Чтение 56–й страницы книги ~Кольцо мечей~

часто говорил мне, что воображение у меня чересчур сильное.

Я шел и злился. Не стану пересказывать рожденные злобой мысли -
мелочные, выгораживающие меня. Потом началась секция, где плафоны не
горели, и светились только лампочки у пола. На пересечении двух коридоров
я остановился. Один уходил направо и налево совершенно прямо, другой -
слегка изгибался. Воздух был холоднее обычного и пахнул химикалиями, с
помощью которых настилают ковры.

Я начал проделывать серии упражнений для ханацина. Медленные, следя,
чтобы каждое движение было абсолютно точным. Это помогло. Я начал
следующую, еще более медленную, а затем перешел с третьей - сохранению
определенных поз. Обычно к этому моменту мое дыхание успокаивается.

Третья серия уносит все следы раздражения. Во время четвертой уже не
осознаешь себя. К концу пятой обретаешь истинный покой. Уже не двигаешься.
Ты пуст, распахнут, готов, безмятежен и чулмар. Перевода для последнего
слова я так и не подобрал. В обычной речи оно означает "благочестивый", "с
юмором". Но в контексте ханацина? Не знаю. Я завершил пятую серию,
некоторое время пробыл в трансе, затем очнулся. Коридоры не изменились, а
я совсем замерз. Взглядом я поискал камеры, наблюдающие за пересечением
коридоров. Их было две - под самым потолком, скрытые тенями. Наверное, на
каком-то наблюдательном посту дежурные смотрели на свои экраны и гадали,
что затеял Сандерс Никлас на этот раз? Если ему вздумалось тренироваться
для ханацина, то почему здесь, а не в ханацин-зале?

Место для всего, и все на своем месте, наставлял меня отец, имея в
виду свою библиотеку и сарай, где хранились инструменты.

Когда я вернулся к себе, лампочка над дверью в комнаты Гвархи янтарно
светилась. Дверь была отперта. Я больше не злился, но очень устал, и
настроение, рожденное сериями упражнений, еще отчасти сохранялось. Мне не
хотелось его терять, слушая обвинения или оправдания Гвархи.

Я принял душ и лег спать.

Утром в моем компьютере была весть от Гвархи на главном хварском
языке, очень официальная и очень вежливая.

Он предпочел бы, чтобы я не вступал ни в какой контакт с человеками.

Он предпочел бы, чтобы я не подключался ни к каким кодированным
записям, кроме, естественно, лично моих.

Он предпочел бы, чтобы я не ходил к себе в кабинет.

В моем статусе, позаботился он объяснить, никаких изменений не
произошло. Мой доступ к секретным материалам сохраняется. Он никаких
распоряжений не отдавал. (Еще бы! Тогда уже ничего нельзя было бы
сохранить в тайне.) Но в виде одолжения ему, не могу ли я провести день в
каких-либо безобидных занятиях?

- Безусловно! - сообщил я компьютеру.

Он знает, что я люблю гулять по пустым секторам, и знает, как важны
для меня такие прогулки. Но не буду ли я так добр ограничиться теми
секторами станции, которые используются в настоящее время?

И он будет очень благодарен, если я вечером навещу его.

Опять-таки, безусловно.

День я работал над своим журналом, стараясь записать все, пока не
начал забывать и пока информация не начала меняться, как обычно это
бывает. Человеческий мозг как запоминающее устройство оставляет желать
лучшего.

Подредактировать можно будет потом: подобрать другие, более точные
слова, сделать описание живее. Хотя есть опасность: реальность
превращается в искусство.

Свет лампочки у двери Гвархи стал янтарным. Он дома и ждет меня.
Наверное, достал кувшин халина и сидит с чашей в руке на диване перед
кувшином, обиженный, полный жалости к себе. Говнюшка, как он смел шпионить
за мной?

Почему предал его и его Людей? Сейчас я вижу только, что был глуп.

И кто из нас больший предатель? Кто причинил вред серьезнее?

Впрочем, неважно. Наверное, женщины Эттина заберут меня отсюда очень
скоро. Помириться мы с Гвархой можем только сейчас. Может быть. Богиня
будет милостива к нам, и у нас еще будет время спорить и винить друг друга
- время для сотен предположений и контрпредположений. А пока я хочу только
мира и покоя.

