блуждала в океане, а полным ходом двигалась к американским берегам. И
управлявшие ею были людьми двадцать первого века, во многом такими же, как
современники Саймона в Разъединенных Мирах; они не писали, они диктовали, и
монитор компьютера был для них привычнее, чем лист бумаги.
Так и есть - ничего! Книги, книги, книги... Ничего, кроме книг. Он вытащил
маленький том в голубом переплете, стер пыль, прищурился, разглядывая обложку.
Еще одна редкость. Конвенция Разъединения, свод международных законов, изданный
в две тысячи сорок восьмом. Все они действовали по настоящий период, лишь
размножились за три с половиной столетия; теперь, обросший комментариями,
ссылками на прецеденты и решения ООН, свод Конвенции не поместился бы и в
десяти томах. Но эта древняя книга была его ядром и неизменной сутью, что
подтверждалось надписью на титуле: "Грядущее объединение и мир придут через
разъединение".
буквами, потом хмыкнул, сунул книгу за пояс и закрыл шкафы. Поражение? Нет,
пока что нет. Во всяком случае, он не хотел признавать фиаско - ведь, кроме
стеллажей с бесполезными протоколами и книжных шкафов, оставалось кое-что еще.
Параболоид на башне, антенна космической связи. И эти бойницы, забитые досками.
Куда они выходят? Как представлялось Саймону, в сторону моря, на юго-восток.
Значит, он находится сейчас под башней с параболоидом, и это нетрудно
проверить.
трухой под лезвием ножа. Лунный свет, хлынувший в оконце, заставил померкнуть
фонарь; потом слабый рокот волн коснулся его слуха, а откуда-то сверху
послышалась перекличка часовых. Саймон просунул голову и плечи в бойницу. Под
ним стометровым обрывом падала в море скала, волны бились и шипели у ее
подножия, заросшего кустами, а на западе лежал город - резиденции донов,
полускрытые темной массой древесных крон, церковь на углу проспекта Первой
Высадки, смутный абрис Серого Дома и лабиринт узких улочек, змеившихся за
площадью. Ему показалось, что он различает дворец покойного дона Хосе -
восьмиугольную башенку на кубическом постаменте; под крышей ее горели огни,
делая сооружение похожим на прибрежный маяк.
в этой позиции немногое: сизый бугристый склон скалы, стены и цоколь башни,
черные стебли антенн над нею и озаренный лунным светом край параболоида.
Приглядевшись, он заметил длинный темный корень, будто бы выпущенный башней в
надежде покрепче уцепиться за утес; корень - а может, шланг или толстый канат -
был закреплен на скале и тянулся вниз, прямо к бойницам Архива, то пропадая во
мраке впадин, то отсвечивая металлическим блеском на выпуклостях и карнизах.
Саймон, протянув руку, начал ощупывать неровную каменную поверхность; ладонь
его скользила вверх и вниз, налево и направо, пока пальцы не встретились с
чем-то округлым, протяженным, шероховатым на ощупь, но, несомненно,
металлическим. Теперь, повернув голову, он видел этот предмет - что-то
напоминающее кишку пятисантиметрового диаметра, которая была закреплена на
вбитых в камень толстых стальных штырях.
кабель! Энергетический кабель в не подвластной времени бронированной оплетке,
тянувшийся сверху вниз, от башни с антеннами к основанию скалы. Куда он вел?
Гадать об этом не стоило, раз можно было проверить.
Скала только на первый взгляд казалась неприступной - ее усеивали мелкие
трещинки и выбоины, надежная опора для пальцев рук и ног. К том же имелся
кабель; держась за него, Саймон чувствовал себя вполне уверенно, не хуже, чем
муха на покрытой штукатуркой стене. Он двинулся вниз, почти не напрягая мышцы.
На Старой Земле, как и во многих других мирах, он наслаждался ощущением
легкости, будто воздух поддерживал его над стометровой пропастью; казалось, еще
немного - и он воспарит над морем и берегом - так, как летал когда-то в детских
снах.
обшивку сделали из какого-то сплава,, с трудом поддающегося окислению. Это
вещество могло оказаться металлокерамикой или легированным титаном, но Саймон
счел его ферроборазоновой броней - подобный материал до сих пор использовался
всюду, где долговечность и прочность были важнее веса. Эта мысль вдохновила
его; ведь корпус и орудийные башни "Полтавы" наверняка создавались прочными и
долговечными.
нагромождение покрытых водорослями камней; один из них - выпуклый, гигантский,
с изрезанным краем - напоминал всплывшего из пучины осьминога в кольце
бугристых щупальцев. Скала здесь до самого основания поросла барбарисом -
гибкими, колючими, упрямо цеплявшимися за каменную поверхность кустами.
