пошли варианты меню.
Эндрюса была настроена на немедленную передачу срочных сообщений
владельцу, и Джо за последние дни несколько раз выбирал эту возможность,
но не был уверен, что она правильно работает. - Томми, я повторять не
буду. Я хочу, чтобы ты со мной встретился. Это место есть на карте, рядом
с Виксбергом, на берегу Миссисипи. Дело касается нашего контракта. Я
сейчас на борту буксира, и здесь же вся банда, и я собираюсь закончить
дело и встретиться с тобой сразу к югу от торговой пристани" Виксберга. Я
хочу кончить это дело раз и навсегда. Это все.
кирпича сыпали в сушильную машину, и звуки эти шли из главного трюма. У
Джо побежали по телу мурашки, зашевелились волосы на голове. Момент
истины. Джо вынул из-за пояса пистолет и проверил обойму, вставил ее на
место и проверил остальные. Сделал четыре глубоких вдоха и поставил
пистолет на боевой взвод.
рулевой рубки, прижавшись спиной к ее плоской задней стенке, когда услышал
идущий снизу шум. Похоже на стрельбу. Хиро не был в этом уверен - буря
усиливалась, и ветер заглушал все остальные звуки.
Слаггер попытается захватить мостик, но обнаружил только просоленного
человечка в дождевике и с клочковатой седой бородой, не обращающего
внимания ни на что, кроме расстилающейся впереди темной воды. Рулевая
рубка буксира была размером с однокомнатную квартиру, по периметру шел ряд
грязных окон, на скошенной крыше стояли древние метеорологические приборы.
Вокруг рубки были подмостки, а с двух сторон - сходни, ведущие вниз. Ветер
здесь резал как бритва, и капли дождя кололи Хиро в лицо иглами и
пробивали ткань его черного _йо-фуку_, но это его вряд ли беспокоило. Он
вошел в состояние _сатори_, пульс его замедлился, ум отключился от всех
ненужных внешних сигналов, дух подчинил себе физическое естество.
рулевой, и Хиро выпрямил руку, дав _камисори_ плавно скользнуть из рукава
в ладонь. Эта бритва была самым смертоносным из инструментов Будзитцу -
лезвие настолько острое и тонкое, что могло пройти через горло человека
насквозь, и он этого не заметит, пока голова его не упадет к ногам при
попытке завязать шнурки. Человек быстро приближался. Очевидно, чем-то
взволнован. Хиро готов был уже вскрыть ему сонную артерию, как тот вдруг
позвал капитана.
информацию. Речник поднялся к двери рубки. Перемазанный смазкой коротышка
с лицом хорька и в куртке пожарного открыл дверь и заглянул внутрь.
ветра.
у него пушка.
тараща глаза на японца в черном, будто перед ним был огненный столп.
Выкатив глаза и сжав кулаки, он спросил:
отшатнулся, будто ему выпустили дым в лицо. Он открыл рот что-то сказать,
но не издал ни звука, только одинокая слезинка крови стекла по дрожащему
подбородку, а потом шея его раскрылась алым артериальным фонтаном.
палубу.
разъяренный бык, автомат в его руке дымился, как головня, мясистая голова
дергалась в сторону потрепанных пирующих речников, разбитых пуншевых чаш,
разорванных воздушных шариков и перепуганных проституток в кричащих
маскарадных костюмах, сбившихся по углам. Камбуз был не меньше небольшого
ангара, стены поднимались как ребра металлического кита. Пустые пивные
бочонки лежали рядами, как погибшие солдаты. В воздухе пахло спиртным,
вареной рыбой и сексом. Когда появился толстяк, на камбузе был почти весь
экипаж. Не меньше дюжины мужчин и полудюжины шлюх, многие спали
непробудным сном, свалившись на заваленные пустыми тарелками и объедками
столы. Кое-кто еще был одет в смятые маски арлекинов и цветные маскарадные
костюмы вчерашнего вечера. Вечеринка явно шла всю ночь, и еще не для всех
гуляк она закончилась, когда появился Бернардо, паля в потолок из
автомата.
что это Mardi Gras, последний день масленицы, что это время карнавала, и
что каждый член экипажа либо пьян, либо с похмелья, либо отключился. Он
только хотел сожрать этого Слаггера и извергнуть через задницу в сортир.
очередь.
потолку труб. Толпу всосало в палубу, как в зыбучий песок, потолок хлопал,
трещал, взрывался, осыпая вниз дождь стеклянных осколков и плиток. Шлюхи
ползли к дверям, пьяные речники вжались в палубу. Кто-то кричал. Автомат
внезапно замолк в руке Бернардо, горячий, как уголь.
сталью, и ржавым бочкам с тухловатой водой. Члены команды сбились у
переборки со стороны штирборта, блуждающие их глаза остекленели и
остановились на толстяке. Кто-то из проституток пополз к заднему выходу,
на ходу натягивая на себя одежду.
ирландцев!
disgrazia [здесь - беда (итал.)], а больше всего устал от несмолкающего
голоса Федерико, шепчущего, щекочущего шрам под ребрами Бернардо: "Убей их
всех, убей ради меня, fratello" [брат (итал.)]. Гнев и безумие горячим
электрическим током текли по толстой руке Бернардо в кисть, держащую
автомат. Он повернулся к толпе со свежим магазином в автомате и
приготовился стрелять.
человек.
момент застыл, глядя на коренастую фигуру Джо Флада, рвущуюся к нему среди
груд конфетти, воздушных шаров, рачьих панцирей и прочего мусора, и
пистолет он держал в двух руках в классической боевой стойке, и он
улыбался, с этого сукина сына текла вода и он улыбался, наводя мушку на
толстяка и открывая огонь.
взрыли за ним паркет, сверкнули фейерверком, эхо выстрелов заполнило
камбуз, отчаянно завопили пьяные речники и шлюхи. Бернардо грохнулся о
кормовую переборку, автомат случайно выстрелил, сбив ряд масленичных морд
из папье-маше, штукатурные лица взорвались осколками и пылью, Бернардо
вопил, держась за бок, под ладонью было горячо и влажно, царапина горела,
как ужаленная, и все это вертелось в мозгу колесом.
на колени, прячась за пустым бочонком. На той стороне камбуза Джо Флад уже
выбрался из укрытия и бежал к кормовой двери. Бернардо сплюнул кровь,
глядя, как Джо исчезает во внутренностях буксира. "Добудь его, fratello,
сожри его живьем, проглоти его!" Поднявшись на ноги, Бернардо перевел дух
и зашлепал через зону военных действий к кормовому выходу.
кладовой. В углу был люк, и металлические ступени вели сквозь него на
нижнюю палубу. Бернардо бросился вниз, вставляя по дороге новый магазин в
автомат, вылетая в грохочущий хаос турбин, кислотную вонь дизелей и
въевшейся грязи. Сердце колотилось, напряжение от раны было для его
огромной туши неимоверным испытанием, но голос Федерико не смолкал, и шрам
под ребрами горел, как раскаленный металл.