доктор скорей вернулся. Я боялся цифр, которые идут после двух. [278]
носилки с колесами, и мы двинулись по коридору. Носилки быстро проехали по
коридору и въехали в лифт, где всем пришлось тесниться к стенкам, чтобы дать
им место; потом вверх, потом дверь настежь, и из лифта на площадку, и по
коридору на резиновых шинах в операционную. Я не узнал доктора в маске и в
шапочке. Там был еще один доктор и еще сестры.
что-нибудь. Доктор, пожалуйста, дайте мне столько, чтобы подействовало.
яркий маленький амфитеатр операционной.
посмотрел на Кэтрин. Ее лицо было накрыто маской, и она лежала теперь
неподвижно. Носилки повезли вперед. Я повернулся и пошел по коридору. Ко
входу на галерею торопливо шли две сестры.
сечение.
дверь, которая вела на галерею.
войти. Я посмотрел в окно. Было темно, но в свете от окна я увидел, что идет
дождь. Я вошел в какую-то комнату в конце коридора и посмотрел на ярлыки
бутылок в стеклянном шкафу. Потом я вышел, и стоял в пустом коридоре, и
смотрел на дверь операционной.
похожее на свежеободранного кролика и, торопливо пройдя по коридору, вошел в
другую дверь. Я подошел к двери, в которую [279] он вошел, и увидел, что они
что-то делают с новорожденным ребенком. Доктор поднял его, чтоб показать
мне. Он поднял его за ноги и шлепнул.
отношения. У меня не было отцовского чувства.
и заворачивали во что-то. Я видел маленькое темное личико и темную ручку, но
не замечал никаких движений и не слышал крика. Доктор снова стал что-то с
ним делать. У него был озабоченный вид.
шлепал. Я не стал смотреть на это. Я вышел в коридор. Я теперь мог войти и
посмотреть. Я вошел через дверь, которая вела на галерею, и спустился на
несколько ступеней. Сестры, сидевшие у барьера, сделали мне знак спуститься
к ним. Я покачал головой. Мне достаточно было видно с моего места.
которую я мог видеть, было серое. Там, внизу, под лампой, доктор зашивал
широкую, длинную, с толстыми краями, раздвинутую пинцетами рану. Другой
доктор в маске давал наркоз. Две сестры в масках подавали инструменты. Это
было похоже на картину, изображающую инквизицию. Я знал, что я мог быть там
и видеть все, но я был рад, что не видел. Вероятно, я бы не смог смотреть,
как делали разрез, но теперь я смотрел, как края раны смыкались в широкий
торчащий рубец под быстрыми, искусными на вид стежками, похожими на работу
сапожника, и я был рад. Когда края раны сомкнулись до конца, я вышел в
коридор и снова стал ходить взад и вперед. Немного погодя вышел доктор.
лифту. Я пошел рядом. Кэтрин стонала. Внизу, в палате, ее уложили в постель.
Я сел на стул в ногах постели. Сестра уже была в палате. Я поднялся и стал у
постели. В палате было темно. Кэтрин протянула руку.
милый?
коридор. Я немного отошел от двери.
столиком, на котором сбоку лежали наколотые на проволоку отчеты сестер, и
посмотрел в окно. Я ничего не видел, кроме темноты и дождя, пересекавшего
светлую полосу от окна. Так вот в чем дело! Ребенок был мертвый. Вот почему
у доктора был такой усталый вид. Но зачем они все это проделывали над ним
там, в комнате? Вероятно, надеялись, что у него появится дыхание и он
оживет. Я не был религиозен, но я знал, что его нужно окрестить. А если он
совсем ни разу не вздохнул? Ведь это так. Он совсем не жил. Только в Кэтрин.
Я часто чувствовал, как он там ворочается. А в последние дни нет. Может
быть, он еще тогда задохся. Бедный малыш! Жаль, что я сам не задохся так,
как он. Нет, не жаль. Хотя тогда ведь не пришлось бы пройти через все эти
смерти. Теперь Кэтрин умрет. Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже,
к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят
тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют.
Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальди. Но рано
или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют.
муравьями. Когда она загорелась, муравьи выползли наружу и сначала двинулись
к середине, где был огонь, потом повернули и побежали к концу коряги. Когда
на конце их набралось слишком много, они стали падать в огонь. Некоторым
удалось выбраться, и, обгорелые, сплющенные, они поползли прочь, сами не
зная куда. Но большинство ползло к огню, и потом опять назад, и толпилось на
холодном конце, и потом падало в огонь. Помню, я тогда подумал, что это
похоже на светопреставление и что вот блестящий случай для меня изобразить
мессию, вытащить корягу из огня и отбросить ее туда, где муравьи смогут
выбраться на землю. Но вместо [282] этого я лишь выплеснул на корягу воду из
оловянной кружки, которую мне нужно было опорожнить, чтобы налить туда виски
и потом уже разбавить водой. Вероятно, вода, вылитая на горящую корягу,
только ошпарила муравьев.
выходила, и немного погодя я встал, подошел к двери, тихонько приоткрыл ее и
заглянул в палату. Сначала я ничего не мог разглядеть, так как в коридоре
горел яркий свет, а в палате было темно. Потом я увидел сестру на стуле у
кровати, голову Кэтрин на подушках и всю ее, такую плоскую под простыней.
Сестра приложила палец к губам, потом встала и подошла к двери.
потом можете прийти опять, если хотите.
под дождем по темной улице направился в кафе. Оно было ярко освещено, и за
всеми столиками сидели люди. Я не мог найти места, и кельнер подошел ко мне,
и взял мое мокрое пальто и шляпу, и указал мне на незанятый стул у столика,
за которым какой-то пожилой человек пил пиво и читал вечернюю газету. Я сел
Нортон Андрэ
Трубников Александр
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Каргалов Вадим