Чтение 55–й страницы книги ~Цитадель~

По морским просторам странствуют влюбленные в несуществующие острова.
Они слагают песни об островах -- и счастливы. Не острова делают их
счастливыми -- песни. Я не прошу, Господи, чтобы дом для меня где-то был...

Одиночество, Господи, плод души-калеки. Смысл вещей -- вот родная земля
души. Храм -- смысл существования камней. Душа расправляет крылья только на
просторах смысла, не вещи нужны ей -- картина, что возникла, когда они
слились воедино. Научи меня видеть сквозь дробность целое.

Тогда, о Господи, я перестану быть одинокой".

CXXV

Подобно тому, как я могу назвать храм -- внятный душе порядок,
претворивший безликие камни в силовые линии, -- могу назвать его укладом для
камней... И уклад этот чаще всего прекрасен...

Подобно тому, как могу я назвать литургию моего года -- внятный душе
порядок, претворивший безликие дни в силовые линии (есть у нас дни поста,
праздники и дни отдыха -- силовые линии, направляющие тебя), -- могу назвать
укладом дней. Год благодаря ему оживает.

Подобно тому, как есть свой уклад и у черт лица. Лицо тогда чаще всего
приятно. Есть уклад и у моей армии -- протянутые мной силовые линии
позволяют тебе одно, запрещают другое. Повинуясь, ты становишься моим
солдатом. Армия чаще всего становится сильной.

Есть уклад и у моей деревни, со своими праздниками, днем поминовения
усопших, сбором винограда, помощью при постройке, раздачей хлеба и воды во
времена голода или засухи: полный бурдюк -- он не для тебя одного. Благодаря
укладу у тебя есть родина. И от нее чаще всего тепло на сердце.

На что я ни посмотрю, вижу уклад. Храма нет без архитектуры, года без
праздников, лица без пропорций, армии без устава, отчины без обычаев. Не
будь уклада, ты не сладил бы с беспорядком.

Почему же ты говоришь мне, что окружающая тебя дробность -- она
подлинная, а уклад -- это мнимость? Разве любая вещь не уклад составляющих
ее частей? По-твоему, армия менее реальна, чем камень? Но и камень я могу
назвать укладом пылинок. Год -- укладом дней. Почему тогда год менее реален,
чем камень?

Этих заботит отдельный человек. Кто спорит, прекрасно, если каждый
будет процветать, будет сыт, обут и страдать будет не чрезмерно. Но в каждом
умрет главное, жители твоего царства станут рассыпанными камнями, если не
будет в твоем царстве человеческого уклада.

Без уклада нет человека. Оплакивать покойного брата ты будешь не
дольше, чем оплакивает собака утонувшую товарку. И возвращение брата тебя не
порадует. Радованье брату должно строиться будто храм, он рухнет со смертью
брата.

Я не видел, чтобы беженцы-берберы оплакивали своих мертвых.

Как мне показать тебе то, что я ищу? Я ищу не вещь, которую можно
потрогать, я ищу ощутимое для души. Не требуй, чтобы я обосновал свой уклад.
Логика хороша для дробного мира, Божественный узел связывает дробность
по-своему. Мне пока неведом этот язык.

Ты, наверно, видел, как слепые гусеницы ползут вверх по дереву, поближе
к свету. Посмотрев на них, ты скажешь, к чему они стремятся, скажешь: "К
свету" или: "К вершине", -- потому что ты человек Но они-то не знают к чему.
Вот и ты получаешь от моего храма, года, картины, родины незнаемое, оно
становится твоей истиной, и я не вслушиваюсь в ветер слов, он гудит о
вещном. Ты -- гусеница. Ты не знаешь, чего ищешь.

Но если из моего храма, года, царства ты выходишь совершеннее и
просветленнее, если незримая пища напитала тебя -- я подумаю про себя: "Это
хороший для человека храм. Хороший год. Хорошее царство". Даже если я не
могу определить, чем они хороши.

Просто-напросто я, как гусеница, нашел что-то для себя необходимое. Так
слепец зимой ищет на ощупь очаг. И находит. Он ставит свою палку и садится
возле него, скрестив ноги. Он не знает об огне того, что знаешь о нем ты,
зрячий. Он нашел необходимую ему истину телесно, и увидишь, он не стронется
с места.

Но ты упрекаешь меня, говоря, что найденная мной истина неподлинна, и
поэтому я расскажу тебе, как умирал мой друг, единственный подлинный
геометр, он приготовился к смерти и попросил меня побыть с ним.

CXXVI

Тихими шагами подошел я к нему, я любил его.

-- Геометр, мой друг, я помолюсь за тебя Господу. Но он устал мучиться.

-- Не жалей моего тела. У меня отнялась рука, отнялась нога, я похож на
сухое дерево. Не мешай дровосеку.

-- Ты ни о чем не жалеешь, геометр?

