Чтение 56–й страницы книги ~Взлетная полоса~

– Шеф потребовал привезти ему пленку к девяти утра, – неожиданно сообщил Остап.

– Зачем такая спешка? – удивился Сергей.

– И не только пленку, а и все карты дешифровать тоже, – добавил Олег. – Я так понимаю, ему тоже в первую очередь нужны результаты третьего захода.

– А он как узнал о них? – еще больше удивился Сергей.

– Шеф, милый мой, обладает особым чутьем. Ему по этой части равных нет. Я в этом тысячу раз убеждался, – усмехнулся Олег. – Сам посуди: только наш дешифратор эти данные выдал, как он звонит. «Ну, что там у вас новенького?» Бочкарев, естественно, все и бухнул.

– Зря. Поспешил, – с досадой поморщился Сергей.

– По-моему, тоже. Но у начальства логика своя. Так что можешь мотнуть в Москву, – подвел итог Олег.

Сергей покачал головой:

– Устал.

Они зашли в ангар, и Сергею помогли снять летный костюм.

– А то машина наготове, – сказал Олег.

– Нет, – повторил Сергей. – Отправляй с кем-нибудь другим, а я пойду к Володьке. А шеф, значит, тоже не спит?

– Значит, не до сна. У него ведь тоже есть своя версия, – напомнил Олег. – На командный пункт зайдешь?

– Сказал, спать пойду! – упрямо повторил Сергей. – Укачал меня сверхзвук как маленького. Завтра во всем разберусь.

– Завтра так завтра, – дружески хлопнул его по плечу Олег. – Утро вечера мудренее. А мы с Остапом снимем кассеты.

Сергей пошел к дому напрямик – по полю аэродрома. Трава, обильно смоченная недавними дождями, мягко мялась под ногами. Сладковато пахло клевером и еще чем-то густым и медовым. Впереди сквозь листву деревьев ярко поблескивали огни уличных фонарей. Света же в окнах домов не было видно. Но зато за деревьями, по всему горизонту, уже расползлась мутная, белесая и лиловая полоса рассвета. Было тихо и душновато. Только тонко и заунывно звенели комары. Сергею почему-то вспомнилось то время, когда вдвоем с Владимиром, еще будучи мальчишками, они выходили в этот сумеречный, предрассветный час из дому на рыбалку. К озеру шли напрямик, лугом, пробирались через камыши к песчаной косе, острым клином вдававшейся в голубой плес. Несли с собой удочки, червей, кузнечиков и для приманки загодя распаренный ячмень. Шли торопливо, не разговаривая, время от времени поглядывая на светлеющий край неба, боясь опоздать на зорьку. Было это вроде совсем недавно. И в то же время давным-давно. И еще Сергей подумал о том, что, пожалуй, Володька прав, решив отпуск провести дома у стариков. И что, наверно, и ему было бы хорошо после окончания работы тоже заглянуть к ним. Но уже скоро не приученный к праздным размышлениям ум его перестроился на привычную и обычную для него рабочую тему, и он уже снова стал думать о том, что, кто бы из его коллег и что бы ни предполагал, а если верить фактам, он к истине ближе всех.

И именно он, а не кто-нибудь другой, первым найдет причину их неудачи, и не только найдет, но и устранит ее. Хотя, очевидно, для этого придется создавать что-то совершенно новое, потому что все, что есть, и даже самое совершенное, не обеспечивает того, что требуется. В этом они уже убедились. И нужно будет конструировать что-то принципиально новое.

На полпути его догнал Владимир.

– Устал? – участливо спросил он Сергея.

– Трудно двигаемся вперед, – ответил Сергей. – Каждый шаг приходится делать на ощупь, а это ужасно изматывает, – признался Сергей. – Но слетали мы с тобой очень хорошо. Даже здорово. И еще полетим не раз.

– Полетим, если надо.

– И придумал ты тоже все толково.

– Рады стараться!

– Я серьезно.

– Я тоже. И еще, стало быть, придумаем.

Сергей почувствовал в голосе брата усмешку и нахмурился. Он не находил в этом разговоре ничего шуточного.

– Да-да, конечно! – согласился он и тоже не без иронии добавил: – Если ты снова не пропадешь, как накануне.

Владимир совершенно неожиданно обнял его и, заглянув ему в глаза, добродушно улыбнулся.

– И в этом ты можешь больше не сомневаться. Зачем мне пропадать? Я уже выздоровел.

– От чего?

– В данном конкретном случае, брат, от любви.

– Что ж она, по-твоему, болезнь?

– Предполагаю, что хуже. Болеть я, как ты знаешь, еще сроду ничем не болел. А тут вдруг и колени задрожали, и в голосе хрипота появилась, и душа наружу запросилась, будто я без перегрузочного костюма из пике вышел.

