поперечную черту на бетонной стене? Во времена древних римлян
приблизительно на этой высоте находился уровень улицы, а теперь взгляните
на второй венец... там вы тоже увидите белую черту на бетонной стене.
Видите? Таков был уровень земли в средние века. И, наконец, третью белую
черту я могу вам не показывать - на этом уровне пролегает улица в наши
дни. Ну, а теперь, уважаемые дамы и господа, мы перейдем к надписи.
локте, она подняла фонарик, похожий на обгоревший факел:
чуть заметным жестом поправила воротничок твидового жакета, потом немного
опустила фонарик и с чувством продекламировала перевод:
их сердца; челюсти пожилого господина из Фландрии вдруг перестали
двигаться, словно их парализовало, а подбородок обвис; господину пришлось
быстро запихнуть языком жевательную резинку в самый дальний угол рта;
Марианна расплакалась; Йозеф сжал ее локоть, Рут положила ей руку на
плечо. Девушка-экскурсовод с тем же неподвижным лицом продолжала
декламировать, теперь уже на английском языке:
подземелий на свет, на свежий воздух, когда их снова окутывал теплый
летний вечер; схоронив глубоко в сердце древнюю скорбь, они томились,
мечтая о древних любовных мистериях; туристы-одиночки сплевывали у окошка
кассы жевательную резинку и на ломаном немецком языке пытались назначить
свидание своему гиду - они приглашали ее потанцевать в отель "Принц
Генрих", вместе погулять или вместе поужинать; "a lonely feeling [чувство
одиночества (англ.)], фройляйн"; и фройляйн вынуждена была держать себя
совершенно недоступно, как весталка, - не позволять им ухаживать за собой
и категорически отказываться от всех приглашений: "Прошу вас без рук, на
меня разрешается только смотреть", "no, sir, no, no" [нет, сэр, нет, нет
(англ.)], однако и ее выводило из равновесия их волнение, и она
чувствовала дыхание древности; ей было жаль одиноких иностранцев, которым
приходилось, покачав головой, нести свой любовный пыл туда, где еще царил
культ Венеры и где жрицы любви, хорошо знакомые с обменным курсом, не
смущаясь, назначали цену в долларах, в фунтах стерлингов, в гульденах,
франках или в марках.
что узкая дверца - это вход в кино. Когда девушка-экскурсовод оказывалась
наконец в служебном помещении, ей еле хватало времени на то, чтобы
проглотить кусочек хлеба с маслом и отхлебнуть из термоса; каждый раз ей
предстояло решать трудноразрешимую задачу - приберечь ли окурок сигареты
до следующего раза или же затоптать его острым каблучком; она делала
последнюю затяжку, еще одну, самую последнюю, и в то же время извлекала
левой рукой из сумочки тюбик губной помады, в эти минуты она решала назло
самой себе нарушить монашеский обет, но тут кассир просовывал голову в
дверь:
_древнеримские детские гробницы_ стали прямо-таки гвоздем сезона.
какой они национальности и какой язык считают родным; на этот раз четверо
говорили по-английски, один по-французски и одна по-голландски; немцев
оказалось целых шестеро; опустив длинную указку и светя себе фонариком,
она спускалась по лестнице в подземелье, чтобы снова поведать о древнем
культе любви и снова прочесть древние письмена, проникнутые смертельной
скорбью.
заметив ее слезы, немцы, англичане и голландцы сконфуженно отворачивались;
они с недоумением спрашивали себя: какую мучительную тайну хранил склеп?
Неужели это возможно, чтобы памятники старины доводили людей до слез? За
шестьдесят пфеннигов здесь ощущают такое глубокое волнение, какое только
изредка испытывают некоторые кинозрители после исключительно плохого или
после исключительно хорошего фильма. Неужели камни и впрямь могут тронуть
человека до слез? Ведь большинство, выходя из подземелья, хладнокровно
засовывают в рот новую порцию жевательной резинки, жадно закуривают
сигарету, снимают при вспышке магния очередной кадр, уже выискивая глазами
новый объект для съемки - фронтон жилого дома пятнадцатого века как раз
напротив входа в _древнеримские детские гробницы_; щелк... и вот с помощью
химии фронтон уже увековечен на пленке...
вследствие исключительно большого наплыва публики мы решили пускать не по
двенадцати экскурсантов, а сразу по пятнадцати, поэтому прошу еще трех
человек из очереди подойти ко мне; вход шестьдесят пфеннигов, каталог -
марка двадцать.
тянулась до самого угла улицы, на ее лице все еще блестели слезы; она
улыбнулась Йозефу, с силой сжавшему ее локоть, а потом улыбнулась Рут в
благодарность за то, что девушка положила ей руку на плечо.
следует заставлять их ждать.
пахнет известкой... везде меня преследует этот запах... и запах бетона;
между прочим, знаете ли вы, что гробницы были обнаружены исключительно
благодаря страсти отца к взрывам; когда взрывали старую сторожевую башню,
обрушился подвал и расчистил путь к этим древним черепкам; одним словом,
да здравствует динамит... как тебе, кстати, понравился наш новый дядюшка,
Рут? Заговорил ли в тебе голос крови, когда ты его увидела?
он славный, только немного суховатый и какой-то беспомощный... он будет
жить у нас?
солидной фирме моего отца. Ты не возражаешь?
улицу; Марианна остановилась у одной из витрин; отстранив Йозефа и
высвободившись из объятий Рут, она вытерла слезы носовым платком; Рут в
это время пригладила рукой свои волосы и одернула джемпер.
хотелось огорчать дедушку.
ты мой план, Марианна?
- но я верю, что изучать статику - это хорошо; весь вопрос в том, как ты
намерен использовать свои знания.
существуют более совершенные средства. Помнишь, как радовался отец, когда
ему еще разрешали взрывать? Собственно говоря, он стал таким строгим с тех
пор, как ему нечего стало взрывать... Какое он произвел на тебя
впечатление, Марианна? Он тебе понравился?
гораздо хуже, более холодный человек; ваш отец внушал мне чуть ли не
страх, но как раз бояться-то его совсем и не надо; не смейтесь, в его
присутствии я чувствую себя в безопасности.
в середке; у входа в кафе "Кронер" они остановились; обе девушки еще раз
поглядели на себя в зеркальное стекло двери, затянутой изнутри зеленым
шелком, и еще раз пригладили волосы; потом Йозеф с улыбкой распахнул перед
ними дверь.
что-нибудь стоящее.
дорожке мимо столиков, накрытых зелеными скатертями; ее серебристые волосы
растрепались; по выражению лица можно было понять, что стряслась какая-то
беда; в водянистых глазах госпожи Кронер блестела влага, ее голос дрожал
от непритворного волнения.
она позвонила всего несколько минут назад; вас ждут в "Принце Генрихе" в
двести двенадцатом номере. Я не только встревожена до глубины души, но и