Очередь в ресторан обвивает колонны и сонной змеей поднимается по лестнице
на второй этаж. Все кресла и скамьи заняты. Степан Сергеич обошел аэропорт,
поймал какого-то гэвээфовского начальника и потребовал собрать немедленно в
одном зале пассажиров с детьми, зал закрыть, организовать детям питание. На
хорошем административном языке Степана Сергеича послали к черту.
аэропорт охватила паника, пассажиры штурмом брали самолеты. Улетел и Степан
Сергеич. Через пять часов приземлились -- но в Свердловске, заправились, еще
раз покружились над Москвой, и так несколько раз. Глубокой ночью самолет
опустился на резервном аэродроме. Свирепо завывал ветер. Голодные пассажиры
спросили робко у подошедшей бабы с метлой, где тут столовая. Баба указала на
тусклый огонек, к нему, спотыкаясь, и побежали все, ввалились в теплое
строение. Две казашки, кланяясь по-русски в пояс, повели к столам, Было
только одно блюдо, но такое, что его и в Москве не сыщешь, -- жаркое из
жеребенка. Пассажиры восхищались, вскрикивали. Когда насытились -- громко
потребовали ночлега, вмиг разобрали матрацы, раскладушки.
казашек пожалела его, увела в соседний домик, подальше от храпа.
прилег даже -- как сел на кровать, так и просидел до рассвета. Это была
особенная ночь в его жизни.
проникало в теплое пространство. Стих ветер, за окном -- ни снежинки. Ни
один самолетный мотор не ревел и не чихал. Ни скрипа сверчка, ни мышиной
возни по углам. Жуткая, абсолютная, как на Луне, тишина. Подавленный ею,
Степан Сергеич боялся шевелиться.
становясь слышимыми, в тишину прокрадывались звуки... Шумели
заводоуправления, крича, что нет возможности удовлетворить заявки;
отругивались снабженцы, суя под нос какие-то бумаги; истошно вопил Савчиков;
главные инженеры с достоинством внушали что-то просителям; угрожающе скрипел
пером белобрысый юнец; визжали секретарши, отражая приступы толкачей;
чавкала машина, обрубая кабель; "Дорогой мой, -- увещевали директора, -- да
я же всей душой, но сам посмотри..."
сборке, гудение намоточных станков, подвывания "Эфиров", стрекотание
счетчиков бесчисленных радиометров... Ухмылка Игумнова сопровождается
чьим-то резким хохотом, Стригунков идет под победный марш, а молчание
Анатолия Васильевича Труфанова -- на фоне рева тысяч заводских гудков...
он стал смыслом существования многомиллионного народа, и люди живут только
потому, что есть план, он -- сама жизнь, от него не уйти, он жесток, потому
что ничем иным его пока не заменишь, и выжить в этой жестокости можно тогда
лишь, когда за планом видишь людей и пользу для людей.
Баянникова, беременную женщину. И, нарушив, пошел виниться к нему, он даже
прощен был.
пытался кричать на весь мир о том, что такое план и что такое люди.
неужели сегодня? Он носил в кармане заявление об уходе, оставалось только
поставить дату.
несколько лет назад, Анатолий Васильевич усадил его за низенький столик,
предложил "Герцеговину", сплел пальцы, сказал мягко:
расстаться. В моем распоряжении много средств воздействия, сегодня, -- он
надавил на это слово, -- я применю одно лишь: дружеский совет. Сейчас вы
напишете заявление об увольнении по собственному желанию, я подпишу его.
вспоминал о чем-то.
следующем году. Человек имеет право на ошибки, на поиски. Они -- это мое
убеждение -- не должны отражаться на работе. Я понимаю, что происходит с
вами, и со мной это было когда-то... раздвоение, скепсис, желание найти себя
в чем-то якобы честном... Но есть силы, которые уже вырвались из-под
контроля людей, надо послушно следовать им, они сомнут непослушного... Вы
понимаете, о чем я говорю?
остряком, заранее смеясь над собственными остротами. Теперь же сидел
пай-мальчиком.
один отдел кадров не поверит вам, что вы по собственной охоте ушли с такого
почетного, высокооплачиваемого места, сулящего в будущем должность
заместителя директора НИИ по производству. Разрешаю вам давать мой
телефон... Впрочем, они и мне не поверят. Но я никоим образом не хочу, чтоб
вы опускались до какой-то шарашки, вы должны хорошо устроиться. Поэтому --
не сдавайтесь. Я впишу вашу фамилию в список на премию, завтра получите
деньги, это поможет вам быть или казаться независимым... Поймете мою правоту
-- возвращайтесь. Всегда приму. Задерживать вас не буду, дела сдайте
Валиоди.
принуждал себя к безмятежной улыбке. Валиоди уже заперся с комплектовщицей и
щелкал на счетах.
Никаких интеллектуальных излишеств.
в кожухах, настраивались рентгенометры. Монтажники, сборщики, регулировщики
приняли новость и с прежней размеренностью делали то, что делали вчера и
будут делать завтра. На их веку сменится еще много начальников, а работа
всегда останется, всегда надо будет кормить и одевать себя, детей.
уходит, и никто не осуждал его, но и никто не одобрял его. Эти сидящие с
отвертками и паяльниками люди были много мудрее его и Труфанова, одинаково
отвергая и понимая обоих. Сам ли труд делал их такими или осознание
незаменимости привило этим людям чувство превосходства над тем, что делается
в кабинетах, но они никогда не желали вмешиваться в дрязги, споры, оргвыводы
и перестановки. За ними -- правда, которая лежит в самом укладе их жизни. Им
можно позавидовать: они независимы, у них есть руки, у них сила.
неоглядно щедр к этим людям. В них бродят большие желания, не только
стремление получать все больше и больше денег.
жизни прожита, и -- оказывается -- напрасно. Нет, не напрасно, сказал он
теперь, не напрасны и эти годы. Истину можно доказывать разными способами.
ходил по отделам, складам, библиотекам. Из окна увидел: у проходной
остановилось такси, вылез в помятом пальто Степан Сергеич Шелагин,
по-уставному -- вперед и чуть вправо -- надвинул шапку на лоб, подхватил
чемоданчик и зашагал.
Предъявил заявки. Достал из чемодана кабель.
На него Анатолий Васильевич надеялся выменять у радиолокаторщиков ценную
аппаратуру, без которой гибли, не дав ростков, две темы в четвертом отделе.
кабинету, разбираясь в своих чувствах к диспетчеру. Талантливый человек, это
от него не отнимешь. Ни один снабженец не смог бы провернуть так блестяще
канитель с заявками. Наконец кабель. Уму непостижимо, как он его добыл.
работать, трудностей убоялся.
просить... Просто ему пришло в голову, что талантливого диспетчера надо
как-то приблизить к себе. Он вспоминал все глупости Шелагина, начиная с
ляпсуса в кабинете Ивана Дормидонтовича, и находил в них какую-то систему.
Приблизить к себе, то есть привязать, сделать послушным.
намереваясь положить ее на плечо Шелагина, и передумал. -- Степан Сергеич,
ранее -- винюсь в этом -- я относился к вам с некоторым предубеждением.
Зачеркнем это, забудем... Вы живете ведь в нашем доме? Я -- в соседнем.
Почему бы вам не зайти ко мне как-нибудь вечерком, посидели бы, поговорили о
том о сем... С супругой приходите, разумеется, и жена будет рада, она много
о вас слышала...
партсобрании.
достоинства.
командировки. Завтра поговорим.