– Как же ты выздоровел?

– А так! Прошла она, эта любовь. Унесло ее, как лед в половодье. Сдуло словно снег с косогора.

– Не будь пошляком.

– Ни с какого боку, брат! Только страдать, канючить и чахнуть я тоже не намерен.

Сергей меньше всего был сейчас настроен продолжать тот разговор, который они начали на взлете. Он действительно устал. Да и мысли его давно уже работали совершенно в ином направлении. Но разговор вдруг принял совсем неожиданный поворот. Угадывалось что-то новое, вовсе для Сергея во Владимире не знакомое. И Сергей, не желал да и побоявшись это новое упустить, пересилив себя, продолжал:

– По-моему, ты что-то не то говоришь. Да, пожалуй, и не о том.

– Почему?

– Я считал, что ты серьезно увлечен Ириной. Кстати, она этого вполне достойна. Человек она очень незаурядный. И встретишь ли ты такую вторую – еще неизвестно.

– Наверняка не встречу, – согласился Владимир.

Он сказал это твердо, будто знал точно, что ждет его впереди. Но в голосе его Сергей услышал нотки сожаления. И он ухватился за них.

– А если все это правда, то к чему же такие крайности? Сегодня – влюблен. Завтра – знать не желаю! Ты уже не мальчик и давно должен научиться управлять своими поступками. Да и взвешивать их надо критически. Думал ли ты: а все ли уже сделано, чтобы считать себя побежденным?

– Не думал.

– Почему?

– Не хочу.

– Глупо.

– Ты все на извилины меришь, брат, – усмехнулся Владимир. – А ведь есть еще и характер. Так вот он не велит хотеть. А велит другое: с глаз долой – из сердца вон. И если даже придется встретиться – ничего уже не повернется. Я по отношению к Ирине вел себя как полагается: не хамил, не темнил, не хитрил. Долго терпел, рта не раскрывал. Честно сказать, не вовремя сунуться со своими признаниями боялся. А когда все же сказал «да» и получил в ответ «нет», понял: мне тут не светит и, стало быть, надо делать разворот и идти на посадку.

– Мудро, нечего сказать, – покачал головой Сергей.

– Как хочешь суди, – не обижаясь, продолжал Владимир. – Но в этом деле ты мне не пример.

– Это почему же? – даже остановился от неожиданности Сергей. Он привычным жестом пошарил по карманам, стараясь нащупать сигареты. Но их почему-то не оказалось. Владимир заметил это и достал свои. Они закурили, и Сергей снова спросил: – Что же, по-твоему, я делаю не так?

– Многое, брат.

– Что именно?

– Наверно, я не все знаю. Ты для меня уже давно вещь в себе, – подумав, продолжал Владимир. – Ну хотя бы не по душе мне та неопределенность, в которой ты живешь. Я же вижу, как она тебя давит. Выжимает сильнее всякой работы. Разве это неправда?

Сергей ничего не ответил.

– Точно, брат. И ты терпишь. Мучаешься, а терпишь. А я больше терпеть не желаю. Не желаю блуждать в потемках, ждать случая, травить душу и тратить время. Меня зло берет, что я и эти-то два года просидел как на привязи. Но больше – точка, брат. Характер не позволяет… – И Владимир, решительно переступив порог, шагнул в раскрытую дверь парадного.

Сергею захотелось его остановить, но что-то не позволило сделать это. Он только посмотрел Владимиру вслед и почувствовал, как в душе у него все содрогнулось. Сергей бросил под ногу окурок, раздавил его и вошел в парадное за братом.

ГЛАВА 14

Познакомив Ачкасова с результатами первого испытания «Фотона», Кулешов больше ему не звонил и с докладами в его кабинете тоже не появлялся. И вовсе не потому, что ему нечего было показать или не о чем доложить. Но Александру Петровичу хотелось, да и надо было, во многом еще самому хорошенько разобраться и сделать хотя бы для себя какие-то определенные выводы. И в этом была его тактика: он предпочитал, чтобы звонили ему и вызывали его. Тем более в данном случае, а ему это было известно, Ачкасов, отобрав часть наиболее удачных снимков, уже на следующий день показал их Алексею Кузьмичу. Маршал авиации остался доволен ходом работы и попросил Ачкасова с этого дня регулярно докладывать ему обо всем, что будет делаться по линии «Фотона», и вообще желательно все интересное о результатах испытаний. Однако время шло, а Ачкасов не звонил. А Александр Петрович не терял времени даром. С Бочкаревым он разговаривал каждый день по нескольку раз, требуя подробных отчетов. Он создал для обработки снимков специальную группу, в которую включил и Юлю, и занялся скрупулезным анализом представленных ею данных. Информация, поступавшая от Бочкарева, обнадеживала. Впрочем, Александр Петрович уже по первым снимкам понял, что работа удалась. И надо было лишь довести ее до конца.