-- О чем мне жалеть? Я помню здоровую руку, здоровую ногу. Жизнь -- это
непрекращающееся рождение, и себя принимаешь таким, каким становишься. Ты
когда-нибудь сожалел о младенчестве, отрочестве, зрелых годах? О них
сожалеют плохие поэты. Не сожаление -- сладкая печаль без тени страдания,
тонкий аромат вина, веющий над опустевшим бокалом. В день, когда ты теряешь
глаз, ты рыдаешь и жалуешься, потому что любое преображение болезненно. Но
жизнь с одним глазам вовсе не повод для вечного страдания. Я видел, как
весело смеются слепые.

-- А память о минувшем счастье?

-- Откуда ты взял, что она приносит боль? Конечно, видел и я, как
страдал от разлуки влюбленный, любимая была смыслом его дней, часов, всего
на свете. Храм его обрушился. Но я никогда не видел, что страдает тот, кто
пережил высшее напряжение любви и разлюбил, для кого погас согревающий его
очаг. Стихи взволновали тебя, а потом ты ими пресытился. Кто страдает по
отмершему? Душа погрузилась в спячку, человек погрузился в небытие. Скука
далека от сожаления. Сожалеть о любви -- значит по-прежнему любить... Если
не любишь -- не сожалеешь. Тоскуешь, скучаешь, опустившись на ступеньку, где
тебя окружили только дробные вещи, потому что им нечем напитать тебя. Когда
обрушивался ключ свода и жизнь моя ломалась, я мучился муками преображения,
но как я могу чувствовать их теперь? Разве не теперь увижу я истинный ключ
свода, истинный смысл всего? Так что мне до былого, в котором не было света
истины? О чем тосковать мне, если я вижу, что часовня наконец построена,
завершена, если я вижу, что в ней наконец затеплится свет?

-- Геометр, мне кажется, ты не прав. Мать плачет, вспоминая умершего
ребенка.

-- Она плачет, когда он умирает. Потому что все вокруг лишается смысла.
Приходит молоко, а ребенка нет. Тебе столько нужно сказать любимой, и нет
любимой. Если дом твой разорен, продан, что тебе делать с любовью к дому? Но
это значит, что наступил час преображения, а он всегда причиняет боль. Ты
ошибся, потому что слова только запутывают человека. Наступает час, когда
прожитое обретает свой истинный смысл и ты понимаешь -- оно помогло тебе
сбыться. Приходит час, когда ты чувствуешь себя богаче, потому что когда-то
любил. Час нежной, сладкой печали. Приходит час, когда постаревшая мать,
глаза ее смягчились и умудрилось сердце, -- никому не признаваясь в этом,
потому что слова страшат ее, -- с нежностью вспоминает своего умершего
малыша. Видел ли ты мать, которая сказала бы тебе, что лучше бы не иметь
ребенка, не кормить его молоком, не ласкать?

Долго молчал геометр, а потом сказал:

-- Вот и моя жизнь, бережно сложенная, стала прошлым, стала
воспоминанием...

-- Поделись со мной, геометр, новой истиной, что исполнила тебя такой
безмятежностью.

-- Может быть, постичь истину -- значит чувствовать ее безмолвно?..
Может быть, постичь истину -- значит обрести право умолкнуть навсегда? Я
говорил не однажды, что истинно дерево, ибо оно -- обретенное согласие
корней, ствола и веток. Истинен лес как согласие деревьев. Истинен край как
согласие леса, луга, реки и деревни. Истинно царство как согласие деревень и
городов. Истинен Бог как идеальное согласие царств и всего, что существует в
мире. Бог так же истинен, как дерево, но увидеть его куда труднее. Мне
больше не о чем спрашивать, и я молчу. Он задумался.

-- Другой истины я не знаю. Знаю какие-то соотношения, соответствия, с
их помощью более или менее удобно объяснять мир. Но... Он долго молчал на
этот раз, и я не решался его тревожить.

-- Но иногда мне казалось, что они и впрямь чему-то соответствуют...

-- Что ты имеешь в виду? Что ты хочешь сказать?

-- Когда ищешь, находишь, потому что душе хочется найти только то, что
в ней уже есть. Найти -- значит увидеть. Как искать то, что для меня еще
лишено смысла? Как хотеть того, о чем и не подозреваешь? И все же было во
мне что-то вроде тоски о том, что не имело для меня пока смысла. Иначе
почему я приходил к тем истинам, которых не мог предвидеть? Я шел вперед, и
было похоже, будто я знаю дорогу, но шел я к неведомому колодцу. Я ощущал
связующие нити, ощущал соответствия, как твои слепые гусеницы ощущают
солнце.

Вот ты построил храм, он прекрасен, но разве для тебя ясно, с чем он в
глубинном согласии?

Ты сделал законом определенный уклад, заботясь, чтобы души людей не
остывали, -- слепой так ищет тепло у очага. Не все храмы красивы, не все
уклады охраняют огонь.

Гусеницы не знают солнца, слепой не знает огня, а ты не знаешь, с чем в
согласии храм, который ты строишь, и почему благодаря ему расширяется в
человеке душа...

Что-то светило мне и просветляло меня, притягивало меня к себе, и я шел
за ним. Но и сейчас я не знаю...

И в этот миг Господь открыл Свое лицо геометру...

CXXVII