жизни. В этом смысле феномен совести
есть символ актуального существования сознательной жизни.
- то, через что тавтология в нас действует (я все время подчеркиваю
представленность нашими возможностями). Чтобы немножко расслабиться, вернусь
к, казалось бы, не относящемуся к делу конкретно-физическому,
геометрическому примеру. В связи с проблемой интуиции, на которой Кант
основывал математику, в литературе часто встречается такое рассуждение,
вполне грамотное и точное, кстати. Математики показывают, что в построении
формальной, абстрактной математики нет зависимости от возможностей нашей
интуиции. Формальная математика как раз есть нечто такое, чего мы можем
достигать, порывая зависимость от интуиции и ее возможностей как
человеческой интуиции. Можно показать, что в чувственном геометрическом
созерцании трехмерности дано некоторое топологическое трехмерное
многообразие, так называемое евклидово многообразие. В чувственном
геометрическом созерцании нет ничего такого, о чем рассудок аналитически не
мог бы дать отчет и заменить все ссылки на созерцание и интуицию некоторыми
формализмами. Потому что нет ничего такого, в чем рассудок аналитически не
мог бы дать себе отчет. Например, Жюль Вюйемен, у которого есть две хорошие
работы, "Метафизика и физика Канта" и "Наследники Канта", о неокантианцах, -
подкрепляет рассуждения о мощи формализма указанием на группы преобразований
на векторном пространстве, где тот вариант пространства, который
рассматривался Кантом - евклидово трехмерное пространство, - можно
рассматривать как специальный случай отношения гомотетичности, а именно как
случай векторов, образующих независимую линейную систему порядка 3. Однако
здесь есть, по крайней мере, одна трудность: ведь нужно еще идентифицировать
кантово или евклидово пространство как такую группу. Имея формализмы группы,
нужно еще что-то идентифицировать как такую группу, представляющую линейную
систему порядка 3. А эта идентификация есть еще один дополнительный акт, не
содержащийся в понятии группы. На уровне рассмотрения важности такого рода
акта и движется вся проблематика Канта, а не на уровне построения формальных
математических структур и систем.
группы. Нужно еще объяснить, почему эта евклидова группа привилегированна. И
самое главное - на чем основана аподиктичность суждений внутри этой группы?
Потому что эта аподиктичность независима от знания, от представления
некоторых групп преобразований, мы вообще можем и не подозревать о них, как
об этом не знала математика до XIX века, - а вот понятое этой группой
пространство мы знаем аподиктически, то есть достоверно. Итак, Кант
рассматривает прежде всего условия этой аподиктичности. Ведь, повторяю,
узнавание, идентификация этого пространства в качества варианта группы
преобразований есть особое отдельное суждение, из других логически
невыводимое, а лишь присоединяемое к ним. Например, утверждение "группа 3"
соответствует моему пространству. Ее выбор, узнавание именно в качестве
представления своего пространства предполагает добавление чего-то, имеющего
другие основания и объясняющего к тому же аподиктичность суждения внутри
свойств этой группы. Я приведу в этой связи цитату из Римана. Он странным
образом, строя весьма абстрактную математическую систему, настаивал на
эмпирическом характере геометрии. Однако это становится понятным, если
послушать, что он говорит. Создавая более общую теорию пространственных
измерений, он строил ее на основе понятия многократно протяженных величин и
тем самым получал обоснование множественности геометрий. Он писал: "Мы
придем к заключению, что в многократно протяженной величине возможны
различные меры определения и что пространство есть не что иное, как частный
случай трижды протяженной величины"[E52]. И вдруг Риман говорит: необходимым
следствием отсюда является то, что предложения геометрии не выводятся из
общих свойств протяженных величин (сравни кантовское - не выводится из
понятий; вся проблема Канта была в том, что понятия не определяются
полностью, а мы ищем полного определения и описания) и что, например, те
свойства, которые выделяют пространство из других мыслимых трижды
протяженных величин, могут быть почерпнуты не иначе, как из опыта... Здесь
фактически излажена кантовская проблема добавления независимого основания.
