слышал, как французские щеголи называли Клеопатру "воплощением
сладострастия", в таком случае, "сладострастие" мне не по вкусу. Разве можно
сравнить эту мулатку с Джиневрой!
настоятельно потребовала, чтобы я открыла все ящики и показала ей мои
платья. Я безмолвно повиновалась.
- ясно, что вам необходим новый туалет.
сняла с меня мерку.
проговорила миссис Бреттон.
что с тем же успехом могла бы нарядиться в одеяние знатной китаянки.
добавила свойственным ей решительным тоном: - Попомните мои слова - сегодня
вечером на вас будет это платье!
на свете не заставит меня напялить такой наряд. Вообразите: на мне - и вдруг
розовое платье! Знать его не хочу, да и оно меня тоже! Я даже не примерила
новый туалет.
с ней и Грэмом в концерт. Концерт этот, пояснила она, - величайшее событие,
которое будет происходить в самом большом зале музыкального общества
столицы. Исполнителями будут лучшие ученики Консерватории, а затем последует
лотерея "au benefice des pauvres"*, но самое главное - концерт почтят своим
присутствием король, королева и наследный принц Лабаскура. Грэм, передавая
билеты, настоятельно просил, из уважения к королевской семье, обратить
особое внимание на туалеты, а также попросил нас быть в полной готовности к
семи часам.
сопротивление, когда мною стала руководить чужая воля, не спрашивая и не
уговаривая, а просто подчинив меня себе. Словом, розовое платье, отделанное
черными кружевами, несколько приглушавшими его цвет, оказалось на мне. Было
громогласно объявлено, что я "en grande tenue"*, и предложено взглянуть в
зеркало. Дрожа от страха, я повиновалась и с не меньшим ужасом отвернулась
от зеркала. Пробило семь часов, вернулся домой доктор Бреттон, мы с крестной
спустились вниз. На ней-то был коричневый бархат. Шагая следом за ней, с
какой завистью смотрела я на величественные темные складки ее платья! Грэм
встретил нас в дверях гостиной.
глазели", - думала я, испытывая крайнее смущение.
он лишь ласково улыбнулся и одобрительно кивнул головой, после чего во мне
поутихло чувство неловкости и страх показаться смешной. Следует признать,
что фасон платья был очень прост, без всяких воланов и сборок, меня пугало
только, что ткань слишком светлая и яркая, но коль скоро Грэм не нашел мой
туалет нелепым, я быстро к нему привыкла и успокоилась.
те радостные, праздничные чувства, которые переживает тот, кому редко
приходится бывать в опере или концерте. Мне помнится, я не надеялась
получить большое удовольствие от самого концерта, так как имела о подобных
вещах довольно смутное представление, но мне очень понравилась поездка туда.
Все очаровательные мелочи, украшавшие наш путь, новизной своей вызывали во
мне радостное возбуждение - уютное тепло тесного экипажа в холодный, хотя и
ясный вечер; веселые и доброжелательные спутники; звезды, мерцающие меж
деревьев, окаймляющих аллею, по которой мы ехали; внезапно распахнувшееся
окно ночного неба, когда мы оказались на открытой дороге; городские ворота и
сверкающие огнями улицы; насмешившие нас важные лица стражников, делавших
вид, что подвергают нас досмотру. Не знаю, в какой мере мое праздничное
настроение объяснялось дружеской атмосферой, окружавшей меня в тот вечер, но
доктор Джон и его мать были в отличном расположении духа, всю дорогу
старались перещеголять друг друга в остроумии и относились ко мне с такой
искренней теплотой, как будто я член их семьи.
которые выглядели теперь гораздо наряднее, чем в дневное время. Как сверкали
витрины магазинов! Какой веселый и довольный вид был у толпы, двигавшейся по
широким тротуарам! Глядя на все это, я невольно вспомнила улицу Фоссет -
обнесенные высокой каменной оградой сад и здание пансиона, темные, пустынные
классные комнаты, по которым именно в это время я обычно бродила в полном
одиночестве, глядя через высокие, не прикрытые шторами окна на далекие
звезды и слушая доходивший до меня из столовой голос, монотонно читавший
"lecture pieuse". Скоро мне предстоит вновь их слушать и бродить в тоске, и
мысль о грядущем вовремя охладила переполнявший меня восторг.
