Они такие неотесанные, диковатые, как и их старые замки - здесь, и на
берегах Срединного моря. Когда мне исполнилось восемнадцать, Симли Молескин
предсказал, что я выйду за кого-нибудь из Мантеганов. Что я и сделала, и я
все еще люблю Волпато.
цепкая хватка, и они будут держать тебя в своих грязных лапах, пока ты их не
пошлешь подальше.
теперь не отвалится. Если хочешь, можешь уехать из замка уже завтра. И я не
увижу тебя, пока ты снова не попадешь в беду.
сестричка. Я постараюсь натаскать Армиду, чтобы она походила на тебя. Я уеду
завтра же, чтобы начать поскорее.
обычного.
амбразуру в толстой стене. Подоконник был достаточно широк, чтобы Катарина и
Посейдон могли сидеть на нем с удобством и созерцать окрестности. Отсюда
можно было держать на прицеле мушкета весь внутренний двор далеко внизу. На
свинцовой обивке подоконника некий безвестный поэт нацарапал две
посредственные терцины:
вечных истин негасимый свет.
вылетали клочки белой шерсти.
шерстинка, подхваченная этим потоком, не опустилась на каменную мостовую.
Вихрь нес вычесанную шерсть мимо конюшен, увенчанного башенкой сеновала и
высокой сосны, растущей у противоположной стены, где были ворота. Весь
колодец двора был заполнен этой странной метелью.
на это зрелище.
и покрытых свинцом крыш, выхватывая из вихря клочки шерсти, чтобы устилать
ими гнезда. Долго мы созерцали плавное и величественное кружение прядей и
стремительные, ломаные зигзаги вертков.
Катарина.- Они вырастут в роскошных гнездах.
любить кошек. Перемены грядут на крыши Малайсии!
двором, а птицы все так же продолжали растаскивать ее по гнездам.
чем-то заняты. Все время в движении. Я никогда не чувствую, что время на
меня давит. А ты, Перри?
поражает, как это ты ухитряешься не замечать гнета времени, когда ты одна в
замке.
Фатембера? Он помешан на своем искусстве. Правда, сейчас он, как и его жена,
пребывает в меланхолии, но если ты его разговоришь, то не пожалеешь.
клялся, что уезжает без промедления. Кемперер говорил, что это один из
немногих современных гениев. Из непризнанных, правда.
милая темнокожая служанка Пегги. Катарина сказала:
он пригрозит завершить работу над фресками.
что-то планирует и ничего не завершает. По крайней мере, у него и его семьи
есть крыша над головой. А семья все растет... Словом, сходи к нему,
поболтайте. Встретимся вечером в часовне.
лестничные площадки, бесконечные лестничные пролеты, подъемы и спуски,
неожиданные переходы от камня к дереву, от великолепного мрамора к
облупленной штукатурке, его благородные статуи и позорное загнивание.
Индивидуальностью планировки он затмевал даже дворец Чабриззи.
был последним представителем прямой линии, Джулиус и другие состояли с ним в
двоюродном родстве и были такими же нищими.
сестру, Клаудио и Сапристу, чтобы завладеть остатками фамильного достояния.
Клаудио он устранил, нанеся едкую ^1;;лпту на седло его жеребца, так что
злокачественный гной проник в организм несчастного через анус и достиг
сердца. С Сапристой же разделался, намазав ядом статую Минервы, которую та
имела обыкновение целовать во время уед) знных молитв, и стремительное
гниение распространилось внутрь через губы.
него роились темные легенды, но он вел себя достойно с моей сестрой и имел
хорошую привычку надолго уезжать из замка в поисках состояния, за которым
гонялся где-то в варварских странах севера.
никак не становилась матерью. Но я любил этот замок и радовался, что дорогая
сестра так удачно вышла замуж. Единственной из де Чироло ей удалось войти в
высший круг.
выставлял остатки фамильных сокровищ. Их было немного. И по сумеречной
анфиладе комнат шныряли крысы. Но среди всякого хлама были, например,
прекрасные, покрытые синей глазурью терракотовые блюда из земель Ориноко;
бивни лохматых слонов с резьбой времен последней антропоидной цивилизации,
сделанной для правящего дома Ицсобешикетцихала; пергаменты, спасенные
автографами основателя библиотеки Птолемея Со-тера) и портреты на шелке семи
александрийских плеяд, спасенные оттуда же; сундук с карфагенскими
орнаментами;
короной содомского царя Беры; фигурка жреца со
све-тильникомизсокровищницьщарстваКарлеона-на-Уске;стреме-на любимого
жеребца перса Бахрама, великого охотника и губернатора Медии; гобелены из
Зета, Рашка и дворцов ранней династии Неманиджасов, вместе с мантией
Милютина; лира, кубок и другие предметы Чанкрианского периода; прекрасная
дубовая панель с вырезанными фигурками детей и животных - я очень любил ее,
говорили, что панель была вывезена из далекого Лайонесса, перед тем, как он
опустился на дно; серебряный
медальонсногтембольшогопальцаоснователяДе^порта;другие
реликвии,представляющиеопределенныйинтерес.Новседейст-вительно ценное было
давным-давно распродано, проедено и пропито.
лежали книги, обернутые в тонкий пергамент. Мое внимание привлекла одна в
расшитом футляре, украшенном рубинами и топазами. Названия у книги не было.
Я раскрыл ее и отошел в более светлое место. Это был сборник поэзии. Стихи
были написаны от руки, видимо, самим автором. Стихи оказались невероятно
скучными одами Стабильности или призывами к Музе. Я перелистал несколько
страниц, и мой взгляд упал на более короткое стихотворение из четырех
терцин, первые две из которых были нацарапаны на подоконнике в моей комнате.
В названии стихотворения упоминался зверь из родового герба на арке главных
ворот замка: "Каменный привратник-пес говорит". Я прочел заключительные
терцины:
Fix собственных сердцев и душ природа.
и в склепы совлечет Свободной Воли.
стихах мысли, пожалуй, верны. Я в общем согласился с заключенной в терцинах
моралью. Ибо все, что рифмуется, истинно. Я задумчиво вырвал эту страницу из
книги и запихнул в карман камзола, после чего зашвырнул томик назад в
сундучок.
лестница вела на крепостную стену. Когда-то караульная была отдельным
строением, но век за веком замок разрастался, появлялись новые корпуса,
дворы и пассажи, и караулка стала просто комнатой, сохранившей, однако, дух
некой обособленности. Под ее потолком метались два заблудившихся вертка.
семейного художника Мантеганов. Студия Николаев Фатембера находилась в
помещении бывшего сеновала. Детишки же его возились этажом ниже на булыжном
полу бывшего хранилища упряжи.
показалась голова Фатембера. Он помахал мне рукой и начал спускаться по
приставной лестнице, одновременно заводя разговор.
Каменистый Артем
Прозоров Александр
Лондон Джек
Посняков Андрей
Мурич Виктор
Афанасьев Роман