которого тянулся то ли пруд, то ли старица. А с левой стороны
ровной сверкающей ниткой лежало шоссе.
куличках стоите, раз вас так редко сменяют.
знатной хоромине пропасть не дадут.
Залогин.
запас.
часа туда и назад успеем обернуться.
сделали крюк - вокруг старицы: сначала через камыши, затем
через болото. Люк запасного секретного выхода оказался
открытым; теперь здесь была выгребная яма. Красноармейцы
рассудили, что раз ходом пользуются для столь прозаических
надобностей, то и вверху его вряд ли запирают. Так и
случилось. Люк поддался легко. Немцев в доте не было. Они
сидели снаружи, полдничали на циновке, нежась под предвечерним
мягким солнцем. Створки главной амбразуры раздвинулись
бесшумно. Страшных и Залогин выпрыгнули наружу и закололи
двоих прежде, чем те сообразили, что происходит. У третьего
хотели узнать, когда появится смена, но от ужаса он чуть не
лишился рассудка и не то что русского языка - даже мимику не
понимал.
напились горячего кофе. Залогин заступил в караул, остальным
Тимофей позволил ложиться спать. Но никто не торопился с этим.
Парни лазали по доту, перекликались, показывали друг другу
свои мелкие вещи, сохранившиеся как-то после всех перипетий.
которого они не держали в руках с того злосчастного дня, когда
сдали свои автоматы капитану Неледину. Тогда оно было в
некотором роде их инструментом, продолжением их рук - не
больше. Теперь же оказалось, что оно начинается где-то в самых
дальних закутках их душ. Оно было как магнитная аномалия,
которая уже на расстоянии влияет на стрелку компаса.
руки - и перестали быть жалкими полуночными беглецами. Они
снова стали солдатами.
давал думать ни о чем другом; потом наступили минуты
благодушия, и радость узнавания окрасила все в розовое: и
графическую четкость гор, и сверкающее шоссе, и редкие машины,
которые так красиво катили по нему. И лишь затем они
вспомнили, что красивенькие машины - это враг, а у них в руках
- карабины... враг - карабины... И два пулемета, как
выяснилось, на месте. И пушку, конечно же, никто не трогал:
немцы - хозяйственный народ...
Залогина и вдруг сорвался в предчувствии: - На шоссе -
фашистские танки.
появились давно; однако Залогин молчал, пока шли дозоры, пока
не стало ясно, что идет большая колонна. Да, точно, как в
июне, из ущелья выдвигалась эта темная скрежещущая масса: по
серебристой ленте - лента стали.
боеприпасов и еды, - и в бой они бросились с радостью: они
знали, что через день-два подойдут свои, ударят с востока - и
погонят фашистов по этому шикарному шоссе туда, на запад, аж
до самого Берлина... Они ухлопали здесь врагов дай бог сколько
- вон целое кладбище внизу в долине появилось. А чего
добились?
пятеро убьют сколько-то фашистов? Что изменится там, на
востоке, где в бесконечном далеке, в пятистах километрах отсю-
да наступают фашисты? Наступают на юге, и на севере, и...
ровным счетом ничего. А нам пятерым что они могут доказать? А
ничего. Пусть они где-то там наступают - здесь они больше не
пройдут. Пока я жив, пока хоть один из нас жив, пока хоть одна
винтовка стреляет - здесь они шагу вперед не сделают.
стоять. Даже одни в целом свете. Самые последние".
снарядов.
три ящика хвугасов, три ящика броневбойных. Те-те-те! -
збрехам, товарищ командир. Один ящик розтрощеный, там токечки
три броневбойных снаряда, а вкупе - тринадцать.
водостоком.
не закатом он любовался. Он закрыл глаза, и тянул в себя
воздух всей грудью, и думал, какое это счастье - умереть за
свою родную землю, и как ему повезло, что он сам выбрал этот
момент и сам выбрал это место, - когда он здоров и счастлив, и
рядом его друзья, и кажется ему, что стоит он на
высокой-высокой вершине, выше некуда, и солнце обнимает его
своим теплом...
свете, но здесь они будут стоять. Будут! Пока мы стоим - здесь
они будут стоять!..
легковая машина, полная людей. Офицеры, конечно. Не иначе
командование.
21
креста, был вызван с центрального фронта по специальному
запросу министерства пропаганды. Встречу со съемочной группой
кинохроники назначили почему-то в Ужгороде, оттуда до места
был не ближний путь, но Иоахим Ортнер не спорил: прилетел в
Ужгород и всем своим видом давал понять, что доволен, что
характер у него покладистый, и взгляды широкие, и улыбка самая
киногеничная. Когда его снимали, после каждой фразы он делал
паузу и улыбался...
подполковник Иоахим Ортнер меньше улыбался. Но когда горы
кончились и ущелье стало раздаваться вширь, и показалась
речка, а за нею бескрайняя равнина, он заспешил, затормошил
режиссера:
своеобразном белесом фоне долины это было потрясающее зрелище.
камеру. - Держи проезд как можно дольше. Крупным планом:
пушки, траки, гренадеры. И потом сразу панорамируй на холм...
обугленный к вершине, и дот сейчас был виден отчетливо, и даже
амбразура. Это напоминало так много, что подполковник Иоахим
Ортнер привстал от волнения и вдруг увидел, как из мрака
амбразуры сверкнул орудийный выстрел... Конечно, орудийный.
Иоахим Ортнер столько раз видел прежде эту вспышку. Но как
же?.. Но ведь...
растерянностью, потом ужасом. Он закричал "А-а-а-а!" страшным,
пронзительным голосом. Каким-то неведомым чувством он понял,
что целились в него, и выстрелили в него, и не промахнулись.
Он кричал от предсмертной тоски, истекая куда-то в