песочные часы тоже отменили.
([Зевает.]) Это и будет означать, что семнадцать часов прошло... когда
проснусь...
([зевает опять]) ...как мысль, которая забывается.
* 1. sub speciae aeternitatis ([лат.]) - с точки зрения вечности.
___
отец потребовал, чтобы она взяла псевдоним и "не позорила славную фамилию".
Дочь повиновалась, и в русскую литературу вместо Анны Горенко вошла Анна
Ахматова.
пути или искала тех выгод, которые дает писателю раздвоенность; главное
заключалось в необходимости блюсти приличия, поскольку в знатных семьях (а к
ним относилось и семейство Горенко) к профессии литератора относились
свысока и полагали ее приличной для тех, у кого не было способа заявить о
себе иначе.
принадлежали к титулованной знати. С другой стороны, они жили в Царском Селе
- летней резиденции царской фамилии, а многолетнее соседство такого рода
редко проходит даром, но д ля семнадцатилетней дочери главным было другое:
сто лет назад в Царскосельском лицее "беззаботно расцветал" Пушкин.
был Ахмат-хан, потомок Чингиза, последний правитель Золотой Орды. "Я -
чингизка",- говаривала она не без гордости. Для русского слуха "Ахматова"
звучит на восточный, более
все татарское встречается скорее не с любопытством, а с предубеждением.
утвердилась в начале русского поэтического алфавита. Пожалуй, это была ее
первая удачная строка, отлитая акустически безупречно, с "Ах", рожденным не
сентиментальностью, а историей. Выбранный псевдоним красноречиво
свидетельствует об интуиции и изощренном слухе семнадцатилетней девочки, на
чьих документах и письмах тоже вскоре появилась подпись: Анна Ахматова.
сколько-нибудь заметного "развития". Такие поэты, как она, просто рождаются.
Они приходят в мир с уже сложившейся дикцией и неповторимым строем души. Она
явилась во всеоружии и никогда
бесчисленных подражателей даже не подошел близко к ее уровню. Они все были
похожи более друг на друга, чем на нее.
ухищрениям и связан скорее со второй частью знаменитого уравнения Бюффона
для "Я".
потрясающей красотой. От одного взгляда на нее перехватывало дыхание.
Высокую, темноволосую, смуглую, стройную и невероятно гибкую, с
бледно-зелеными глазами снежного барса, е е в течение полувека рисовали,
писали красками, ваяли в гипсе и мраморе, фотографировали многие и многие,
начиная от Амедео Модильяни. Стихи, посвященные ей, составили бы больше
томов, чем все ее сочинения.
сторона натуры полностью соответствовала внешности, что доказали стихи,
затмившие одно и другое.
ритмов, точных рифм и коротких фраз. Синтаксис ее прост, не перегружен
придаточными конструкциями, спиральное строение которых в немалой степени
держит на себе русскую литерату ру. По грамматической простоте ее язык
родствен английскому. Среди своих современников она - Джейн Остин, и, если
ее речи темны, виной тому не грамматика.
отстранялась от авангардизма. Скорее, ее стихи тяготеют (да и то внешне) к
тому, что послужило толчком для обновления и русской, и мировой поэзии на
рубеже веков,- к вездесущим , как трава, четверостишиям символистов. Но это
внешнее сходство поддерживалось Ахматовой сознательно, ради не упрощения, а
усложнения поставленной задачи. Она, как и в ранней юности, соблюдала
приличия.
поэтому он редко встречается в чистом виде. Нет трудней задачи, чем написать
две строчки, чтобы они прозвучали по-своему, а не насмешливым эхом чьих-то
стихов. При строго выд ерживаемом размере отзвук слышится с особенной силой,
и от него не спасет усердное насыщение строки конкретными деталями. Стихи
Ахматовой никогда не были подражательными, она заранее знала, как одолеть
противника.
первый взгляд совершенно не связанные предметы. Когда героиня на одном
дыхании говорит о силе чувства, цветущем крыжовнике и на правую руку надетой
перчатке с левой руки, дых ание стиха - его размер - сбивается до такой
степени, что забываешь, каким он был изначально. Другими словами, эхо
умолкает в разнообразии и придает ему цельность. Из формы оно становится
нормой.
описании. В русском стихе это было сделано Анной Ахматовой: тем неповторимым
"Я", которое носило ее имя. Напрашивается мысль, что ее внутреннее "Я"
слышало, как язык рифмой сбли жает, казалось бы, далекие предметы, а внешнее
"Я" с высоты человеческого роста глазами, зрением видело их родственность.
Оно соединяло то, что уже было связано раньше в жизни и в языке - предвечно,
на небесах.
новизну. Рифмы у нее легки, размер нестесняющий. Иногда она опускает
один-два слога в последней и предпоследней строчке четверостишия, чем
создает эффект перехваченного горла или невольной неловкости, вызванной
эмоциональным перенапряжением. Но дальше этого она не шла, ей было не нужно:
она свободно чувствовала себя в пространстве классического стиха и не
считала свои высоты и достижения чем-то особенным в сравнении с трудами
себя прошлое с такой полнотой, как поэт, хотя бы из опасения пройти уже
пройденный путь. (Вот почему поэт оказывается так часто впереди "своего
времени", занятого, как прав ило, подгонкой старых клише.) Что бы ни
собирался сказать поэт, в момент произнесения слов он сознает свою
преемственность. Великая литература прошлого смиряет гордыню наследников
мастерством и широтою охвата. Поэт всегда говорит о своем горе сдержанно,
потому что в отношении горестей и печалей поистине он - Вечный Жид. В этом
смысле Ахматова, безусловно, вышла из петербургской школы русской поэзии,
которая, в свою очередь, опиралась на европейский классицизм и античные
начала. Вдобавок ее создатели бы ли аристократами.
какое наследство досталось ей нести в новый век. И это было смирение,
поскольку именно полученное наследство сделало ее поэтом двадцатого
столетия. Она просто считала себя, со всеми высотами и открытиями,
постскриптумом к летописи предшественников, в которой они запечатлели свою
жизнь. Их письмена трагичны, как жизнь, и, если постскриптум темен, урок был
усвоен полностью. Она не посыпает пеплом главу и не рыдает на стогнах, иб о
они никогда так не поступали.
поэт меньше всего думает об успехе, но следует вспомнить, когда вышли книги.
То были 1914 и 1917 годы, начало первой мировой войны и Октябрьская
революция. С другой стороны, н е в этом ли оглушающем реве мировых событий
голос поэта обрел неповторимый тембр и жизненность? И снова бросается в
глаза пророческий характер начала ее творческого пути: она с него не
сворачивала в течение полувека. Ценность пророчества тем больше, что в
России гром событий перемежался неотвязным бессмысленным бормотанием
символистов. Со временем обе мелодии сомкнулись и слились в грозный
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Ковальчук Вера
Афанасьев Роман
Шилова Юлия