Чтение 56–й страницы книги ~Певец меча~

Вопрос был задан.

– Киприана, – ответила она.

Мастер песни повторил.

– Киприана, – выкрикнула она.

Ее спросила в третий раз.

Светлые волосы встали на голове дыбом, негнущиеся руки взлетели в воздух.

– Киприана! – закричала она.

Я сделал шаг вперед. Дел удержала меня и молча покачала головой.

Я ждал. Песня не менялась, не прерывалась. Мастер песни задал тот же вопрос.

Воздух в круге затрещал. Я увидел в голубых глазах бешенство, ненависть, ярость и страх.

– Кип… Кип… Кип… – она замолчала. Снова повторила атаку против имени. Ее лицо кривилось. Песня усилилась.

– Имя при рождении? – последовал приказ.

Губы приподнялись в хищном оскале. Имя вырвалось изо рта яростным шипением.

– Ракшаса, – голос больше напоминал змею, чем человека. – Ракшаса, Ракшаса…

Сразу после ее слов воздух перестал трещать. Волосы упали на плечи, руки бессильно повисли.

– Ракшаса, – повторила она, но это был последний вызов.

Шеду. Даэва. Ракшаса. Я никогда не слышал этих имен, но Дел их знала.

– Свяжите их, – сказала она, – свяжите. Поставьте вокруг них камни. Запойте их в круг, который никто бы не смог разрушить.

Внутренне я вздрогнул, вспомнив, как освободил их.

– Запойте их, – шептала Дел, – запойте, – она замолчала, прижав ладонь ко рту и прикусив кожу.

Песня изменилась. Я уловил это изменение, хотя оно было совсем тонким и понял, что пожелание Дел будет выполнено. Я не удивился, когда каждый Кантеада, образующий круг, медленно наклонился, положил что-то на землю и снова выпрямился. Не выпуская свечи из рук. Не прекращая песни.

На земле лежали камни. Круглые гладкие камни, покрытые руническими узорами, похожими на те, что я видел на стенах пещеры мастера песни. Камни охраны, как лежавшие на вершине холма. Как камень, который я отбросил ногой, открыв круг. Освободив локи.

Что-то ударило меня в живот. Изнутри, не снаружи: я вдруг вспомнил день, когда Массоу и Киприана отказались заниматься. День, когда каждый из них объявил, что его больше не интересует танец мечей. Не интересует круг.

Теперь они были пойманы в круг такой же как тот, из которого их освободили.

– Дел, – сказал я, – а как же остальные? Как же Адара и дети? Они мертвы?

Я заметил, как под мокрыми от пота волосами сошлись светлые брови.

– Не знаю, – обеспокоенно ответила она. – Их тела живы, но в них локи. Они не могут друг без друга.

– А нельзя выгнать локи? Ведь раньше у них не было тел.

Дел медленно покачала головой.

– Я просто не знаю.

Я посмотрел на локи. Нет, я посмотрел на женщину и ее детей. Я знал, хотя сомнения и оставались, что жители Границы живы. Где-то глубоко внутри каждого из них, куда не могли добраться локи, жил твердый дух, который заставлял вдову и ее детей продолжить путешествие, невозможное без помощи мужчины.

– Давай спросим, – предложил я, и мы пошли к мастеру песни. Он не стоял в линии круга, он не пел. Его делом было создать песню и передать ее остальным.

– Мастер песни, – позвал я, – осталось еще одно дело. Имена, которые ты слышал от локи, это имена настоящих людей. Имена женщины и ее детей. Люди с этими именами достойны жизни.

Гребешок задрожал и застыл.

Песня ловушки связывает.

– Да, – сказала Дел, – мы знаем. Но локи назвали свои настоящие имена и освободили эти. Сила рассеяна. Можно женщине и детям вернуть их собственные имена?

Кантеада нахмурился.

Я облизнул сухие губы.

– Ты мастер песни, – сказал я. – Я не сомневаюсь, что ты можешь создать песню, которая освободит их.

Он взглянул на нас с тревогой.

Песня грез могущественна. Я посмотрел на знакомые лица, за которыми теперь скрывались локи.

– Я думаю, риск того стоит.

Он тоже посмотрел на жителей Границы, подумал и взмахнул изящными пальцами, показывая на вход в пещеру. Это был приказ, которому я не посмел перечить.

– Баска, – позвал я, – пошли.

Она уже бежала.

=30=

Гаррод стоял перед входом в тоннель, ведущий в пещеру мастера песни. Не скрывая любопытства, он растерянно проводил глазами прошмыгнувшую мимо Дел. Пропустив ее, Северянин повернулся ко мне.

