Мандамус состряпает для вас...
Что бы он ни делал или собирался сделать - не пугайтесь, я не знаю и не
имею представления, что именно - это не сработает. Я ничего об этом не
знаю, но знаю точно, что не сработает.
все пошло прахом. Пропадете не только вы, но, может быть, все Внешние
Миры, один за другим. Но вы можете и не пожелать выслушать меня.
Выбирайте.
покинуть планету. Если бы вы прислушались тогда к моим словам, для вас не
было бы неожиданностью, когда они это сделали.
уничтожит вас, чтобы вы ни делали, если вы не пожелаете выслушать меня.
поражения произвело свое действие, и солярианский кризис не помогал,
поэтому что ему не хватало внутренней силы приказать своим роботам
выкинуть Василию вон, как следовало бы. Он глухо сказал:
говорить по своему усмотрению. Вы можете в любое время остановить меня, но
этим вы разрушите Внешние Миры. Конечно, это произойдет после меня, и я не
войду в историю - поселенческую историю, кстати - как величайший пробел в
записи. Говорить?
попросите меня остаться и помочь вам. Могу я начать?
что они проектируют какую-то очень странную структуру позитронных связей,
и эта структура очень сильно поразила меня как попытка произвести
роботов-телепатов. Почему я подумала об этом?
вашем мышлении.
этом, поскольку я достаточно проницательна и понимаю, что тут не
патология, а какая-то поразительная подсознательная память. Я мысленно
вернулась к детству, когда Фастальф, которого я считала отцом, находясь в
великодушном настроении, дал мне в собственность робота.
был инстинкт роботехника, или, я бы сказала, что я родилась с этим
инстинктом. Я еще очень мало знала математику, но понимала структуру. В
последующее десятилетие мое знание математики основательно улучшилось, но
я не думаю, чтобы я заметно продвинулась в своем чувстве структуры. Мой
отец сказал бы: "Маленькая Вас (он экспериментировал с ласковыми
уменьшительными, чтобы посмотреть, как это действует на меня), ты гений
структуры". Я думаю, что я действительно...
понимаете?
пригласите меня пообедать с вами.
принялись за работу.
показать рисунки. Он качал головой, смеялся и говорил: "Если ты добавишь
это в мозг Жискара, бедняга больше не сможет говорить, и ему будет
больно". Я помню, спрашивала, может ли Жискар чувствовать боль, и отец
говорил: "Мы не знаем, что он будет чувствовать, но он будет действовать
так, как действовала бы ты при сильной боли, поэтому мы можем сказать, что
он чувствует боль".
говорил: "Ну, что ж, это ему не повредит, маленькая Вас, и, наверное,
стоит попробовать".
не из садистских побуждений: я очень любила Жискара и не хотела вредить
ему. Когда мне казалось, что какое-то мое улучшение - я всегда считала это
улучшением - позволяет Жискару говорить более свободно, действовать
быстрее и интереснее и вроде бы не вредило, я оставляла это. И вот
однажды...
кроме как в самом неотложном случае, но Амадейро понял значение этого
ожидания. Он спросил:
Амадейро, как частное лицо, был известен своим пренебрежением к правилам
общественной вежливости. Ему не раз говорили, что он больше преуспел бы в
политике, если бы принимал гостей в своем доме, но он всегда вежливо
улыбался и отвечал: "Слишком велика цена".
признаков оригинальности и творчества, подумала Василия. Стол, посуда,
приборы предельно просты. А стены просто окрашены вертикальными полосами.
Все это вместе, пожалуй, угнетает аппетит, решила она.
принялась за него без всякого энтузиазма.
терпелив. Я не возражаю, чтобы вы написали свою автобиографию, если вам
так хочется. Но вы, кажется, намерены рассказывать мне некоторые ее главы?
Если так, то я должен сказать, что мне это совершенно не интересно.
обожаете провал и не хотите ничего добиться, то так и скажите. Тогда я
молча поем и уйду. Хотите?
замысловатую, более приятную и более заманчивую, чем все, что я видела
раньше, да и по правде сказать, и в дальнейшем. Мне очень хотелось
показать ее отцу, но он уехал на какую-то встречу на другую планету. Я не
знала, когда он вернется, и отложила рисунок, но каждый день смотрела на
него с возрастающим интересом. Наконец, я больше уже не могла ждать. Схема
была так прекрасна, что мысль о ее вредоносности была бы смешна. Я тогда
только-только вступила во второе десятилетие и еще не вполне изжила
безответственность, поэтому я изменила мозг Жискара, введя в него эту
схему.
как мне показалось, стал понимать много быстрее и сделался гораздо умнее,
чем был. Я нашла, что он теперь очарователен и еще более достоин любви.
одобрения Фастальфа было явным нарушением предписанных мне правил, и я это
прекрасно знала, но не хотела разрушить то, что сделала. Когда я изменила
мозг Жискара, я оправдывалась перед собой, что это ненадолго, что потом я
нейтрализую изменение. Но когда изменение было произведено, мне стало
ясно, что я НЕ СТАНУ нейтрализовывать его. И с тех пор я больше не
модифицировала Жискара, боясь испортить то, что уже сделала.
чудесной структуры, и Фастальф так и не узнал, что Жискар был изменен без
его ведома.
кричала, что Жискар мой, что я люблю его, но добродушная
благожелательность Фастальфа, которую он всю жизнь выставлял напоказ -
любовь ко всему, большому и малому - никогда не могла встать на пути его
личных желаний. Он отдал мне других роботов, в которых я не нуждалась, но
Жискара оставил у себя. А когда он умер, он завещал Жискара солярианке -
еще одна пощечина мне.
от солярианки к вам, то это не поможет. Я вам уже объяснил, что не могу
игнорировать завещание Фастальфа.
большее. Вы хотите сейчас остановить меня?
перехожу к самой сути.
несправедливости, с какой меня лишили его, но почему-то никогда не думала
о схеме, которую я изменила в нем, руководствуясь только собственными
познаниями.
помню только то, что он совершенно не походил на то, что я когда-либо
видела в роботехнике... до тех пор, пока мельком не увидела нечто похожее
на Солярии.
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Лондон Джек
Майер Стефани
Никитин Юрий
Шилова Юлия