Чтение 56–й страницы книги ~Черневог~

Все, что было враждебно лесу, было враждебно и им. Когда лесу было
хорошо, хорошо было и им: такова была сделка, которую они заключили,
обязуясь бережно относиться к природе, используя волшебство лишь в полном
согласии с ней, как это делали сами лешие.

Вот на чем он должен стоять. Вот где волшебство не таило опасностей.

- Стереги его, - сказал он Петру и снял с лошади свои вещи. Затем
согнул пару молодых деревьев, сделав себе нечто в виде шалаша и начал
разыскивать розмарин и другие травы, которые, как он припомнил, Ууламетс
использовал для заклинаний.

Черневог хотел остановить его слабым и полным испуга желанием, но
вряд ли мог хоть как-то ослабить таким образом его внимание.

- Ради Бога, - не выдержав начал было он, но Петр схватил его за
плечо, - ведь может случиться так, что не только Ууламетс ответит на это
обращение.

Сомнения, подумал Саша и встал, глядя прямо в лицо Черневогу с
злобным подозрением, что тот замышляет что-то против них.

- Саша, - сказал Черневог, - Саша, о, Господи...

Тьма и огонь...

Стук копыт в темноте... неумолимый, как биение сердца...

Ивешка, сидящая у печки, с чашкой чая в руках.

Саша почувствовал чье-то присутствие, которое действовало на него со
стороны дома. Он повернул голову в том направлении и увидел, словно в
плохом сне, среди обгоревших развалин бани, банника, который выделялся на
фоне дверного проема темным, с торчащими волосами силуэтом. Этот угрюмый
надоедливый мальчишка сидел на пороге, уставившись на ступеньки под своими
ногами.

Не было никакого желания, чтобы он взглянул вверх, потому что никому
не хотелось заглянуть в его глаза.

Саша подумал, содрогнувшись от холода: "Он лгал... он всегда был..."

Но Черневог пытался освободиться от них, вырываясь из рук Петра.

- Нет! - закричал он.

В этот момент банник поднялся и хмуро взглянул на них глазами,
напоминавшими потухшие угли. Затем он посмотрел на небо и поднял руку как
раз в тот момент, когда что-то прозрачное и белое плавно скользнуло на
широких крыльях, чтобы опуститься ему на запястье. Существ сложило крылья
и в свою очередь с пристальным вниманием уставилось на них. Затем
сова-призрак и угловатая тень мальчика вместе растаяли во мраке.

- Что это была за чертовщина? - спросил Петр, обращаясь к Саше. - Это
был банник! Или нет?

- Это тот самый, который появлялся перед нами дома, - сказал Саша.

- Это его работа, - сказал Петр. - Это врут мои глаза, или все, что
было проделано с Совой, проделал этот самый банник?

- Я не знаю, - сказал Саша.

- Он чертовски хорошо проделал это, - сказал Петр и в очередной раз
ухватил Черневога за рубашку, желая получить ответы. - Что это за трюки ты
выкидываешь, Змей?

А тот сказал, сквозь прерывистое дыханье:

- Я же говорил тебе, я говорил тебе, а ты не хотел слушать...

Петр тряхнул его.

- Говорил нам, чертовски верно говорил нам: одну ложь за другой!
Крепко спишь? Невинный, как утренний снег?

- Я не лгу! - воскликнул Черневог, и в его голосе прозвучало и
отчаяние и полная искренность.

Но это не имело большого значения, когда дело касалось колдунов. Петр
тряхнул его еще раз, приговаривая:

- Банник, черт возьми! Верни его назад!

- Я не могу! - просто сказал Черневог.

- Он не может, черт! Но ведь он твой. Это твое привидение, Змей, и не
вздумай сказать мне "нет".

- Это всего лишь тень, - слабым голосом произнес Черневог. - Обрывок,
часть, фрагмент... - Черневог вздрогнул, положил ладонь на его руку и не
сводил с него глаз. В глубоких сумерках казалось, что его глаза не имели
зрачков, а являли собой бесконечную бездну, где не было ничего, кроме
тьмы. - У мертвых остаются лишь обрывки воспоминаний... Ведь любой призрак
- это всего лишь часть, обрывок, фрагмент целого, что когда-то составляло
жизнь... иногда это могут быть отдельные сюжеты...

- Но ты-то еще не умер!

- Я не знаю, кем или чем было вызвано это виденье, я не знаю, почему
это случилось, я не знал, что это могло случиться, и я не знаю, откуда я
мог вызвать все это...

