подобрались знакомые. И то сказать: не Зиновьеву, не Сахарову и не
Белинкову же было к ним приходить, да и сами господа ЛИТОвцы, пожалуй,
разбежались бы от таких гостей: испугались бы последствий.
очутился внутри булочной. Здесь казалось теплее, и, временно прервав
мечты о насыщении, он оглядывался кругом. Подробное, занудное описание
троих продавщиц, экскурсы в биографии их и некоторых очередников шли
по давным-давно протоптанным тропинкам Арсениева сознания, ничуть не
мешая перебирать присутствующих.
ветвях, сидели две джинсовые птички - из тех, что, меняясь одни
другими, присутствовали на ЛИТО неизменно: независимые литераторы
приводили их с собою, чтобы потрясти юные души полулегальной
атмосферою, живым искусством из первых рук и своей ко всему этому
причастностью, ибо тела душ потрясенных отдавались литераторам легче,
чем непотрясенных.
не успела реализовать в пользу памяти о покойнике, расположился
обаятельный парень, одетый модно, дорого, с иголочки. Арсений не знал,
кто он, хоть пару раз на ЛИТО и встречал. Кажется, парень однажды
довольно резко говорил о чьих-то стихах... Хотя, впрочем... Нет, точно
Арсений не помнил.
неталантливая. Большую часть времени она проводила по психушкам, что и
описывала в рассказах, выполненных в стиле изложения по русскому языку
в нерусских школах. Второй темою, ее занимавшей, была любовь: девица
никак не могла примириться с тем, что, в ответ на ее нежность и
желание пройти по жизни рука об руку, гадкие, грубые мужчины суют ей в
эту самую руку свой омерзительный красный член. Внешность девица имела
преотталкивающую, лицо было сплошь изрыто фурункулами, и Арсений не
мог толком представить мужчину, которому последняя процедура доставила
бы хоть какое-то удовольствие, - даже если не в руку. Прочие,
вероятно, тоже не могли, и потому девицыны рассказы, хоть душа и не
поворачивалась авторшу обижать, сопровождались обычно смехом. На ЛИТО
девица ездила из загорода. Пэдик никогда ее об очередном заседании не
оповещал, и оставалось загадкою, как она всякий раз о нем узнавала.
котором помещалось сразу не то семеро, не то восьмеро свободных
литераторов, сидел на корточках, привалясь спиною к стене, Николай
Венчик. Поза, которой Арсений не выдержал бы и трех минут, была ему
удобна, по крайней мере, привычна: Венчик не менял ее вот уже добрые
полчаса. Семь лет строгого режима за религиозную пропаганду выучили
Венчика этой своеобычной позе. Сам он ничего не сочинял, но, раздобыв
где-то рукописную тетрадку стихов некоего Солодовникова, бывшего
кавалергарда, белогвардейца, позже - пожизненного обитателя ГУЛАГа,
положил стихи на музыку и исполнял их a capel в русском
нетемперированном ладу. Стихи трактовали свободу духа, не зависящую от
состояния тела.
возрастов представителей поэзии: Западно-Восточный диван. Поэты были
скучны, невыразительны, неотличимы один от другого, - разве что при
взгляде на веснушчатую девочку с рыжею, выстриженной под Ахматову,
челкою вспоминалась пародия тезки Арсения:
обыкновению, поддатого Коня.
Симонова кружка, в свое время попробовал и сто первого километра за
тунеядство, и психушки, и ссылки в Казахстан, а теперь вчерную пил и
время от времени, словно очнувшись, читал мальчишеским,
захлебывающимся голосом бредовые стихи, в которых, впрочем, попадались
совершенно пронзительные строчки. Коня понесло, шутили в такие минуты
молодые ЛИТОвцы, но слушали жадно и тревожно, будто пророческий голос
из преисподней.
обнаружат сидящим в подвальной комнатке, у стола, на котором останутся
пустые водочные бутылки да два стограммовых стаканчика; Коня
похоронят; следствие ничего не даст.
