в собственных очередях никак не запомнить, за кем он стоит - "В красном
пальто, в красном пальто", - твердил он себе, как слабоумному). Что та-
кое треха, если учесть, что к их возврату очередь вытягивалась по адско-
му солнцепеку тоже на четверть мили - это был, возможно, утвержденный
городской стандарт. Не страшны нам...
тесниться частный сектор, и вовсе не было ничего, кроме пыли. Мимо серых
домишек, поднимая пыль на полчаса, то и дело с реактивным ревом проноси-
лись огромные самосвалы с бетоном или щебенкой - Шурка объяснил, что все
они мчатся к возводимому на горе небоскребу, в котором должно размес-
титься все, что относится к раю: райком, райисполком, райком комсомола и
т. п. Судя по всему, презренная польза не волновала власти - они вдох-
новлялись исключительно идеей величия.
потому что только он был исправен - ах, знать бы Лидин телефон...), Шур-
ка отмечал: "А потом министр связи потребует повышения платы за разгово-
ры!"
Шурка. - Правильная налоговая политика! Если бы заставить ведомства...
лаченная в матрасный чехол с прорезями для рук, по ней карабкались две
обезьянки - каждый мог при желании сфотографироваться со своими мохнаты-
ми родственниками, которые в промежутках развлекались как умели: трепали
старуху за уши, тянули за нос, но она сохраняла полное безразличие.
две утомленные женщины, казалось, ничуть не интересующиеся ходом торгов-
ли.
дамскую дребедень.
разъясняла мама пятилетней дочке, отвечавшей выкриком из самой глубины
души:
ми, довольно дружелюбный к своим жертвам.
рикивал он, катая шарик под наперстками по причудливым траекториям, и
повторял: "Смотрите внимательно - выиграете обязательно", - однако не
настойчиво: "Пистолет не наставляем - никого не заставляем, есть деньги
- играйте, нет денег - страдайте". И выигрывая, и проигрывая, он приго-
варивал одно: "Выиграл - веселись, проиграл - не сердись". Дураки нахо-
дились - просаживали часы, туфли, а потом все отыгрывали с барышом, но
про этих Шурка уверенно говорил: "Заводят. Лоха ищут".
он следил лишь, чтобы кто-нибудь в купальном костюме не преступил высо-
чайше утвержденную линию на тротуаре, над которой прямо по асфальту было
написано метровыми буквами: "ОДЕНЬТЕСЬ!". На пляже среди распростертых
тел бродила пурпурная от жары простоволосая старуха, тоже в матраце,
стараясь наступать босыми раздутыми ногами на свалявшиеся водоросли, по-
хожие на клочья порыжевшей, некогда кровавой ваты, и хрипло стеная: "Со-
лунец лечебный, солунец лечебный!" - так и не удалось узнать, что это
такое.
удивительным упорством, и Сабуров мог без конца любоваться каждым его
движением. Неужели это последнее, что ему осталось? Лида, Лида, Лида,
Лида, Лида... От магического имени изнуряющая гиря становится полегче. И
начинаешь слышать, как мерно бухают в берег волны, с каждым ударом вымы-
вая у тебя песок из-под пяток, пока не окажешься на цыпочках. Тогда сми-
ряется души моей тревога... Начинают шевелиться какие-то замыслы, кото-
рые еще надежнее ограждают от визга, музыки, идиотской болтовни, и начи-
нает казаться, что жизнь выносима.
классных работ. Он мог бы, пожалуй, продвинуть и вершинное свое достиже-
ние, которым овладел Крайний, но мысль отшатывалась, как от жены, побы-
вавшей в чужих руках. Кишение идей против воли снова рождало детские
мечты о признании - и затравленную ненависть к невинным Сидоровым, нес-
пособным оценить талант без должности.
искреннее, эпитетов, пригодных разве что для расчувствовавшегося солда-
тика-первогодка: "Пускай дал[cedilla]ко твой нервный друг..."
садовых делах престарелой хозяйке подворья, где они гнездились. При этом
он готов был выстаивать любую очередь, чтобы только не переодеваться в
той кабине, где вместо двери колыхалась занавеска:
двадсонами! Я их нравы знаю! Да вон, хотя бы, товарищ наблюдает, - и в
самом деле указал на подростка за кустиками на взгорке, откуда можно бы-
ло бы разглядеть разве что слоновьи гениталии. После его ухода гиря тя-
нула в глубину с обновленной силой, так что, боясь остаться один, Сабу-
ров увязывался за Шуркой по адовому пеклу, мимо старухи с обезьянками,
мимо винной очередищи, мимо пыльного рева самосвалов... И пока Шурка,
дыша пылью вместо оплаченных неонов, усердно вскапывал, подрезал, косил,
боронил, Сабуров, случалось, тоже участвовал в этом, а иногда читал -
либо в раскаленной хибарке, тайно от сослуживцев, набрасывал черновики
будущих статей (ах, как неотвратимо проступала постылая, никому не нуж-
ная красота, сделавшая его человеконенавистником!).
