"А может, оттого, - подумал он, - что я лишний раз ощутил свою малость и ужас человеческой разобщенности... Симонов написал прекрасные строки про Вьетнам: чужого горя не бывает. Но ведь бывает, увы, бывает... Словно бы и не случилось горе в несчастном Гаривасе, горе, приближение которого мы ждали и ничего не смогли сделать, чтобы предотвратить его... Люди смеются, как ни в чем не бывало, выгуливают пуделей, торопятся к любимым, думают о том, как провести уикэнд, а седой парень по имени Мигель Санчес лежит сейчас под национальным стягом в гробу, и его оплакивают те, которые его убили, и все это знают, но молчат... Вынуждены молчать... Это одно и то же, - возразил он себе. Толстого тоже вынуждали, а он говорил: не могу молчать. Ну и что? Так это же вершина человечества... Цунами!"
Степанов вспомнил название рассказа, который он так и не написал, хотя мечтал об этом последние десять лет: "Усталость, усталость, ничего, кроме усталости..."
Что ж, сказал он себе, сейчас самое время сесть в номере, запереться и написать... Я делал все что мог, и Мари тоже, и Лыско, и Вернье... Если не хватает сил подняться, то хоть желание похвально... Нет, подумал он, я облегчаю себе жизнь, мы все норовим сделать так, чтобы легче было смотреть на свое отражение в зеркале, мы все адвокаты самих себя, прекрасные адвокаты.
К Степанову подошел малыш лет шести, в толстой ручонке он сжимал трубу, звук ее был пронзителен.
- Коман са ва? [Как поживаешь? (франц.)] - сказал он.
- Са ва [Ничего (франц.)], - ответил Степанов.
Мальчик спросил что-то еще, но Степанов не понял его.
- Я не говорю по-французски.
- Все люди говорят по-французски, - сказал мальчик. Разве можно не говорить по-французски?
Степанов ответил:
- Можно.
Потом он поднялся и пошел в отель, мечтая только об одном - сесть за скрипучий столик и писать, а завтра забронировать билет и вернуться домой.
Каменистый Артем
Ларссон Стиг
Маккарти Кормак
Посняков Андрей
Березин Федор
Афанасьев Роман