Чтение 55–й страницы книги ~Игра в классики~

-- У тебя закономания, как у Моисея. Пройдет, когда спустишься с Синая.

-- Я люблю, -- сказал Оливейра, -- чтобы все было как можно яснее.
Тебе, к примеру, безразлично, что мы разговариваем, а Хекрептен встревает со
своими россказнями насчет зубного и какой-то юбки. Похоже, ты не понимаешь,
что такое можно извинить, если человек прерывает, чтобы рассказать
прекрасное или хотя бы волнующее, и совершенно отвратительно, когда тебя
прерывают только затем, чтобы прервать и разрушить. Как я формулирую, а?

-- Кто о чем, а Орасио о своем, -- сказала Хекрептен. -- Не слушай его,
Тревелер.

-- Просто мы с тобой до невозможности мягкотелые, Ману. Миримся с тем,
что действительность все время проскальзывает у нас меж пальцев, как вода
паршивая. Вот, кажется, она у нас в руках, почти совершенная, точно радуга,
поднявшаяся с мизинца. И какого труда стоило заполучить ее, сколько времени
нужно, сколько умения... Но тут -- бац! -- по радио говорят, что генерал
Писотелли выступил с заявлением. И капут. Капут всему. "Наконец что-то
серьезное", -- решает служанка или эта вот, а может быть, и ты. Да и я,
потому что, не думай, я вовсе не считаю себя безгрешным. Откуда мне знать, в
чем заключается истина. Но что делать, нравилась мне эта радуга, все равно
как жабенка поймать на ладонь. А сегодня... Подумай, несмотря на стужу, мне
кажется, мы наконец-то занялись чем-то всерьез. Взять хотя бы Талиту: она
совершила беспримерный подвиг, не свалилась с моста вниз, и ты вот, и я...
Знаешь, некоторые вещи удивительно трогают, чертовски трогают.

-- Не знаю, правильно ли я тебя понимаю, -- сказал Тревелер. -- Насчет
радуги -- это совсем неплохо. Но почему ты такой нетерпеливый? Живи сам и
дай жить Другим, приятель.

-- Ну, поигрался -- и хватит, поднимай шкаф с постели, -- сказала
Хекрептен.

-- Видишь? -- сказал Оливейра.

-- Вижу, -- согласился Тревелер.

-- Quod erat demostrandum203, старик.

-- Quod erat, -- сказал Тревелер.

-- А хуже всего, что, по сути, мы еще и не начинали.

-- Как это? -- сказала Талита, отбрасывая волосы назад и оглядываясь,
достаточно ли придвинул к ней Тревелер шляпу.

-- Не нервничай, -- посоветовал Тревелер. -- Повернись тихонько и
протяни руку, вот так. Погоди, я еще чуточку пододвину... Ну, что я говорил?
Готово.

Талита схватила шляпу и рывком нахлобучила на голову. Внизу к служанке
присоединилась еще одна сеньора и двое мальчишек, они смотрели на мост и
переговаривались со служанкой.

-- Ну вот, бросаю кулек Оливейре, и конец, -- сказала Талита,
почувствовав себя в шляпе более уверенно. -- Держите крепче доски, это не
трудно.

-- Будешь бросать? -- сказал Оливейра. -- Не попадешь, я уверен.

-- Пусть попробует, -- сказал Тревелер. -- Но если кулек упадет не в
комнату, а на мостовую, то как бы не угодить по башке этой дуре Гутуззо,
этой мерзкой сове Гутуззо.

-- Ах, тебе она тоже не нравится, -- сказал Оливейра. -- Очень рад,
потому что я ее не выношу. А ты, Талита?

-- Я бы все-таки хотела бросить кулек, -- сказала Талита.

-- Сейчас, сейчас, по-моему, ты слишком спешишь.

-- Оливейра прав, -- сказал Тревелер. -- Как бы не испортить все под
конец, столько труда вложили.

-- Но мне ужасно жарко, -- сказала Талита. -- И я хочу вернуться, Ману.

-- Ты не так далеко забралась, чтобы жаловаться. Можно подумать, ты
шлешь мне письма из Мату-Гросу.

-- Это он из-за травы так говорит, -- пояснил Оливейра Хекрептен,
которая стояла и смотрела на опрокинутый шкаф.

-- Долго еще играть собираетесь? -- спросила Хекрептен.

-- Недолго, -- сказал Оливейра.

-- А, -- сказала Хекрептен. -- Ну, тогда ничего. Талита уже достала
кулечек из кармана халата и теперь примеривалась, раскачивая рукой. Доски
под ней задрожали, и Тревелер с Оливейрой вцепились в них что было сил.
Рука, видно, устала, и Талита потрясла ею, не отрывая другой руки от доски.

-- Не делай глупостей, -- сказал Оливейра. -- Спокойнее. Ты меня
слышишь? Спокойнее.

-- Держи! -- крикнула Талита.

-- Спокойнее, ты свалишься!

-- Пускай! -- крикнула Талита и бросила кулек. Кулек влетел в окно,
шмякнулся о шкаф, и все рассыпалось по комнате.

-- Великолепно, -- сказал Тревелер, глядевший на Талиту так, словно
желал удержать ее на мостике одной лишь силой взгляда. -- Превосходно,
дорогая. Говоря яснее -- невероятно. Вот и demostrandum.

