Чтение 56–й страницы книги ~Последний полустанок~

ниже нормы.

Разве мог подумать Набатников, что виной тому лопнувшая трубка, которую
Тимофей все же исправил, но часть жидкости успела вытечь?

Разговаривать в присутствии Набатникова Медоварову не хотелось, тем
более что все слышно через репродуктор, но ведь хозяина не выгонишь, это
не частный разговор, а служебный, и Набатникову даже в голову не придет
оставить Толь Толича одного. Вежливость здесь ни при чем.

Он придвинул к себе микрофон.

- Медоваров слушает.

- Извините за беспокойство, Анатолий Анатольевич, - как бы
оправдываясь, начал дежурный. - Обязан сообщить. Звонили из Голубевского
сельсовета.

Найден ботинок с запиской. В "Унионе" остались двое. Подпись
неразборчива.

Толь Толич стукнул кулаком по столу.

- Что за глупые шутки?

- Я обязан доложить, товарищ начальник, - обиженно заметил дежурный. -
Но если сопоставить это с другим звонком...

- От вас этого не требуется, - быстро прервал его Медоваров, боясь, что
дежурный выболтает нежелательное. - Других новостей нет? До свидания. - И,
повернувшись к Набатникову, развел руками: - Слыхали, Афанасий Гаврилович?

Но кому нужны эти подлые шутки?

- Потом разберемся. А сейчас - на посадку.

- Что вы, Афанасий Гаврилович! Абсолютный вздор. Я сам осматривал
кабину и все печати.

Но Афанасий Гаврилович уже шагал по коридору.

- На посадку, - сказал он Дерябину, торопливо входя в зал пункта
радиоуправления. - У тебя все готово, Борис?

Борис Захарович узнал, чем вызвано столь срочное приказание, и молча
подошел к пульту, где многоцветной россыпью светились контрольные глазки.
За огромным окном, от пола до самого потолка, открывалось широкое поле
ракетодрома, куда нужно было посадить "Унион".

- Неужели поздно? - нахмурившись, сказал Дерябин, нервно протирая очки.

По самолетной посадочной площадке мчалась полуторка. За ней бежали,
кто-то размахивал флажком. Все напрасно. Но вот машина развернулась, на
мгновение наклонившись левым бортом, и резко затормозила у главного здания.

В кабине сразу же открылись две дверцы. Выскочили водитель и
оборванный, с перевязанной головой Багрецов. Прихрамывая, подбежал он к
вышедшему ему навстречу Набатникову и, не в силах произнести ни слова,
поднял руку к небу.

Афанасий Гаврилович усадил Вадима на скамейку и, понимая, что сейчас не
до расспросов, поспешил к Дерябину.

Пока не пришел врач, Нюра хлопотала возле Вадима, поправляла повязку,
осматривала его, отряхивала и не знала, что делать. Он отвертывался, чтобы
скрыть слезы. Неужели Тимка погиб?

Микола Горобец, он же случайный водитель полуторки, беспокойно ходил
возле человека, летающего без крыльев, за которым он ездил в горы. Когда
Багрецов узнал, что в НИИАП ничего толком добиться не удалось, он попросил
Миколу хоть как-нибудь связаться с Набатниковым. Для Миколы это было проще
простого, ведь институт совсем неподалеку. Можно доехать за полчаса.

- Где вы там были в кабине? - спросила Нюра, забинтовывая руку Вадима.
- Почему остались?

- Аккумуляторы... Замыкание...

Ничего больше Нюра уже не спрашивала.

Подбежал Медоваров и сразу же набросился на Багрецова:

- Оправдываетесь? При чем тут аккумуляторы? Да кто вам разрешил? Из-за
вас сорваны испытания.

Нюра умоляюще посмотрела на Медоварова:

- Анатолий Анатольевич, дайте же человеку опомниться. Он не виноват.
Могла быть авария.

- Кто ставил аккумуляторы? Кто проверял?

Нюра коротко ответила:

- Я.

- Ну что ж, - скривив губы, усмехнулся Толь Толич, - выясним.
Посоветуемся коллегиально. - И, неодобрительно покачав головой, исчез.

Торопясь к Дерябину, Серафим Михайлович на минутку задержался возле
Багрецова, сказал ему несколько успокаивающих слов, стараясь не смотреть
на ласковые Нюрины руки, что гладят его по лицу и нежно обнимают... Нет,
никогда и ничего Поярков не спросит о Нюре. Да и зачем, когда многое
становится понятным.

Стыдясь своего эгоизма, он побежал к Дерябину. Разве можно думать о
чем-то личном и постороннем, когда надо спасать человека.

