драпая, не прихватили и мою животинку.
разного достоинства, обертывал их бумагой, заклеивал, а потом куда-то
упрятал.
осведомлялся:
повод, начинал выплескивать многолетнюю муть, скопившуюся в душе. Целый мир
пакостных мыслей, каких-то обид гнездился у него в голове. О многом пора
было забыть, а он ворошил душевную грязь, вспоминал, оживлял ее. Подчас мне
казалось, что и обиды его на Советскую власть уже выдохлись, но он как-то
искусственно подогревал их. Сидел, дымил и дудел в ухо.
бывай..." - и уходил.
но могла и вспыхнуть. Часто от ярости у меня сжимало глотку. Я немел, но
терпел. С волками жить - по-волчьи выть... За стенами дома бежали тревожные,
неспокойные ночи, на подполье обрушивались удары, я остро нуждался в
человеке, с которым можно было бы поделиться думами, сомнениями, а меня
встречало озлобленное, ослепленное ненавистью существо.
рассуждал я, - придет и мой черед. Я тебе все припомню".
ожидает, как сложится жизнь после войны. Ведь конец ей когда-либо придет.
Хозяина волновали вопросы более непосредственные: добыть бы поросенка и
поставить его на откорм.
фанатизмом проповедника он внушал мне, что все, чем мы жили до войны, -
дурной сон. Теперь пойдет жизнь по-новому. А как по-новому - он не
задумывался.
оккупантов, готов был расшибиться перед ними в лепешку, не жалея ни своих
сил, ни сил своей лошади, трудился на благо сельхозкомендатуры.
Как-то немецкая воинская часть забрала его конягу, а взамен дала несколько
сотен оккупационных марок. Оказавшись безлошадным хозяином, он не без труда
получил работу на городской бойне, обслуживавшей гарнизон. Его корова всегда
паслась на суходоле позади усадьбы, и вот однажды пьяные гитлеровские
солдаты прирезали ее, унесли мясо, а хозяину оставили рога и копыта. Но и
это не изменило настроения Пароконного. Чего не бывает: война!
полевая комендатура и зондеркоманда устроили облаву в городе, схватили много
девушек и молодых женщин и отправили их в район передовой для ночных
радостей гитлеровским офицерам. Исчезла Елена. На неделю пропал и
Пароконный. Ходили слухи, что одним из пяти возчиков, отвозивших женщин, был
он.
волосами - день и ночь ревела, отжимая кулаками слезы.
заявится.
хозяин отмахивался:
надо было спрятать немецкую карту. Разыскивая подходящее место, я под слоем
шлака неожиданно обнаружил сверток. Естественно, я не мог не раскрыть его. В
старой дерюге оказались завернутыми несколько тысяч настоящих, не
оккупационных, немецких марок, фотоаппарат, около десятка пачек сигарет,
самопишущая ручка, чистая - без единой помарки - записная книжка немецкого
происхождения.
вселило в мою голову подозрения. Подсознательно, помимо моей воли, возникли
вопросы: случайно ли это, не ведет ли хозяин подкоп под меня, за что его
немцы облагодетельствовали?
хозяина. Был и такой случай. Однажды ночью мне не спалось. Дрема подходила и
уходила. Что-то мешало мне уснуть. Я услышал, как щелкнул ключ в замке, как
скрипнула дверь. Мне показалось, что хозяин покинул дом, а он, наоборот,
вошел. И еще такой случай: разведчик Костя ожидал меня в двух кварталах от
дома Пароконного. Покидая комнату, я видел хозяина мирно почивавшим рядом со
своей супругой, а когда возвратился, хозяйка лежала одна. Тогда я не обратил
на это внимания, а сейчас... Сейчас дело другое.
нейтрального, ни к чему не причастного. Но я-то не был таким. Неоформленные
догадки шевельнулись в моей голове: хозяин связан с гестапо, меня он
раскусил и, конечно, ведет за мной слежку. Быть может, я дал повод для
этого, допустил неосторожный шаг, проговорился во сне. Последнего я всегда
особенно боялся. Надо что-то предпринимать. А вдруг провалы в подполье
произошли по моей вине?
служил в зондеркоманде. На его совести было столько крови невинных советских
людей, что в ней с успехом можно было бы утопить не только ротенфюрера, но и
его команду. Он снискал себе известность холодного убийцы и насильника.
эсэсовцы, редко по ночам появлялся в городе в одиночку. Но вот Костя
пронюхал, что в бывшем Кировском переулке есть дом, который дважды посетил
Райнеке. Костя узнал также, что в доме живут муж и жена - старики, в прошлом
актеры, и их приемная дочь девятнадцатилетняя Люба. Она-то и оказалась
магнитом для эсэсовца.
февраля удача улыбнулась нам. Это произошло в понедельник шестнадцатого
числа, помню, как сейчас. Костя сообщил, что эсэсовец вновь пожаловал в
гости к актеру. Стояла ночь. Мы заняли сторожевой пост во дворе, за мусорным
ящиком. Тишина, безлюдье. Кругом глубокий снег. Жестокий мороз остро жалил
лицо, железный ветерок проникал в каждую щелку одежды и добирался до тела.
Прошел мучительно долгий час, другой. Мы промерзли до костей и готовы были
бросить к черту засаду. Но вот наконец дверь открылась и показался эсэсовец.
Мы замерли на месте, точно охотничьи собаки на стойке. Райнеке постоял
несколько секунд, как бы любуясь дрожащим сине-серебристым светом луны,
закурил, попробовал что-то запеть и зашагал по переулку. Он был под
основательным хмельком. Его слегка покачивало. Можно было тут же и
пристукнуть его, но мы понимали, что этим навлечем подозрение на семью
актера.
перебежки, начали преследовать эсэсовца. Неуверенной походкой, мурлыча себе
что-то под нос, эсэсовец дрейфовал по переулку. Снег звонко поскрипывал под
его ногами.
в воздухе дугу и исчезла в снегу. Недалеко перекресток. Последний
перекресток на пути эсэсовца. Тут удобнее всего с ним расправиться.
твердо наметил, и это делает за него другой.
двух шагах от перекрестка из калитки перед самым носом Райнеке возник
немецкий солдат. Он ударил эсэсовца по лицу, сильно, наотмашь. Ротенфюрер
глухо ойкнул и рухнул под стену дома, как куль с плеч грузчика. Солдат всем
телом навалился на него. Секунду-другую эсэсовец бился под ним, потом издал
вздох и затих.
изумленно наблюдали.
карман. Затем сильно пнул ногой неподвижное тело и стал удаляться.
оккупированной территории все, от мала до велика. Знали не хуже нас об этом
и простые смертные немцы. Знал, несомненно, и тот солдат, что шагал сейчас
по спящему городу, удаляясь от нас.
случай. Кем бы он ни был, этот солдат, в данном случае он наш союзник. Он
работает на нас. Такие люди нужны нам позарез. Да и почему не попытаться?
Почему не рискнуть? Я владею немецким, Костя в форме полицая.
вновь. Стараясь, видимо, сократить путь, он пересекал проходные дворы,
шмыгал в темные подъезды и наконец выбрался на улицу, где жил я.
произошло непостижимое, непонятное. Поравнявшись с домом Пароконного, солдат
взбежал на крылечко, пошарил в карманах шинели, извлек ключ, отпер дверь и
исчез за нею.
моем доме - солдат!