– Я слышал крики, – сказал он. – Крики и… пение.

– Не сейчас, – отрезал я, отмахнувшись от него. Как и Дел я скользнул в тоннель и Гарроду пришлось последовать за мной.

Тоннель был невероятно тесным. Ничего в жизни мне так не хотелось как избавиться от веса камня и снова вырваться на свободу, в пустыню, под Южное небо. Но в глубине души я понимал, что главное сейчас – спрятаться.

В конце концов тоннель закончился и я оказался в пещере мастера песни. Меня снова ослепил яркий свет, который отражался от металла и стекла, играл на ярких коврах. Глядя на узоры на стенах, я никогда бы не сказал, что они нарисованы на грубом камне.

– Дел… – начал я, но понял, что сказать больше нечего. Она сидела у стены съежившись, закутавшись в серо-голубое одеяло, и заглянув ей в лицо я увидел грязь, кровь и переживания. И страх.

Гаррод его тоже заметил.

– В чем дело? – резко спросил он. Но ответить ни Дел, ни я не успели, потому что Кантеада запели.

Меня зашатало. Меня физически зашатало, заставив потянуться к стене. Я прижался к ней левым плечом, зацепился за неровности одеждой и рукоять меча звякнула о камень. Минуту я стоял так в шоке, потом опустился на колени.

Не зная музыки, не интересуясь ею, я никогда не мог понять, что такое гармония. Услышав вырывающееся из горл Кантеада пение, я все понял. Их голоса смешивались, устремлялись вверх, сливались, рассыпались, связывая самые невероятные звуки, высокие и низкие, и всю гамму между ними, соединяя звуки, но делая это так тонко, что ухо улавливало разницу, а каждый звук отдельно узнать не могло.

Аиды, это было потрясающе!

А потом все изменилось. Это был уже не звук и даже не песня. Я услышал музыку воспоминаний, которые Кантеада яростно вырывали из души. Музыку, которая затекала во все трещины моей жизни и поднимала старательно забытые мною кошмары.

Я забыл многое. Но теперь снова все вспомнил.

– Мальчик лет шести, зеленоглазый, с каштановыми волосами лежит лицом вниз и рот его полон песка. Он старается не кричать, пока шукар опускает ему на спину плеть в наказание за святотатство: я сказал, что богов не существует. Ведь если бы они существовали, разве я был бы рабом?

Тема вопроса заслуживала не меньшего наказания, чем само святотатство.

– Теперь двенадцать, и снова избит. На этот раз отцом девушки, на которую мальчишка смотрел слишком долго и страстно. Девушка сама заигрывала с ним, а теперь клянется невинной и слезы катятся по ее лицу. Но сквозь слезы она улыбается.

Сквозь кровь ему не до улыбок.

– Теперь юноша лет пятнадцати. Он гораздо крупнее большинства мужчин, но постоянные насмешки и унижения заставляют его чувствовать себя совсем крошечным. Глядя на его руки и ноги, можно предположить, что он вырастет еще больше, а жизнь у Салсет обещает в дальнейшем заставить его почувствовать себя полным ничтожеством.

Пока своим божеством он не делает ненависть.

– Шестнадцать. Он стал мужчиной в глазах и хиортах женщин, у которых есть право использовать его как они используют шкуры зверей, чтобы мягче было спать. И именно в их хиортах, в их постелях, он узнает, что чего-то стоит. Он понимает, что может, хотя и ненадолго, быть не просто игрушкой в руках женщин.

И именно в руках одной женщины, не похожей на других, он состряпал план спасения.

План, который чуть не убил его.

Песня по-прежнему связывала меня, но рука потянулась к лицу. Пальцы искали, нашли, ощупали неровные шрамы, прорезавшие щеку так глубоко, что на них не росла щетина. Песчаный тигр оставил мне глубокие отметки, но в придачу к ним он дал мне свободу. Хотя я украл его жизнь в медленной реке теплой, яркой крови.

Не только его, но и моей.

– Последнее воспоминание чулы, ставшего человеком. Он больше не безымянная вещь, он может назвать себя. Он – человек, который убил кошку, пожиравшую мужчин и детей Салсет, несмотря на магию шукара. Я совершил достойный поступок. Я заслужил соответствующее имя.

Я заплатил почетную дань кошке, которая дала мне возможность спастись.

Песчаные тигры, рожденные в Пендже, не принадлежат никому. Ни мужчине. Не женщине. Ни богу.

Мои пальцы прижимались к шрамам и я почувствовал, как по щеке текут слезы.

А Кантеада продолжали петь.