- Чертовски беззаботно с твоей стороны!

- Но это правда, Петр Ильич!

Петр всякий раз беспокоился о том, что мог поверить Черневогу. Он
знал достаточно, чтобы напоминать себе о том, кто такой был Черневог, что
он сделал и еще может сделать. И, разумеется, что у него было много
причин, по которым он хотел убить его, но в то же самое время он испытывал
трудность: он не видел перед собой человека, которого так хотел убить,
потому что тот, что сейчас был перед ним, цеплялся за него, постукивал
зубами и говорил что-то вроде того:

- Ради Бога, не следует продолжать ничего подобного сегодняшней
ночью. Не нужно вызывать эти проклятые виденья, которых могут здесь
обнаружить те, кто преследует нас. Разведем огонь и остановимся на этом.
Вы имеете дело не с обычным естественным миром: установите границы, чтобы
ничего не пустить сюда.

На что Саша сказал:

- Он прав.

- Разводите огонь, - настаивал Черневог. Они стояли среди выращенных
лешими молодых саженцев, которые доходили им едва до колена.

- Я не думаю, что мы должны портить эти деревца, особенно при наших
обстоятельствах.

- Здесь была баня, - сказал Саша, - а в ней сложенная из камня топка.
Кое-какое дерево здесь еще осталось, по крайней мере от стен.

- Одни рассыпавшиеся угли и зола, - пробормотал Петр, но уже и без
того был рад услышать слова про огонь и привал. Лошади разбрелись под шум
этих споров и пощипывали листья с саженцев. Они тут же подняли головы,
когда Саша окликнул их.

В эту ночь, в этом месте ни у кого не было иного выбора.

Колдовство помогло отыскать отсыревшее дерево, а топка в основном
оказалась почти неповрежденной. Однако, насколько мог видеть Петр,
колдовство почти не помогало против дыма, зато граница в виде круга,
проходившая вдоль старых стен, и вдоль которой была рассыпана соль и сера,
должна была бы остановить любой поднятый колдовскими силами ветер, а сами
стены, все еще прочно стоявшие, должны были спасать их от холода и дождя.

Петр разводил огонь и приглядывал за Черневогом, в то время как Саша
находился с наружной стороны стен и старался завести лошадей внутрь
защитного круга, расправляя молоденькие березки и подвязывая их с помощью
обрывков веревки и желая добра всему живому, что являлось прямой
противоположностью смерти, а особенно противоположностью тому черному
колдовству, с которым имел дело Черневог.

Черневог же сидел в противоположной от Петра стороне, против стены,
на которую падало тепло от горящей топки, подвернув под себя ноги. И хотя
его глаза были открыты, он так ни разу и не пошевелился с тех пор, как
сел.

- Там есть парусина, - сказал Петр. - Ты можешь завернуться в нее,
понял.

Черневог никак не показал, что слышал его слова. Его тонкая рубашка
казалась явно недостаточной защитой против холода и тумана.

Петр швырнул в его сторону ветку. Если Черневог раздумывал об
очередной проделке, то Петр не испытывал никакой склонности к тому, чтобы
позволить ему спокойно продолжать свое занятие.

- Парусина, - повторил он, - вон там, рядом с тобой. Или мерзни, меня
это не волнует.

Он подумал про банника, или вернее про странное виденье, кем бы оно
ни было, продолжая удивляться Ивешке и всему тому, что он еще показал им.
Он прислушался к сашиным шагам в темноте, за стенами бани, и подумал, что
пора бы малому вернуться сюда, потому что его не оставляли дурные
предчувствия.

Неожиданно до него донесся голос Черневога:

- Я действительно любил Сову.

Это прозвучало как обвинение. Это было похоже скорее на жалобу, и
поэтому было еще хуже. Но Петр не хотел спорить об этом именно здесь и
сейчас, когда все еще было так живо в памяти, и держал рот на замке.

А Черневог продолжал:

- Я хотел получить Ивешку. Я дал бы ей все, о чем бы она ни
попросила.

- Замолчи, Змей. Ты выведешь меня из равновесия, если будешь
продолжать.

- А она хотела тебя. Я никак не мог понять этого.

- Зато я могу. Прекрати, ты на самом деле можешь разозлить меня. И ты
продолжаешь делать это.

- Но ведь тебе нужно так немного.

- Саша! - закричал Петр.

Некоторое время он не мог справиться дыханьем, затем оно наладилось,