Почему-то мне вспоминаются животные Анны - гигантские медузы,
разрывающиеся между страхом и сладострастием, отчаянно сигналящие о своих
добрых намерениях, а вокруг колышутся их стрекательные щупальца.

"Я это я. Я не нападу. Дай мне приблизиться. Дай мне прикоснуться к
тебе. Обменяемся тем, что зовется любовью."

Когда я закончу эту фразу, я отключу компьютер, встану и пойду к
двери.

Из журнала Сандерс Никласа и т.д.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Несколько дней все шло по-прежнему - во всяком случае, насколько было
известно Анне. Она наблюдала мужские переговоры, продолжавшиеся без
изменений, и проводила все остальное время с землянами. Никто из хвархатов
к ней не заглядывал. О Нике она не знала ничего, и в зале переговоров он
не появлялся.

"Сохраняй спокойствие", - твердила она себе.

По коридорам ее провожал Вейхар или новый молодой человек - Чейчик -
с прелестным дымчато-серым мехом. По-английски он говорил с резким
акцентом и обычной хварской любезностью. Его глаза, которые она видела
редко, так как он благопристойно их все время отводил, были бледно-серыми,
почти бесцветными.

- Что с Матсехаром? - спросила она у Вейхара.

- Вам не нравится Чейчик Ан?

- Он, видимо, прелесть, но мне не хватает подробнейших, удар за
ударом, описаний очередной сцены матсехаровской пьесы.

Вейхар засмеялся.

- Пьесу он почти закончил, но в финале столкнулся с трудностями и
попросил отпуск, чтобы заняться исключительно пьесой.

- И он его получил? Его освободили от служебных обязанностей ради
пьесы?

- Пьеса и есть его главная обязанность. Он же служит в художественном
корпусе, не забудьте. А сюда откомандирован временно.

Два дня спустя Вейхар встретил ее у дверей секции землян.

- Нам придется... как это? - пойти в обход по пути к вашим комнатам.

- Почему?

- Первозащитник выразил желание увидеть вас.

Какой первозащитник - можно было не спрашивать. Вейхар называл так
только Эттин Гварху.

Он проводил ее в кабинет Эттин Гвархи, который выглядел точно так же,
как в последний раз, когда она была тут, но перед столом стояло только
одно кресло. Эттин Гварха сидел за столом. На нем была военная космическая
форма. Он сказал:

- Вам не нужно ждать, держатель. Я распоряжусь, чтобы мэм Перес
проводили в ее комнаты.

Вейхар ушел. Дверь за ним закрылась, и Эттин Гварха кивнул на пустое
кресло.

- Прошу вас, садитесь.

Анна села.

Он сложил ладони и посмотрел на нее. Комната была ярко освещена, и
его зрачки сузились в две черные черточки поперек синего фона. Глаза
хвархатов ее особенно смущали, если, пожалуй, не считать их кистей.

- Я оставлял вас без внимания, мэм. Прошу извинения. Произошло много
всего.

Анна выжидательно молчала.

- Прибыл корабль. Он увез моих родственниц домой. Лугала Минти решила
отбыть с ними. Цей Ама Ул и ее переводчица останутся. Никакой женщине не
следует оставаться единственной на периметре. - Он промолчал, все еще не
отводя от нее глаз. - Ники полетит с моими тетками. Мы с вами останемся
тут... как это говорится?.. держать оборону. - Он разнял руки и взял
что-то вроде металлического карандаша. - От такого положения мне очень не
по себе. Женщина не должна участвовать в борьбе на периметре.

- Но я уже в нее втянута.

- Да, а потому нам необходимо обсудить, что предпринять. Вашу роль и
мою. Мне кажется, все основное мы уже обсудили в предыдущей беседе. В той,
в которой участвовали мои родственницы. Но я хочу быть абсолютно уверен,
что мы достигли взаимного понимания и согласия.

Он говорил с особой тщательностью, медленнее обычного, с
педантичностью, а его длинные узкие мохнатые руки вертели и вертели
металлическое стило.

- Мои тетки устроят так, чтобы сюда прислали других женщин
побеседовать с вами. Скорее всего Сплетение поручит им расспросить вас о
человечестве. Если Сплетению придется решать, что такое человеки, ему
потребуется информация. Эти женщины обеспечат причину для вашего
пребывания в хварском космическом пространстве. Говорите с ними так
честно, как сможете. Если почувствуете, что честь не позволит вам
отвечать, так прямо им и скажите. Люди понимают требования чести. Но,