у самого прилавка и жадными глазами смотрел туда, время от времени
порываясь объяснить окружающим, что жена отобрала карточки и не отдает
и что он не ел уже около недели. Окружающие понимать доходягу не
собирались, потому что слишком хорошо понимали, к чему он клонит, и
всячески пытались отпихнуть от прилавка и выдавить из магазина вообще,
но доходяга с изобретательностью маньяка снова проникал обратно. Во
время очередной эскапады такого рода, заставшей мальчика в двух
человеках от заветных весов, в дверях появился очаровательный
Эакулевич, сопровождаемый кукольницей.
умел грамотно и увлекательно писать по-русски; это свое умение он
направлял в два русла: по одному его проза текла в журналы и
издательства, принося противотоком приятно шуршащие купюры, что
преобразились недавно в предмет Арсениевой зависти - ноль-третий
Lжигуленокv, по другому - в правый нижний ящик стола. Новеллы из ящика
предназначались составить LНовую тысячу и одну ночьv и посмертную
славу литератора; темою их являлся почти идеально отчищенный от
политики и социологии и разнообразно, чаще всего иронически, поданный
секс. Арсений отдавал должное Эакулевичеву мастерству, но никак не мог
уразуметь, почему - коль уж все равно в стол! - их паскудная жизнь
интересует Эакулевича только ниже пояса, почему всему прочему не
удалось заслужить писательского внимания. Кукольница, сопровождающая
беллетриста, была смирна, мила, занималась изготовлением кукол для
театра и кино и проходила пунктиром сквозь бурную и беспорядочную
жизнь своего спутника.
неприятное: он понял, что тот пришел сюда ради встречи с Владимирским,
обругавшим в LЛитгазетеv его последний рассказ. Особенно противно
было, что и у Арсения имелся сходный мотив: герой романа рассчитывал
произвести на критика впечатление своими непечатными стихами и
подтолкнуть таким образом сборник печатных.
с доходягою, так, безо всякой жалости, с почти академическим интересом
представил себе его состояние, припомнив неделю, когда тоже ничего не
ел по причине выкраденных соседкою карточек. У самых дверей мальчик
обернулся и как раз застал взглядом в общем-то ожиданную сценку,
доходяга схватил из-под ножа зазевавшейся продавщицы пайку и стал
обеими руками запихивать в рот. Под матерный визг работниц прилавка
голодные советские граждане бросились на вора...
комнату, сопровождаемый двумя юными поддатыми пэтэушницами, ввалился
предмет зависти Яши горбатого: юморист Кутяев. Остановившись
посередине, обвел всех совершенно осоловелыми глазами, нетвердо, но
очень громко сказал: з-здра-сь-сьти! и начал методично выбрасывать из
карманов на пол слипшиеся, в табачных крошках, конфеты-подушечки и
куски каких-то пирожков, после чего хлопнулся поверх всего этого и
сам: п-прох-ход-дите, д-дев-воч-чки... А ты - п-прод-долж-жай. Я
с-слуш-шаю.
пошел к выходу. Яша горбатый высунулся из-за косяка и жадно смотрел на
юмориста и его спутниц. Пэдик бросился за Ждановым - улаживать
конфликт.
Моцарт подействовал на Юру странным образом: грустный и легкий, не
принуждая следить за собою, он открывал дорогу непонятно как
сцепляющимся друг с другом мыслям и образам, и не из восемнадцатого
века, а из конкретной, из Юриной жизни. Мысли и образы были печальны,
но впервые за последние две недели - не безысходны.
увидел сверху толкучку очередей, облепивших каждую из четырех стоек.
Это показалось фантасмагоричным, нелепым в контексте только что
отзвучавшей музыки, и Юра повернул назад, преодолевая железную
коллективную волю прущей навстречу толпы.
куда? Да кто она, собственно, Арсению? Он сказал: знакомая. Что значит
знакомая?
медведя зайти сюда, ко мне? Старый друг Арсения... Что же между ними
было общего?..
наблюдающий, как укрощают юмориста Кутяева. Прозвенел первый звонок.
Корнев Павел
Свержин Владимир
Грабб Джеф
Прозоров Александр
Распопов Дмитрий
Сертаков Виталий