духу и сил. Ешь ты его уже одними глазами, ешь и осоловело клюешь носом, на
двор поманивает, но совсем сморило, шевелиться не хочется.
Скосопузился, вот-вот со скамьи скатится, но все же за блин держится!
Упо-орнай старатель!" -- бабушка потная, разгоревшаяся, довольная тем, что
отстоловала главного работника, опершись на сковородник, отдыхивается после
первого запала. На шестке печи вверх дном отдыхивается сковорода.
Перекалилась посудина, начинает жечь блин, напоминает о пределе своем
звонким потрескиванием, хлесткими щелчками -- ей, сковороде, тоже передых
требуется, может она от напряжения лопнуть.
выложенные, запеченные в масле, подаются на стол блины. Они тоже очень
аппетитные и вкусные, но не могут сравниться с теми блинами, что с пылу, с
жару, огнем пышущие, живые. Ребячье счастье, стряпухина радость -- праздник
в доме, в душе и в брюхе торжество.
стандартные серые, словно бы из свинца литые изделия, да и стряпухи
обленились, радости сотворения хлебов, сушек, блинов не знают и знать не
хотят.
через Китай попадали. Фарфор, эмалированная, хрустальная, керамическая,
стеклянная посуда -- тоже через Китай. И чего еще попадало через Китай,
никто теперь уж не знает. А интересно бы узнать, как в бабушкин сундук
железная шкатулка попала и как сами китайцы в Красноярске очутились и
пережили все смутные времена.
Изношенные чугунные корпуса и детали переплав- лялись на домашнюю утварь.
Воровали даже якоря. Больших хитростей достигли злоумышленники в уводе
корабельных принадлежностей: обрезали и топили якоря в реке, заметив
ориентиры, лапы у якорей ночной порой отпиливали и обламывали, а то и вовсе
подменяли.
мужика. Как и все вятские мужики, были они мастера на все руки и, как всякие
мастера, были они сильные выпивохи. Однажды вятские матросы пропили с баржи
чугунные якоря, носовые два, потом и кормовой на опохмелку ушел. Но большие
ж они хитрованы, вятские-то, взяли да вместо чугунных деревянные якоря
изладили, сажей их промазали и подвесили на место. Вот потащило баржу в
шторм на камни, шкипер кричит: "Отда-а-ать, пр-р-равай!" Отдали. Не держит.
"Отдаа-ать левай, носовой!" Отдали. Не держит. "Отдать коррмовой!
Страховашнай!" Отдали. Не держит. "Как это не держит? Отчего не дЕ-оржит?"
-- орет в железный рупор шкипер. "Отчего, отчего? -- озлились вятские
матросы. -- Разуй глаза -- якоря-те всплыли!.."
ответственную работу по причине поврежденности ума больше вернуться не смог.
дознается?
выше брюха что-то заскулило, хоть в деревню собирайся, -- там одна моя
родственница еще стряпает деревенские, "живые" блины. Ка-ак пойдет на
древней, тонкозвучной сковороде кудесничать! МузыкаГоловокруженье! Все еще
вороновым крылом отливает сковорода, ни единой щелки на ней, ни единой
выкрошенки, а лет ей двести, не меньше. Гору блинов она сотворила, версты
славных и светлых воспоминаний людям подарила.
Скорей всего учащихся школы. Поможет выполнить им план по сбору железного
утиля. "Век иной, иные песни!..", и заделья иные, и радости новые. Печали
вот только старые-престарые и воспоминания все те же и все о том же.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
полно ребятишек с удочками, и я страдал подле них, завидовал им. Иной раз
мне давали подержать удочку либо поручали уцепить на прут выуженного ерша,
пескаришку, поплевать на червяка, вздетого на крючок.
слышать ничего не хотела, но я так прилип к ней, так ей надоел, что она
плюнула, привязала к палке кудельную нитку, вместо грузила -- ржавый гвоздь,
на конце лески узлом прихватила червяка.