в опыте действуют (то есть являются внутренним стержнем того, что я называл
узнаванием, актуализацией) тавтологии, понимательные тавтологии бытия. Дело
не просто в том, что к невыводимому из понятий добавляются, присоединяются
какие-то совершенно случайные, произвольные человеческие основания, но в
том, что всякие добавления происходят по механизму, по стержню, по пружине
действия в опыте понимательных тавтологий бытия.
закончив, завершим. Итак, мы знаем, что по смыслу кантовской философии, то,
что мы называем физической, или эмпирической, реальностью, содержит в себе
посылки и условия субъекта, то есть условия факта знания, условия того, что
субъект может извлечь какую-то информацию и необратимо научиться какому-то
опыту. Мы всякий раз различали содержание опыта и факт извлечения содержания
опыта, который должен случиться в том же мире, который описывается
содержанием опыта. И эти условия и посылки субъекта являются частью
реальности именно как физической реальности, описываемой со стороны и
выраженной внешне, артикулированной в пространстве и времени и позволяющей
случиться самому физическому существованию созерцаний или тем живым
существам, которые я, вслед за Кантом, называл пространственно-временными
образованиями. Иначе говоря, в проблеме созерцания у Канта имеется в виду
как данность созерцанию, являющаяся условием sine qua non всяких определений
знания и действия в мире, так и сам физический факт созерцания, случающийся
как событие, как реальное явление, как факт в том же самом мире, который
созерцается в содержании созерцания, - этот физический факт должен
допускаться другими физическими фактами, он должен быть допустим в системную
связь явлений. Следовательно, не имеет смысла говорить об объекте вообще, о
реальности вообще. Нужно и можно говорить лишь об объекте для какой-то
схемы, которую Кант называет схемой продуктивного воображения, о реальности
для какой-то схемы.
мы имеем дело с индивидами, отличающимися от наблюдаемых нами вещей и
явлений: индивид - это то, изнутри чего мы наблюдаем в терминах явлений. С
одной стороны, это формы созерцания, единичности, определившиеся так, что
они содержат в себе, а не под собой многое и изнутри них мы наблюдаем в мире
то, что имеет для нас физически, или эмпирически, разрешимый смысл. А с
другой стороны, есть и другого рода единичности, содержащие в себе, не под
собой, многое, а именно идеи. Эти две разновидности единичностей замыкающим
образом расположены на двух концах поверхности Мебиуса. Первые индивиды -
пространственно-временные образования, являющиеся пространством мысли, а не
понятиями о пространстве, иначе говоря, умными телами, на которых живет
мысль. Эти умные тела предполагают созерцание, акты, выполняемые людьми,
которые как бы прислонены к этим самостоятельным образованиям, существующим
по собственным законам, не зависящим от человека, случающимся в мире.
Повторяю, формы созерцания случаются в мире независимо от человека, человек
к ним как бы прислонен, и на них он выполняет акты, в том числе акт интуиции
или созерцания.
не выполняются. Для идей, как постоянно подчеркивает Кант, нет предметов. Но
это тоже индивиды. И поверхность Мёбиуса, эту двустороннюю плоскость
совмещения и конгруирования асимметрий, я рисовал для того, чтобы в том
числе показать, что существует плавный переход от индивидов с созерцанием к
индивидам без созерцания. Это движение ни в одном моменте не нарушает своей
непрерывности и плавности, так же как переход от эмпирического сознания к
трансцендентальному сознанию, как переход от счетного к несчетному, от
дискретного к непрерывному, от локального к нелокальному (ведь то, что я
называл тавтологиями, на языке Канта называется виртуальностями; тавтологии
на уровне идей называются виртуальностями, иди нелокальными виртуальностями,
- Кант не раз говорит об этом). В терминах виртуальности акт мысли
совершается как бы внутри себя и кристаллизуется одним экземпляром, не
являющимся продуктом сравнения. Формы созерцания не являются продуктом
сравнения - это единичности, содержащие в себе многое. И это говорит о
невыразимом, ненаблюдаемом пространстве, в котором совершающийся акт сам
является предметом, или пространственной формой созерцания. Точно так же
целое, которое виртуально закодировано в идеях, является ноуменальной
частью, или внутренней стороной нашего мышления, - это, собственно говоря,
интеллектуальная сторона понятий, которая, в отличие от содержания понятий,
не является продуктом сравнения.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Гуль Роман Борисович
Корнев Павел