Чтение 56–й страницы книги ~Глухомань~

он и намеком не обмолвился о том, что Федор стрелял холостыми именно тогда,
когда убили Светлану.

- Ну, не круглый же я идиот, крестный.

Это свидание состоялось через три дня. Федор говорил горячо, не замолкая,
а потому все его соболезнования и воспоминания о том, какой замечательной
была Светлана, вы-глядели неприятно. Особенно для нас с Валерием, которые
знали, насколько они фальшивы и неискренни. И понимали, что Федор не
умолкает потому, что до ужаса боится Андрея.

Андрей долго, терпеливо и весьма хмуро слушал его, но в конце концов не
выдержал:

- Не для этого собрались. Помолчи лучше.

Федор сразу осекся. Заискивающе улыбнулся, развел руками:

- Ну, извини.

- Я собрал всех только с одной целью, - сказал Андрей. - Ты, Федор, мне
устроишь свидание с Зыковым. И как можно скорее.

- Слушай, ну как же я смогу? - Федор очень растерялся. - Ну, сам посуди,
Андрей. Кто - он и кто - я.

- Ты устроишь свидание с Юрием Денисовичем Зыковым, - жестко повторил
Андрей, и я понял, что он готов сорваться. - Я заплачу ему все проценты,
если он даст слово, что не тронет отца. Я приеду к нему с долларами, а не с
пистолетом, понял? А коли понял, то так ему и скажешь. И пусть сам выбирает
место и время встречи, я не играю втемную. Я заплачу проценты за обещание не
трогать больше отца. Отец расплатится овощами или деньгами с их продажи,
если ему дадут возможность спокойно торговать на рынке.

- Но, Андрей, послушай...

- Нет, это ты послушай, - резко перебил Андрей. - Если не сделаешь, плохо
будет тебе. Ты меня понял? Тебе, лично!

- Ладно, сделаю, что смогу. Только не горячись.

- Мы говорим при свидетелях, так и скажешь Зыкову. Если со мной
что-нибудь случится во время этого свидания, то крестный и Валера знают, на
каких условиях я поехал, к кому и ради чего.

- Да, уж ты постарайся, чтобы Андрей вернулся целым и невредимым, -
сказал Валера. - Иначе его обещание о том, что тебе будет очень плохо,
выполню я.

- Да что вы, в самом-то деле! - нервно выкрикнул Федор. - Как будто я
враг Андрюхе. Да мы с ним Афган...

- Заткнись! - выкрикнул Андрей. - Я хочу передать деньги Зыкову не
позднее недели, пока не выписали отца. Значит, у тебя - ровно семь дней в
запасе. Если не сделаешь, будешь иметь дело со мной. Понял?

- Понял, - сквозь зубы выдавил Федор.

- Тогда ступай к Зыкову сейчас же. О договоренности позвонишь крестному
либо домой, либо на работу.

Федор вышел не попрощавшись.

- Суров ты с ним, - вздохнул я. - Есть причины?

- Он - трус, - резко ответил Андрей. - Я не знаю, чего он так боится, но
в нем все внутри дрожит от страха.

Уже на следующий день мне позвонил Юрий Денисович. Говорил, как всегда,
легко и непринужденно, хотя вопрос был весьма серьезным. Особенно для меня.

А для меня потому, что я умудрился-таки не только наштамповать не
проходящую ни по каким документам продукцию, элегантно именуемую пиками и
трефами, но и без шума загрузить ею два вагона, наняв для этой отнюдь не
благой цели мужиков из Белоруссии, докатившихся и до нашей Глухомани в
поисках заработков. Они ни о чем не спрашивали, работали всю ночь и были
очень довольны, получив честно заработанные русские деньги. Вагоны я оформил
в южном направлении через Ростов с помощью Маркелова, который тоже не вникал
ни в какие мои действия. Оформить-то оформил, но всячески тянул с отправкой
и держал вагоны на своих путях, потому что никак не мог преступить через
некую невидимую черту внутри самого себя.

А тут вдруг - почти задушевные вопросы, что я там прикупил на мизере:
пики или трефы. Этакий дружеский треп вполне респектабельного тона. С одним,
правда, маленьким примечанием:

- Я искренне начал за вас беспокоиться. Не играйте без верной шестерной
на руках при таких ставках за вист.

- Игра близится к финалу, - сказал я. - Мне, например, осталось сделать
последний ход.

- Убеждены, что он будет последним?

В тоне Юрия Денисовича прозвучало что-то предостерегающее. И я поспешил
исправиться:

- В крайнем случае, предпоследний.

- Весьма рад, - трубка прямо-таки улыбалась мне в ухо. - Всего самого
наилучшего.