вскоре увидели ярко освещенный фасад громадного здания. Как было сказано
выше, я смутно представляла себе, что меня ждет внутри этого здания, ибо мне
ни разу не довелось побывать в местах светских развлечений.
людей; дальнейших подробностей я не помню, так как в голове у меня все
смешалось, и я очнулась, когда стала подниматься по широкой и пологой
величественной лестнице, покрытой мягким ворсистым малиновым ковром, которая
вела к торжественным, еще закрытым дверям внушительных размеров с панелями,
обитыми малиновой тканью.
такого рода ведал доктор Джон, - но они распахнулись, и пред нами возникла
грандиозная круглая зала, плавно изогнутые стены и куполообразный потолок
которой, как мне почудилось, сотворены из матового золота (так искусно они
были покрашены); их украшали карнизы и каннелюры либо цвета начищенного
золота, либо белоснежные, как алебастр, и гирлянды из позолоченных листьев и
нежно-белых лилий; все шторы, портьеры, ковры и диванные подушки были одного
и того же густо-малинового цвета. От центра купола спускалось нечто
ослепившее меня - нечто, состоящее, как мне представилось, из горного
хрусталя, сверкающего гранями, источающего блестящие капли, мерцающего, как
звезды, и блистающего бриллиантовой росой и трепещущими пятнышками радуг.
Читатель, это была всего-навсего люстра, но мне она показалась творением
джинна из восточной сказки, и я бы, возможно, не удивилась, если бы
обнаружила, что огромная, темная, зыбкая рука "Раба лампы"{219} парит в
искрящемся и благовонном воздухе купола, охраняя свое волшебное сокровище.
из поворотов нам навстречу шла группа людей. И сейчас я четко вижу, как они
мелькнули передо мной - красивая дама средних лет в темном бархатном платье,
господин, возможно ее сын, с таким прекрасным лицом и такой совершенной
фигурой, каких я еще никогда не встречала, и особа в розовом платье и черной
кружевной накидке.
которых я оценила без предубеждения, но не успело это впечатление
утвердиться у меня в мозгу, как я поняла, что стою перед большим зеркалом,
занимающим пространство между двумя колоннами; заблуждение мое рассеялось -
незнакомцами были мы сами. Так в первый и, вероятно, единственный раз в
жизни мне удалось посмотреть на самое себя как бы со стороны. Об эффекте,
который произвело на меня это зрелище, распространяться не стоит: я
содрогнулась, почувствовав мучительную жалость к себе, ибо ничего
обнадеживающего не увидела; однако нужно быть благодарной и за это, ведь
могло быть еще хуже.
сверкающая, но приветливая и полная веселья зала. Ее уже заполнила блестящая
светская толпа. Не могу сказать, что женщины отличались особой красотой, но
что за восхитительные на них были туалеты! Эти чужеземки, столь неизящные в
домашней обстановке, словно обладают даром становиться грациозными на людях;
эти неуклюжие и шумливые женщины, расхаживающие по дому в пеньюарах и
папильотках, чудесно преображаются, как только надевают бальный наряд и
подобающие случаю "parure"*, ибо держат про запас для торжественных случаев
особый наклон головы, изгиб рук, улыбку и выражение глаз.
красотой особого рода, какую в Англии, пожалуй, не встретишь, - красотой
тяжеловесной, мощной, скульптурной. Плавные линии тел делают их похожими на
мраморные кариатиды, монументальностью и величавостью они не уступают
богиням, изваянным Фидием. У них черты мадонн голландских мастеров:
классические нидерландские лица - правильные, но пухлые, безупречные, но
равнодушные, а по беспредельности незыблемого спокойствия и невозмутимой
бесстрастности их можно сравнить лишь со снежными просторами Северного
полюса. Женщины подобного типа не нуждаются в украшениях, да они их и редко
носят - гладко причесанные волосы изящно оттеняют еще более гладкие щеки и
Роллинс Джеймс
Василенко Иван
Херберт Фрэнк
Контровский Владимир
Белов Вольф
Белогорский Евгений