преследующего и самих магов, и их работу, нравилось такое
безразличие. Впервые с тех пор, как он покинул стены
академии, он не чувствовал себя отличающимся от других. Он
был здесь не магом и даже не человеком, а просто существом
среди других существ, спокойных и уравновешенных, никому не
мешающих, живущих совместной жизнью и выполняющих совместную
деятельность. Ему нравилось и безоговорочное согласие,
f `("h%% в отношениях дарнаров.
осталось ничего, помимо будничных обязанностей - ни о чем не
требовалось беспокоиться, не из-за чего было суетиться. Как
ни странно, от этой тишины магическое чутье Эрвина не
притупилось, а обострилось. Пару раз он чувствовал по пути
каналы, причем с такого расстояния, о котором раньше и
мечтать не мог. Но каналы оставили его равнодушным - ему
словно бы передалось неистребимое безразличие дарнаров. Он
был подпаском в стаде даков, и ничем больше. Более того, ему
хотелось им оставаться. Ему не хотелось даже вспоминать, что
вся его прежняя жизнь была подготовкой, чтобы стать магом.
Странная, чужая, полузабытая жизнь...
нарушилось в один миг, словно его обрезали ножом. Однажды
вечером, когда Даб и Даз присматривали место для ночной
стоянки, из придорожных кустов выскочила шайка разбойников и
накинулась на них. Нападавшие были людьми, они уступали
дарнарам в силе, но их было больше и они надеялись взять
внезапностью. Несколько человек повисли на Дабе, другие
навалились на Даза. Эрвин увидел, как медлительный великан
скорчился и схватился за бок. Из-под пальцев Даза потекла
густая темно-бордовая кровь.
подпаска в грозного мага. Это превращение произошло помимо
его воли - только что он не помнил ни о какой магии, и его
не заботило ничего, кроме сохранности стада. Огненная волна
вдруг взметнулась в нем, хлынула в руки и сорвалась с
пальцев, направленных на ближайшую группу налетчиков.
кинулся обратно в кусты, другие стали кататься по земле,
чтобы сбить огонь. Остальные, кого не достало заклинание
Эрвина, в растерянности отступили от дарнаров. Руки Эрвина
метнули еще одну молнию.
разбойников палкой. Поняв, что нападение не получилось, они
пустились в бегство. Эрвин провожал глазами эти потрепанные
человеческие тени, каждая из которых в мельчайших
подробностях запечатлевалась в его взбудораженном мозгу. От
неожиданности он вложил в огненный удар слишком много мощи и
теперь чувствовал, что его ноги подкашиваются от слабости.
ненавидящим взглядом. - Ты человек, а защищаешь этих
ублюдков дарнаров!
существ от нечестных и ему безразлично, - кто из них люди, а
кто дарнары. Но отвечать было уже некому - разбойник скрылся
в кустах. Нападение закончилось так же внезапно, как и
началось.
успевшие даже испугаться, тянулась та же дорога. Все
.ab " +.al таким, словно никаких разбойников не было и в
помине. Но на дороге скорчился Даз, зажимая корявыми
пальцами рану, а рядом с ним росла лужа крови - как же много
ее было в этом крупном, неповоротливом теле! На лице
великана установилось выражение кротости и непротивления
судьбе, похожее на то, которое Эрвин видел у укушенного
змеей дака.
отнять окровавленные ладони от раны. Кровь слабыми толчками
выхлестывалась оттуда и стекала по мощной ляжке на землю.
Видимо, разбойничий нож угодил в печень - такие раны нередко
дают много крови.
рану. Даб тем временем принес с речки воды и стал разводить
костер - даже медлительным дарнарским мозгам было понятно,
что продолжать путь сегодня не придется. Костер разгорелся,
вода закипела, затем сварился ужин, а Эрвин все еще возился
с раной. Нужно было получше зарастить ее, потому что о
постельном режиме для раненого не приходилось и мечтать.
остыл, но Эрвин кое-как пропихнул в себя несколько кусков
грубой дарнарской пищи - он перерасходовал силы, а к утру
нужно было восстановить их. Затем он завернулся в жесткое
одеяло и попытался уснуть.
усталость. Эрвин никак не мог успокоиться после
разбойничьего налета, перед его закрытыми глазами мельтешили
картины нападения - потрепанные тени, в одно мгновение
выскочившие из кустов, схватившийся за бок Даз. Злобные,
мерзкие лица хищников, почему-то называющихся людьми, как и
он сам. "Ты человек, а защищаешь этих ублюдков дарнаров!"
тоже люди, как и я? Неужели я принадлежу к одному племени с
вами - только потому, что у меня такие же руки и ноги, такое
же лицо, такая же кожа, как у вас? Как это может быть?
Внутри я совсем другой, у меня нет ничего общего с вами. Я
отчетливо чувствую это".
охоту. Эрвин нередко обсуждал с ней дорожные события, но
бесполезно было задавать ей эти вопросы. Всю свою жизнь
кикимора провела в лесном мирке, где сильный и ловкий носит
теплую крысиную накидку и ест свежее мясо, а слабый и
неуклюжий кутается в старые листья и ест заячье дерьмо, но
где свои все-таки не едят своих. Что это - кодекс чести
кикимор, по которому даже самый захудалый охотник не может
считаться добычей, или их ограниченность, по которой
несколько слабых и неуклюжих не могут сговориться и обобрать
одного сильного и ловкого? Ограниченность, от которой
свободны люди?
младенчика выросло двуногое существо, живущее чужими слезами
и бедами, разумное ровно настолько, чтобы как можно ловчее
обобрать или ограбить своего ближнего? Эрвин видел не так уж
много младенцев, но все они казались ему 6eзобидными и
`.'."k,(, и из них, по его понятию, должны были вырастать
такие же люди, как он сам или его друг Дарт, или его друг
Армандас. Но из них почему-то вырастали и эти твари, по
непонятным ему причинам тоже называющиеся людьми.
какая дрянь существует на свете! Армандас попросту сказал бы
"Да провались они все!" и выкинул бы их из своей горячей
головы. Но Эрвин, видимо, был устроен иначе, потому что он
не мог не размышлять об этой жизни. Он лежал в темноте под
жестким вонючим одеялом и думал, думал ночь напролет, не
зная, как оторваться от размышлений, хотя они выпивали его
последние силы. Начало светать, вернулась с охоты
насытившаяся Дика и забралась к нему за пазуху, а он все еще
оставался в тревожном, изматывающем состоянии между сном и
бодрствованием. Только на рассвете, когда пора было
вставать, его взбудораженное сознание забылось коротким
сном.
грубо и, видимо, давно, но его усталый рассудок никак не
соглашался возвращаться в реальность. Наконец Эрвин сел и
начал протирать кулаками слипающиеся глаза. Больше всего на
свете ему сейчас хотелось рухнуть обратно под одеяло и
никогда не просыпаться.
готова, ешь скорее, и пойдем.
в стадо, готовые в путь. У костра сидел Даз, доедая из миски
грубое дарнарское варево. Даб, видимо, уже поел. Растормошив
Эрвина, он пошел укладывать вещи.
Земля уплывала из-под его ступней, а окружающий мир
поворачивался вместе с каждым движением его головы,
поворачивался и качался, усугубляя эту странную
неустойчивость. Эрвин сам не заметил, как оказался на земле.
Мир вокруг по-прежнему плыл и качался, но, по крайней мере,
Херберт Фрэнк
Андреев Николай
Прозоров Александр
Белов Вольф
Суворов Виктор
Сертаков Виталий