Он положил на рычаг свою улыбку, оставив меня в глубокой задумчивости.
Мне почему-то показалось, что у него нет никакого желания вооружать
чеченских повстанцев моими патронами. Почему-то показалось, что патроны эти
нужны ему для какой-то иной, так сказать, внутренней цели, но я не испытывал
ни малейшего облегчения от этого. И где-то внутри был твердо убежден, что
вооружать криминальные банды московской национальности куда отвратительнее,
нежели незаконные формирования воюющей Чечни.

И тут вдруг влетела сияющая Танечка.

- Я иду в гости!

- Куда? - тупо спросил я, поскольку прежде всегда слышал фразы типа "Мы
идем в гости".

- На девичник, - сообщила она, уже распахнув шкаф и роясь в своих
нарядах. - Ирочка - ну, та, подружка Федора - пригласила меня на свой
последний девичник. Послед-ний, это ты понимаешь?

- А почему последний?

- А потому последний, что Федор сделал ей официальное предложение и они
уже подали заявление на регистрацию. Поэтому она собирает девчонок, чтобы мы
отпели ее девичество.

- Где?

- Ну, естественно, в спортлагере, где же еще?

- Нет, - твердо сказал я и даже, помнится, строго поднялся с места и
строго сдвинул брови.

- Да, - тихо и спокойно сказала она и подошла вплотную. - Тебе интересно
узнать, кто убил Метелькина? Тебе интересно, почему погибла Светлана? Тебе
необходимо узнать все, все их тайны! А все девчонки на свете болтливы, как
сороки, особенно когда хватят пару рюмочек. А откровенно болтать они будут
только в своем кругу, и только я, я одна могу поддерживать их современный
треп!

- Ты для них - не своя, - тупо продолжал сопротивляться я.

- Меня приглашает сам штандартенфюрер или как там у них это называется!
Сама Ирочка, а это и есть удостоверение, что я для них - своя от каблучков
до прически. О, кстати - о паричке! Я его непременно водружу сегодня на свою
рыжую голову. Завистливые девчонки болтают еще больше ради самоутверждения.

Действительно, Танечка получала исключительный шанс услышать если не
факты, то слухи, которые бешено циркулируют в девичьем пространстве.
Спортлагерь был в определенном смысле закрытой зоной, свободный выход из
которой разрешался только младшему командному составу или, по определению
Танечки, местным штандартенфюрерам. Конечно, существовал определенный риск,
как Танечка распорядится услышанными слухами, но я, поразмыслив, все же
согласился с Танечкиными доводами, учитывая ее природное умение больше
слушать, нежели говорить.

Танечка приоделась, напялила паричок на свои рыжие кудри и помчалась на
место свидания, где ее ожидала машина с самой невестой. А я остался ждать и
терзаться.

Впрочем, терзаться мне пришлось недолго, потому что заявился Валера. У
его бригады оказалась ночная смена, чему он был весьма рад, во-первых,
потому, что за ночные авралы больше платили, а во-вторых, потому, что сам он
и до сей поры спал очень мало по причине первой рукопашной в Афгане, где ему
пришлось задушить душмана.

Валерка принес с собой бутылку, и я спросил, не помешает ли она его
ночной работе.

- Наоборот, крестный, - улыбнулся он. - Мы разгружаем какие-то сосуды с
кислотой, и если, не дай бог, произойдет утечка, то спирт надежно прикроет
меня от посторонних паров.

- Кому же понадобилась кислота в нашей Глухомани? - полюбопытствовал я.

- Тому самому АО "Астрахим", про которое упоминал Метелькин в разделе
"Досье".

- А владельцем его является Тамара, - сказал я. - Сведения точные, сама
мне похвасталась.

Валерий жарил яичницу на сале, чтобы сытости хватило до утра, и поэтому я
не затевал с ним серьезного разговора. Я пока накрывал на стол, доставал из
холодильника закуски, резал хлеб. Наконец Валерка объявил, что сковородка
благородно шкворчит, и мы уселись за стол.

После первой рюмки я рассказал о звонке Зыкова, не вдаваясь в подробности
его советов относительно игры в преферанс с высокой стоимостью вистов.

- Знаешь, что это означает? - спросил Валерий, выслушав мой весьма
поверхностный рассказ. - Это означает, крестный, что Федор пересказал ему
весь свой разговор с Андреем и упомянул о нашем присутствии.

Я был с ним согласен, но не ответил по той причине, что мне вдруг пришло
в голову исповедаться перед Валерием о вагонах на заводском дворе и
попросить его совета. Я размышлял, потому что еще не дозрел до такой
откровенности. А дозрел я после третьей рюмки и все ему выложил. Про Кима,
за спасение которого меня вынудили подписать договор, о своих моральных
терзаниях и опасениях и о том, что сроки поджимают, на что Зыков особо
обратил мое внимание.

- В хорошем ты дерьме оказался, крестный, - вздохнул Валерий, молча
выслушав мои чистосердечные признания.

- Понимаю, - вздохнул и я.