Чтение 55–й страницы книги ~Слепой против маньяка~

но, видно, не судьба.

- А вот тут, смотри, - сказал Сиротка, тыча пальцем в другую статью
на первой полосе "Комсомолки": "Кто расстрелял семью полковника
Перевозчикова?"

- Это меня не интересует, - отмахнулся Глеб.

На следующий день все газеты без исключения вышли с материалами о
гибели Геннадия Демидова. Глеб купил газеты и внимательно читал. Ему
было больно, сердце саднило, словно в нем застряла пуля. Строчки
сливались, но Глеб читал. Он заставил себя прочесть все. На статье в
газете "Комсомольская правда" он остановился.

"Трагические коррективы в повестку дня вчерашней пресс-конференции
Союза журналистов России и Москвы внесло убийство корреспондента газеты
"Московский комсомолец" Геннадия Демидова... Главный редактор
"Московского комсомольца" заявил, что убийцы Демидова уйдут от
наказания, слишком влиятельные преступные круги были заинтересованы в
его смерти. Геннадий Демидов не первый газетчик, который разрабатывал
тему коррупции в армии..."

Прочитав эти строки, Глеб Сиверов поморщился.

"Нет, на этот раз убийцы будут наказаны. Уж это я обещаю. Я сам
возьмусь за выполнение этого дела, хотя мне его никто и не поручал.
Студинский будет мертв".

Затем Глеб принялся читать дальше.

"...Скрыть правду о деятельности нашей военной мафии, таким образом,
было возможно, только прибегнув к крайним методам. Однако главный
редактор не Исключает, что причиной терракта могла стать поездка
Демидова в одну из частей спецназа Главного разведывательного
управления, где, по его данным, проходят подготовку будущие наемные
убийцы. Гипотеза на первый взгляд фантастическая, но, по мнению опытных
сотрудников Главного управления по борьбе с организованной преступностью
МВД России, ряд нашумевших убийств банкиров и уголовных авторитетов дает
основание полагать, что исполнителями выступали профессионалы, которых
можно пересчитать по пальцам даже в спецподразделениях МВД и ФСБ..."

"...Как нам сообщили из редакции "Московского комсомольца", Гену
Демидова похоронят на Троекуровском кладбище в Кунцево. Прощание с
журналистом начнется в четверг. С утра состоится отпевание в церкви
Святителя Николая в Хамовниках, рядом с метро "Парк культуры", после
чего Гену перенесут во Дворец молодежи. Все, кто хочет с ним проститься,
могут это сделать с одиннадцати часов утра. В полдень начнется
прощальный траурный митинг. Затем состоится похоронное шествие в
Кунцево. Сменяя друг Друга, журналисты, друзья, родные и близкие
перенесут Гену Демидова на кладбище".

"Я должен буду пойти на похороны", - твердо решил Глеб Сиверов и
почувствовал, что его глаза стали влажными.

Он забыл, когда в последний раз плакал, но сейчас готов был
разрыдаться, как ребенок.

"Нет, нет, Глеб, держись", - приказал он себе и швырнул газету в
сторону. Сиверову хотелось разорвать ее на клочки, но он этого не
сделал, а направился к телефонному автомату. Он напрочь забыл о мерах
предосторожности, ему уже стало все равно, поймают ли его, останется ли
он жив или нет.

У телефонного автомата стояло несколько человек. Глеб Сиверов
прислонился к шершавой бетонной стене и закрыл глаза. Ему было привычно
терять друзей, но вот так подставить незнакомого человека, и человека
хорошего, того, кто решил ему помочь, того, кто рискнул своей жизнью...

Наконец, подошла его очередь. Глеб снял трубку и быстро набрал номер.

- Мне Студинского, - коротко сказал он.

- Кого? - спросил неприятный женский голос.

- Полковника Студинского, - повторил Глеб, прижимая трубку к уху.

- Вы знаете, его сейчас нет. И, пожалуйста, представьтесь, кто его
спрашивает?

- Это не имеет значения.

- Нет, вы все же скажите, - настаивала женщина.

- Его спрашивает Слепой.

Послышалась какая-то неопределенная возня и перешептывание.

- Вы знаете, позвоните минут через пять-десять.

- Я не буду перезванивать.

- Может быть, вы хотите оставить сообщение? - задала вопрос женщина.

- Да, я хочу сказать...

- Говорите.

- Скажите Студийскому, что он труп.

- Как вы говорите? - дрогнул женский голос на другом конце провода.

- Студинский - труп. Это я обещаю. Чего бы мне ни стоило, но
Студинского я убью.

Глеб резко повесил трубку на рычаг, а затем, не оглядываясь,
направился к дому, где его ждал Сиротка. Глеб поднялся на третий этаж.