Строгий и сосредоточенный стоит у пульта Борис Захарович. Ведь сейчас
от его искусства зависит не только целость изумительной конструкции, но,
возможно, и жизнь человека, если он не погиб раньше.

В таких условиях трудно быть спокойным.

На пульте одна за одной вспыхивают цветные лампочки. Это значит, что
телемеханические устройства "Униона" готовы принимать команду.

Вращающееся зеркало радиолокатора уставилось в зенит. На темном экране
рядом с пультом управления светится голубая жемчужина.

Больше всего беспокоило Бориса Захаровича, что неожиданно проникшие в
центральную кабину вредные излучения в какой-то мере могли повлиять и на
человека и на приборы, которые будут нечетко принимать команды с земли.

Дерябин легко придавил красную кнопку. Вспыхнула сигнальная лампочка,
показывая, что там, наверху, команда принята. Жемчужина на экране чуть
заметно сползла вниз.

Пока еще работают двигатели. Но вот "Унион" приближается к более
плотным слоям атмосферы. По приказу Дерябина стягивающие рычаги уменьшают
объем диска, и он быстро начинает снижаться.

Радиолокатор не выпускает его из поля зрения. По масштабной сетке
определяется высота.

- Двадцать тысяч метров, - Дерябин вытирает пот, вздыхает. - Далеко еще.

Успокаивает лишь одно - диск покорно слушается команды. Значит,
радиация не повредила приборов, да и, судя по контрольной ленте, она
быстро угасла.

Сейчас в кабине ее почти нет.

Из окна видно, как в ярком синем небе появляется серебряная точка.
Борис Захарович включает двигатели и, управляя газовыми рулями с помощью
штурвала, как у самолета, ведет "Унион" на посадку.

Точка постепенно растет. Уже можно рассмотреть блестящую паутинку, что
тянется за диском. Это - трос, выпущенный без сигнала с земли.

Все сотрудники Ионосферного института, все наши и иностранные гости
выбегают на балконы, раскрывают окна, чтобы лучше видеть, как опускается
на землю "Унион".

* * * * * * * * * *

Сверкающий на солнце диск, похожий на барометрическую коробку, словно
отдыхая после трудного пути, устало склонившись на один бок, лежал на
мягкой траве. Оба люка, что вели в центральную кабину и кольцевой коридор,
были покрыты ледяной коркой.

К диску подвезли многоярусный самолетный трап и установили его возле
центрального люка, который из-за огромных размеров всего этого сооружения
оказался действительно высоко.

Первым бросился к трапу Вадим. За ним спешил рассерженный его
поведением Марк Миронович.

Перескакивая через ступеньки, Багрецов поднялся к люку, скользил руками
по обледеневшим запорам.

Горобец вытащил из-под сиденья машины гаечный ключ и, мигом взбежав по
трапу-лестнице, стал откалывать лед. Вверх уже поднимались Набатников,
Поярков и Марк Миронович. Внизу дожидались санитары с носилками.

Пользуясь правом врача, Марк Миронович категорически отослал Багрецова.

Возле лестницы Вадим бессильно опустился на траву, но подбежала Нюра и
увела его в сторону.

Открыли люк. Он зиял как черная глубокая нора. Люди прошли туда и долго
не показывались.

Нюра сохраняла внешнее спокойствие. Не менее других ее тревожила судьба
Тимофея. Но и Димку жалко.. Зубы стучат от волнения, бледный, еле сидит...

Она вытерла кровь у него под глазом. Сильно исцарапался, раны заживут
не скоро. Но самое мучительное, что она, Нюра, чувствовала себя виноватой
и перед Димкой и перед Бабкиным. Не согласись она тогда с доводами Бориса
Захаровича, что надо ставить ярцевские аккумуляторы, возможно, не было бы
такой беды. Проклятые аккумуляторы, сколько горя они принесли!..

В темной дыре люка появился Набатников, он поддерживал ноги Бабкина.
Поярков и Марк Миронович несли Тимофея за плечи. Несли бережно, чтобы не
задеть о борт люка.

Подбежал Вадим, увидел Тимкино посиневшее лицо с закрытыми глазами,
распухшие болтающиеся руки. Спустили Тимофея вниз, положили на носилки,
голова его соскользнула на землю.

- Не надо, потом, - прошептал он побелевшими губами, когда ему хотели
подложить подушку. - Земля...

Он приоткрыл глаза, увидел Димку, потянулся к нему, но даже головы
поднять не смог. Прижавшись щекой к горячей от солнца траве, жадно вдыхая
запах земли, оп чувствовал ее материнское тепло, живительный ток
растекался по телу. Вот так бы и лежать, долго-долго, чтобы забыть
навсегда холодное и черное небо... Земля. Родная земля...