ву строгий запрос: зачем у него допоздна горит лампочка. Сабуров, чтобы
только не препираться, протянул ей пятерку, и (о чудо - Сабурову впервые
за свои деньги удалось купить нечто вроде дружелюбия!) старуха пустилась
в откровенности. "До пенсии в магазине работала, - с брюзгливой настави-
тельностью вела она неспешное повествование. - До работы - в саду и пос-
ле работы в саду. Дочерей только магазином и садом подняла. Теперь одна
в Запорожье живет. Хорошая квартира. Другая в Херсоне живет. Тоже хоро-
шая квартира. Муж зарабатывает хорошо. Халат шелковый мне подарила, та-
почки домашние. Теперь, когда татар отсюда убрали, никто в саду работать
не хочет. Только отдыхающих пускают да пьют. Мужики уже ни на что не го-
дятся. Вот я, к примеру, старуха, - а у меня и черешня, и персик, и гру-
ша, и виноград - и все деньги: пот не будешь лить - и деньги не польют-
ся. А цветов у кого вы столько видали?"
глуповато-растроганной улыбкой молодого папаши подолгу разглядывал, как
пчелы деловито облетают цветок за цветком, бесстрашно забираясь с голо-
вой в их жерла. Вон одна, деловито елозя всеми своими шестью локотками,
забралась в раструб цветка, а тот оторвался и полетел вниз. Однако пче-
ла, сохраняя полное самообладание, успела вынырнуть из-под него, как
из-под парашюта, и продолжала заниматься облетом так, словно ничего не
произошло. "Вот это нервы! - восторженно воскликнул Шурка. - Ведь это
все равно что для нас..." - и не смог придумать, засмотревшись на другую
пчелу, залетевшую в пустую стеклянную банку и принявшуюся с истошным за-
выванием носиться внутри, как мотогонщик по вертикальной стене. Сжалив-
шись, Шурка вытряхнул ее из банки, и она, пулей вырвавшись на свободу,
не сделав ни малейшего передыха, тоже преспокойно занялась прежним де-
лом. "Человек бы после такого страха еще полчаса отлеживался, за сердце
держался", - растроганно дивился Шурка.
сна, он уже не бесился оттого, что и завтра будет чувствовать себя раз-
битым, а слушал, как журчит вода в ручье, ветерок пробегает по листьям,
шмякается оземь отделившийся от своего корневища, не успевши созреть,
плод... Когда он выходил во двор (а заодно на двор), рука задевала неви-
димые в темноте головки цветов, тяжеленькие и плотные, как капустные ко-
чанчики. На улице раскачивалась лампочка, и тени бешеными кошками кида-
лись под ноги, и посверкивающая струйка, как в детстве, представлялась
увлекательным зрелищем.
хожу на работу, а мне моя продавщица говорит: "А ваш муж... ой, нет, бо-
юсь". Я говорю: "Не бойся!" - "Он с уборщицей таскается". Я говорю:
"Спасибо". Пришла домой, взяла его за это место, - показала на воротник,
- и говорю: иди. Раз ты с ней таскаешься, раз меня на нее променял... а
такая противная, ноги кривые... раз она, такая, лучше меня - иди к ней.
Он вот так уперся и не идет. Я позвала грузчика из магазина: выведи. Он
пошел и напился. Он до этого не пил, а тут пошел и напился. Мне соседи
говорят: он у ручья лежит. Мы хорошо жили, нам весь город завидовал. Он
лежит у ручья, а я говорю: лежи. Раз ты променял - ты мне такой не ну-
жен. Все карточки его порвала. Он наутро встал и опять напился. И пошел.
А через десять дней умер. На работе ему собрали пятьсот рублей старыми
на поминки, а я говорю: ей отдайте, я тут ни при чем. Все медали его ей
отнесла: бери, он твой - и медали твои. И две "Красные Звезды". Он тата-
рин, они привыкли по десять жен иметь, а мне такого не надо. У них такая
потребность: каждую ночь с тебя не слезает. (Шурка тревожно завращал
глазищами, не зная, куда их спрятать.) Я уже толкаю его в бок: хватит,
надоело. Только родишь, а он опять на тебя полез. А потом пошел еще тас-
каться - зачем мне это нужно? И не вспоминаю его!