- Ну, как дела? - спросил Сиротка, сидя на полу. Он дремал, не зная,
чем себя занять. Сиротка никак не мог поверить в такое счастье. Теперь у
него был приятель, а у приятеля были деньги. Много денег, и он их не
жалел. Сиротка был сыт, тепло одет, и все казалось хорошо.

- Послушай... - обратился к нему Глеб, усаживаясь на расшатанный
скрипучий стул.

- Да, - Сиротка поднял голову и внимательно посмотрел на Глеба.

- Мне нужна твоя помощь.

- Конечно, я тебе помогу, - заморгал бесцветными глазами бомж. - Что
я должен сделать?

- Ты должен будешь пойти во двор - в тот двор, где ты видел этого
гнусного маньяка. Сядь на какую-нибудь лавочку, спрячься в беседке... Ты
обязательно должен выследить его, должен узнать, в каком он живет
подъезде, на каком этаже.

- Так как же я это узнаю? - удивился Сиротка.

- Придумай что-нибудь.

Тот пожал плечами и неохотно поднялся. Он еще не забыл, как маньяк
расправился с Чумой. А Чума был покрепче его.

- Это опасно? - спросил Сиротка, заглядывая Глебу в глаза.

- Думаю, нет. Главное, чтобы ты его видел, а он тебя не заметил.

- А как это сделать?

- Ну как... Прикинься пьяным, отмороженным, сиди без движений и
внимательно следи. Если ты его обнаружишь и выследишь, ты окажешь мне и
всем остальным неоценимую услугу. Понял?

- Понял, командир, - вдруг отчетливо сказал Сиротка и расправил свои
худые плечи. Затем зябко поежился:

- Погода плохая.

- Купи бутылку вина, чтобы было теплее.

- Вот это всегда пожалуйста и с удовольствием, - обрадовался Сиротка.
- А как мы встретимся?

- Встретимся вечером, - четко сказал Глеб.

- А ты куда пойдешь?

- У меня есть одно дело. Надо сходить на похороны.

- На чьи еще похороны? Там будет застолье?

- Нет, застолья там не будет, - вздохнул Глеб.

- Жаль, а то и я бы пошел с тобой, - сказал Сиротка и облизал губы.

- Если ты выследишь этого подлеца, то застолье мы устроим здесь. Я
куплю тебе все, что ты захочешь.

- А я ничего не хочу, - вдруг сказал Сиротка, - мне и так хорошо. Но
тебе я помогу.

- Тогда ступай, не тяни.

Сиротка взял какой-то мешок, сунул его в порванную сумку, покопался в
своих коробках и набросал в сумку еще чего-то, потом повесил ее на
плечо.

- Как у меня вид? - спросил он у Глеба. Тот неопределенно пожал
плечами.

- Вид как вид, как всегда.

- А куртка?

- Куртка тебе идет, - улыбнулся Глеб.

Сиротка тоже улыбнулся и торопливо направился к двери.

Глеб слышал его шаги на лестнице, слышал какие-то голоса с улицы.

Он сидел неподвижно, абсолютно спокойный, и ничто не отражалось на
его лице, будто он окаменел и превратился в скульптуру.

Наконец, его пальцы дрогнули, сжались в кулаки.

- Мерзавцы! Мерзавцы! Все насквозь прогнило! Но я вам покажу!

Он решительно поднялся, забросил на плечо дерматиновую сумку Сиротки.

Она была тяжелая. Но ничего в ней не звякнуло, металл не коснулся
металла. Глеб направился вниз.

Он быстро сбежал по лестнице, прикрыл за собой дверь, огляделся по
сторонам, ничего подозрительного не заметил и решительно направился на
людную улицу. Ему надо было добраться до Дворца молодежи, он должен был
увидеть Геннадия Демидова, поприсутствовать на похоронах человека,
виновником смерти которого он стал.

А Сиротка забрел в универсам, купил бутылку вина, спрятал ее во
внутренний карман куртки, затем зашел в первый попавшийся подъезд,
сорвал пробку и отпил полбутылки. Ему стало теплее и веселее.

"Конечно, я тебе помогу, хоть я тебя и мало знаю, - думал бомж. - Но,
судя по всему, мужик ты неплохой. Будь ты какой-нибудь сволочью и
мерзавцем, не стал бы ты меня спасать и отделали бы меня эти гады так,
что и мать родная не узнала бы". Хотя Сиротка понимал, что его и так
никто не узнал бы из старых знакомых, из тех, с кем когда-то работал,
встречался, говорил. Он - старый, брошенный и никому не нужный -
выглядел как груда ветоши, валяющаяся где-то на чердаке или в гараже.

Но он об этом решил не думать. Он побрел в сторону проспекта Мира.

Конечно, можно было бы подъехать, Но Сиротка не любил общественного