досматривали за мной, и я подался за деревню, гордый и взволнованный. Сидел
я на яру, спустив ноги, и пяткой упирался в стрижиную норку. Стриж налетал
на меня, просился домой и мешал мне рыбачить.
доставала. Смеялись надо мной ребята. "Тяни! -- кричали. -- Дергай! Вон как
клюет! Деребанит!"
сторону ее повело. Я сначала обомлел, подвижности лишился. Затем хватил
удочку через голову, на яр. На конце лески мелькнуло что-то, в траве
зашевелилось, запрыгало. Сгреб я палку, леску, гвоздь и рыбину -- да дуй --
не стой -- по улице.
бабушка мчалась навстречу мне ни жива ни мертва. Я слова не мог сказать.
Смотрел на бабушку, смеялся, приплясывал.
протянула было руку, но тут же брезгливо скривилась: -- Пищуженец! Выбрось
его, выбрось!
рыбешка, ну прямо черт и черт водяной. Но меня это не удручало.
подряд, как он клюнул, как я дернул...
а вообще -- пресноводный бычок это. На Урале его зовут абакшей, чаще -- и
совсем непечатно. Рыбу эту, сколь мне известно, нигде по доброй воле не едят
-- уж очень она отвратна на вид. Зато пищуженец ест что попало и когда
попало. Вот и позарился он на моего червяка, заглотив его вместе с узлом. А
самого пищуженца отыскал во дворе бабушкин красный петух и "заклевал"...
Потом он бегал по двору с леской во рту, пытался орать и волочил мою удочку.
Петух затащил удочку в жалицу, порвал ее там, и я опять остался ни с чем.
упрямство и предприимчивость. Я три дня подряд распутывал старый животник у
дедушкиного брата Ксенофонта, полол гряды в его запущенном огороде, и за это
он сотворил мне удочку с настоящим крючком, со свинцовым грузилом и даже
поплавком из пробки.
норовил все дальше и дальше убредать от села, потому как думал -- чем
дальше, тем рыбы больше, и, когда однажды потихоньку утянулся на мельницу и
зарыбачил под плотиной пару хариусов, вышло у нас с бабушкой столкновение.
Она хотела поломать мою удочку, я не давал. Рев и вой были на весь двор.
Удочку я спас. Бабушка ходила проклинать Ксенофонта. Он ухмылялся в бороду.
обратно не доревешься.
наговорам всяким, ну, чтоб у соседа не клевало, молви про себя, когда он
удочку закидывает: "Клещ на уду, вошь за губу!" Или на червей пошепчи, или
удилище переступи -- уже совсем верное отворотное средство.
Захотелось на настоящую рыбалку -- поналимни- чать. Налима на Енисее зовут
поселенцем. Ничего оскорбительного в таком прозвище нет, скорее этакое
усмешливое похлопывание по купецкому пузу поселенца. Уха из налима в нашем
селе почитается пуще всякой другой, хотя чалдоны в рыбе толк знают и чего с
чем есть -- очень даже хорошо разбираются. Говорят, для налима в верховьях
Енисея особый нагул. Уже в низовьях он не тот, суховат он там, тиной
припахивает. В других же местностях России налим вовсе не в почете, им даже
брезгуют и рассказывают об этом водяном буржуе всякую неприличность. Зимою
наши рыбаки ловили налима заездками -- мордами, опущенными под лед среди
загороди, по весне -- на уды и животники.
брали-то неохотно. Холодны еще весенние ночи, вода высокая -- смоет малого
рыбака с берега, унесет, и отвечай потом за него перед бабушкой и дедушкой.
Да и побаивались, кабы не сморился к утру рыбак, не захныкал бы от холода,
домой бы не запросился в разгар утреннего клева.
пост и стал брать меня и своего сына Кешу с собою на дежурство. Пикетный
пост -- рубленная из бревен будка с печкой и нарами, располагался на