Александр Петрович скоро, почти одновременно с Кольцовым, пришел к мысли, что слабым звеном в новой системе является ее объектив, его малый угол зрения. Каждое последующее испытание, каждая очередная серия снимков укрепляла его в этом предположении. Он поделился своей мыслью с Юлей. Но она не спешила с ним согласиться.

– Еще так мало проб, а ты уже делаешь выводы, – резонно заметила она.

– Не выводы. Это лишь впечатление, причем первое, – поправил дочь Александр Петрович. – Но оно уже подсказывает мне, как усложнять испытания.

После этого он дал команду Бочкареву сфотографировать полосу с разных высот. Это задание было выполнено. Снимки были обработаны. Кулешов просмотрел их и еще больше уверился в своем предположении. И снова спросил Юлю.

– Ну а теперь что скажешь?

– То же самое. Потому что я думаю совсем о другом, – на своем стояла Юля. – Ты же знаешь, все эти снимки, все эти пленки мы используем лишь для контроля. Когда система будет полностью отработана, вся эта фотолаборатория с нее вообще будет снята. И данные мы будем получать только от дешифратора. А как ты можешь судить о нем, если мы не сделали еще ни одной пробы ни в условиях помех, ни при плохой погоде? Никак!

– Никак.

– Так зачем же ты все-таки спешишь?

Александр Петрович не удостоил дочь ответом. Он только молча переворошил снимки, отобрал из них несколько, сел за свой стол и, закрыв глаза, потер ладонью лоб. Он молчал не потому, что ему нечего было сказать. Наоборот. Причин для этого было слишком много. Ну вот хотя бы одна из них – он уже давно не работал с таким творческим интересом, как теперь. И неспроста. Не много в его конструкторской практике было удач, когда новая система, да еще столь сложная, как «Фотон», даже на первых испытаниях показывала такие обнадеживающие результаты. Предшественница «Фотона» – «Сова» далась КБ куда труднее: Александр Петрович невольно думал об этом очень часто и иногда при этом радовался. Как заметно вырос, творчески созрел руководимый им коллектив! Иногда откровенно испытывал прилив ревности. Его ли, Кулешова, в этом заслуга? И так ли уж надежно, как прежде, держит он этот коллектив в своих руках? Спору нет, внешне в его большом и сложном хозяйстве все обстоит совершено благополучно. Его слово – закон. Его приказы выполняются беспрекословно. Его всегда поддерживает партком. У него никогда не было конфликтов с месткомом. Для них он, как и прежде, непререкаемый авторитет. Но именно в их коллективе не эта внешняя сторона определила истинное взаимоотношение между ним и его подчиненными.

Получилось как-то так, что именно в процессе работы над «Фотоном» с ним вдруг перестали советоваться. И первым положила начало этому игнорированию его родная дочь. Она же взяла за моду открыто спорить с ним по каждому пустяку. Александр Петрович тогда объяснил это далеко не ангельским характером Юли и попросту старался не обращать на ее поведение внимания. Потом подобная тенденция появилась у Окунева. Незаметно ослабла творческая связь у него с Бочкаревым. Датчик «БВК-4» фактически стал финишем в их совместной конструкторской работе. А весной Бочкарев изъявил желание и вовсе уйти из КБ. С момента появления в бюро, а точнее, еще и до того как тут появиться, активно, независимо вел себя Кольцов. Александр Петрович мог бы обо всем этом рассказать сейчас Юле. Но он, естественно, не рассказал ничего. Мог бы он объяснить Юле, что ничего как есть не знает о тех спорах, которые ведутся по поводу снимков, сделанных «Фотоном», в инженерном доме в Есино. Ибо его в эти споры просто не посвящают, а лишь докладывают об их итогах. А ему бы хотелось знать не только итоги, но и те суждения, в результате которых к этим итогам пришли.

Всем было ясно, и никто не отрицал, что основным автором проекта новой системы является Кольцов. Он находился в Есино. Поэтому центр работ сейчас переместился тоже туда. Но это вовсе не означало, что Александр Петрович хоть в какой-то мере был склонен выпустить из своих рук и общее руководство работой над «Фотоном», да еще особенно на ее последней, завершающей стадии. Об этой стороне дела Александр Петрович, однако, тоже ни словом не обмолвился Юле.

– Разреши мне на той неделе съездить в Есино? – не дождавшись ответа на свой вопрос, попросила Юля.

– Что за нужда? – поднял взгляд на дочь Кулешов.

– Я общаюсь с ними только по телефону. А по нашим телефонам говорить, как ты знаешь, ни о чем нельзя…