Мостик постепенно успокаивался. Талита взялась за доски обеими руками и
нагнула голову. Теперь Оливейра видел только шляпу да волосы, рассыпавшиеся
по плечам. Он поднял глаза и поглядел на Тревелера.

-- Так полагаешь, -- сказал он. -- Я тоже считаю, что яснее невероятно.

"Наконец-то, -- подумала Талита, глядя на плитку мостовой, на тротуар.
-- Что угодно, только не торчать между двух окон".

-- Ты можешь сделать одно из двух, -- сказал Тревелер. -- Продолжать
двигаться вперед, что легче, и войти к Оливейре или пятиться назад, что
труднее, но зато минуешь лестницы и не надо будет идти через улицу.

-- Лучше сюда, бедняжка, -- сказала Хекрептен. -- У нее все лицо в
поту.

-- Ну чистые дети или психи, -- сказал Оливейра.

-- Погодите, я передохну минутку, -- сказала Талита. -- у меня,
по-моему, голова кружится.

Оливейра налег грудью на окно и протянул ей руку. Талите оставалось
продвинуться всего на полметра, чтобы дотянуться до него.

-- Настоящий кабальеро, -- сказал Тревелер. -- Сразу видно, читал
правила поведения в обществе профессора Майданы. Одним словом, граф. Не
промахнись, Талита!

-- Это он от мороза, -- сказал Оливейра. -- Отдохни немножко, Талита, и
последний бросок. А на него внимания не обращай, известное дело, в мороз,
перед тем как заснуть беспробудным сном, всегда бредят.

Талита уже медленно распрямилась и теперь, опершись обеими руками о
доску, сантиметров на двадцать переместилась назад. Снова оперлась -- и еще
на двадцать сантиметров назад. А Оливейра все тянул руку, словно пассажир с
палубы корабля, который медленно отчаливает от пристани.

Тревелер вытянул руки и ухватил Талиту под мышки. Она замерла и вдруг
откинула голову назад, да так резко, что шляпа планером полетела на тротуар.

-- Как на корриде, -- сказал Оливейра. -- Глядишь, Гутуззо вздумает
принести ее.

Талита, не открывая глаз, дала оторвать себя от доски и втащить в
комнату. Она почувствовала на своем затылке рот Тревелера, его жаркое,
частое дыхание.

-- Вернулась, -- шептал Тревелер. -- Вернулась, вернулась.

-- Да, -- сказала Талита, подходя к кровати. -- А как же иначе? Бросила
ему кулек и вернулась, бросила ему кулек и вернулась, бросила...

Тревелер сел на край кровати. Он думал о радуге между пальцами, о
вещах, которые всегда приходят в голову Оливейре. Талита опустилась рядом и
тихо заплакала. "Нервы, -- подумал Тревелер. -- Переволновалась". Пойти бы
сейчас принести ей большой стакан воды с лимоном, дать бы ей аспирину и
сидеть бы обмахивать ей лицо журналом, а потом заставить поспать немного. Но
сначала надо было снять энциклопедию по самообразованию, поставить на место
комод и втащить в комнату доску. "Какой кавардак, -- подумал он, целуя
Талиту. -- Как только перестанет плакать, надо попросить ее навести порядок
в комнате". Он гладил ее и говорил ласковые слова.

-- Наконец-то, наконец-то, -- сказал Оливейра.

Он отошел от окна и сел на край кровати, не занятый шкафом. Хекрептен
кончила собирать ложкой траву с пола.

-- В ней полно гвоздей, -- сказала Хекрептен. -- Странно.

-- Очень, -- сказал Оливейра.

-- Наверное, надо спуститься подобрать шляпу. Сам знаешь, какие дети.

-- Здравая мысль, -- сказал Оливейра, поднимая гвоздь и вертя его в
пальцах.

Хекрептен спустилась на улицу. Дети уже подобрали шляпу и теперь
обсуждали случившееся со служанкой и сеньорой Гутуззо.

-- Дайте-ка сюда, -- сказала Хекрептен с гордой улыбкой. -- Это шляпа
моей знакомой сеньоры, что живет напротив.

-- Она всем знакомая, милочка, -- сказала сеньора Гутуззо. -- Ну и
спектакль устроили среди бела дня, да еще на глазах у детей.

-- А что в этом плохого? -- сказала Хекрептен не слишком убежденно.

-- Светила тут голыми ногами на всю улицу, какой пример юным созданиям.
Вы-то не знаете, но отсюда у нее все было видно, ну все до капельки, клянусь
вам.

-- Много волос, -- сказал самый младший.

-- Ну вот, -- сказала сеньора Гутуззо. -- Невинные создания говорят то,
что видят, на то они и дети. И что ей надо было верхом на доске, скажите,
пожалуйста? Среди бела дня, когда приличные люди отдыхают в сиесту или
занимаются делами. Вы бы сели верхом на доску, сеньора, извините за вопрос?

-- Я -- нет, -- сказала Хекрептен. -- Но Талита работает в цирке, они
артисты.

-- Репетировали? -- спросил мальчишка. -- А в каком цирке они такое
показывают?

-- Нет, они не репетировали, -- сказала Хекрептен. -- Просто хотели
передать траву для заварки моему мужу, ну и...

Сеньора Гутуззо посмотрела на служанку. Служанка приставила палец к
виску и покрутила им. Хекрептен обеими руками схватила шляпу и вошла в дом.
А ребятишки выстроились в ряд и запели на мотив "Легкой кавалерии":