Собственно, то был уже не камень, а бетон - древние, трещиноватые, но еще не
развалившиеся блоки, которыми заделали гигантскую расселину в утесе. Ее размеры
и очертания позволял оценить кустарник, приютившийся в щелях бетонной кладки;
она была треугольной, расширявшейся книзу и тянулась до рокочущих волн. Будто
скалу разодрали пополам, мелькнула мысль у Саймона, и в следующий момент он
догадался, что замурованная расселина - вход в пещеру, гораздо более высокую и
просторную, чем та, в которой разместили Архив.
убедился, что не может нащупать внутреннюю поверхность кладки. Он посветил в
один из провалов фонарем, но занавес мрака отодвинулся лишь на метр; было
неясно, что таится за ним - пустое пространство или глухой непроницаемый
скальный монолит. Правда, Саймону чудилось, что он ощущает дуновение теплого
воздуха на лице, и огонек фонаря вроде бы отклонился наружу... Все-таки
полость? Или узкие шурфы, в которые не протиснется даже крыса, пробитые бог
знает зачем?
Отверстие было достаточно широким, чтобы Саймон смог пролезть в него; минуты
три или четыре он полз, ощущая под коленями, ладонями и локтями каменную
крошку, потом ее сменила пыль и, наконец, холодная, ровная и слегка шероховатая
поверхность. Металл! Он поднялся, прибавил огня в фонаре и задумчиво оттопырил
губу. Тьма парой черных озер застыла впереди и позади, но в пятачке неяркого
желтого света был виден просторный коридор, кабель, змеившийся понизу, тронутый
ржавчиной овальный потолок, плавно переходивший в стены, пол из ребристых
стальных пластин и дверца люка справа. Над ним темнела чуть различимая надпись
на украинском, и Саймон, боясь дохнуть, поднес к ней фонарь и выяснил, что люк
ведет в двигательное отделение среднего корпуса.
эту энерголинию проложили не при строительстве корабля, а гораздо позже, дабы
соединить что-то с чем-то. Что именно, Саймон уже понимал: параболическую
антенну на юго-восточной башне. Он даже догадывался, зачем это сделано: антенна
могла отследить полет снаряда по баллистической траектории, если б такие
снацрды нашлись у громадян и если б они решили расквитаться за Одессу. Разумная
мера предосторожности, подумалось ему. Однако антенна без командного модуля и
генератора напоминает выдранный из глазницы глаз. Бессмыслица, слепое око!
Выходит, ее подключили... К чему? К термоядерной силовой установке и
навигационному компьютеру. И то и другое имелось на "Полтаве" и составляло с
ней единое целое; насколько помнил Саймон, демонтаж любого из этих устройств
был эквивалентен их уничтожению.
кубрики экипажа. Люк - офицерская кают-компания, люк - адмиральский салон,
камбуз, столовая мичманов. Поперечные проходы, наполовину перекрытые броневыми
щитами, - в левый и правый корпуса. Трап к взлетной палубе, радиорубке и отсеку
эхолокации. Другой трап, к навигационному пункту и системам управления огнем, -
лестница с железными ступеньками, ведущая в корабельное чрево.
неотступно двигался следам. Где-то внизу, под боевыми башнями и палубами, под
защитой орудий, брони, ракет и бастионов двух вспомогательных корпусов, таились
сердце и мозг корабля: термоядерный реактор и ГНП, главный навигационный пункт.
Святая святых, обитель компьютера, который считался на судне вторым после бога,
а может, и первым - ведь ни один капитан из плоти и крови не смог бы его
заменить.
размеры, довольно кивнул. Некогда здесь находился люк, преграда с электронными
запорами, но сейчас проем был пуст, а дверь со всей электронной начинкой стояла
в подвале Богадельни, охраняя Первый Государственный.
над пультом темнели прямоугольники слепых экранов - обычных или с выступающими
скулами голо-проекторов и динамиков; другие экраны, круглые, зеленоватые,
расчерченные тонкой штриховкой, были вмонтированы в пульт - они поблескивали,
будто озера в порубленном лесу, меж ручек, тумблеров и верньеров, напоминавших
пни; ниже, под этими стеклянистыми озерами, скалились шеренги пожелтевших
клавиш, торчали микрофоны на гибких коленчатых стеблях, тускло отсвечивали
черные, желтые и красные кнопки, никелированные кольца приводов, сигнальные
лампочки и тумблеры на выраставших из пола панелях. Пульт был разделен на
девять равных секций, помеченных над верхними экранами; Саймон, взглянув на
них, мысленно перевел надписи с украинского на русский. Центральная гласила:
"командир", справа от нее шли "вахтенный офицер", "навигация", "связь",
"контроль реактора и двигатели", а слева - "управление огнем", "ракеты",
"локация воздушного и водного пространства" и "десантирование на сушу".
Контактного шлема не нашлось - видимо, на боевых кораблях больше доверяли
действиям и словам, чем мыслям. Прищурившись, Саймон уставился на командирский
терминал: все указатели стояли на нуле, экраны были мертвы, сенсорная
клавиатура покрыта тонким слоем пыли, но у рубильника с надписью "пуск системы"
тлел едва заметный оранжевый огонек. Он коснулся рукояти и передвинул рубильник
вверх.