Поттифер умер, я наконец посмотрела слово Meerkat в словаре. Оно означало:
мелкое южноафриканское млекопитающее типа ихневмона. Что такое ихневмон, я
тоже не знала и опять заглянула в словарь. Оказалось, что это такой зверь,
который уничтожает крокодильи яйца - занятие, с моей точки зрения,
непродуктивное. Налоговые инспектора, наверное, думали, что Мееркат -
провинция в Индии.
решетку.
сторон сыпались требования заплатить подоходный налог, как всегда
чрезмерный, и всякий раз, как я пыталась дозвониться мистеру Поттиферу, я
слышала ответ автомата: "Мистер Поттифер на совещании уполномоченных". Так
продолжалось чуть не две недели, и тут меня осенило: я позвонила ему в час
ночи. И получила тот же ответ: "Мистер Поттифер на совещании
уполномоченных". Тут я догадалась, что дело нечисто. В конце концов все
раскрылось. Он умер уже три недели назад, но в завещании он поручал своему
брату сохранить за ним номер телефона и заключить соглашение с
автоматической справкой.
того, причина имела прямое отношение к его войне с Управлением налоговых
сборов. Он свято верил в тактику оттягивания времени. "Никогда не
отвечайте на все их вопросы сразу, - учил он. - Пусть напишут снова.
Избегайте четких ответов, тогда впоследствии в зависимости от
обстоятельств вы можете дать вашим ответам любое толкование. Чем больше
накапливается на вас документации, тем больше работы у них. Штат
Управления постоянно меняется. Новичку приходится разбираться в документах
каждый раз с самого начала. Помещения там тесные, и в конце концов им
проще сдаться". Порой, если какой-нибудь инспектор не отставал, мистер
Поттифер советовал сослаться на несуществующее письмо. "Судя по всему, вы
не обратили внимания на мое письмо от 6 апреля 1963 г.", - строго писал
он. Иной раз проходил целый месяц, прежде чем инспектор присылал письмо,
где признавался, что не находит следов упомянутого письма. Мистер Поттифер
посылал ему копию своего письма со ссылкой на несуществующее письмо, и
опять инспектор не мог его найти. Если инспектор получил этот участок
недавно, он возлагал вину на своего предшественника, и дело с концом; в
ином случае после нескольких лет переписки с мистером Поттифером нервное
расстройство инспектору было обеспечено. Мне думается, когда мистер
Поттифер затевал всю эту историю с продлением своей жизни после смерти
(объявления в газете, конечно, не давали, и похороны прошли незаметно), на
уме у него была все та же тактика оттягивания времени. Он забыл принять в
расчет, что доставляет этим неудобства своим клиентам, он думал лишь о
том, чтобы насолить инспектору.
поддавался истолкованию, как и письма Поттифера. Неясно - выражал ли вздох
сожаление о кончине Поттифера или удовлетворение от того, что история,
начатая на Морском вокзале в Булони, рассказана.
подытожил рассказ, - нет подоходного налога и не нужны никакие отсрочки.
Августа.
мне в комнату и села на постель.
заткнул за рамку зеркала. Спальня, где нет ни одной фотографии,
свидетельствует о бессердечии ее обитателя - когда человек засыпает, он
нуждается в присутствии родственных душ, которые окружали бы его, как,
бывало, Матфей, Марк, Лука и Иоанн в детстве [имеется в виду широко
известный в Англии детский стишок, где перечислены имена евангелистов].
мало. Уж очень много было споров из-за твоего будущего.
знать, что же с тобой будет. Ты останешься с нами? Ты отвечаешь так
уклончиво.
Вордсвортом.
прямо сейчас. Я могу лететь через неделю или через две. Поживем - увидим.
вы и сами не захотите здесь остаться. Вы же такая любительница
путешествий, тетя Августа.
неким суррогатом. Ведь когда мистер Висконти был рядом, у меня не
возникало желания путешествовать. А чем, собственно, тебя так притягивает
Саутвуд?
него как мог убедительнее. Я говорил о моих георгинах, даже о майоре
Чардже и его золотых рыбках. Пошел дождь, зашуршал по листьям деревьев; с
тяжелым стуком упал на землю грейпфрут. Я говорил о последнем вечере с
мисс Кин и о ее печальном, полном сомнений письме из Коффифонтейна. Даже
адмирал прошествовал через мои воспоминания, раскрасневшийся от кьянти, в
алой бумажной шляпе. На ступенях моего дома накапливались пакеты "ОМО". Я
испытывал чувство облегчения, как больной от укола пентотала, и говорил
все, что приходило в голову. Я говорил про "Петушка", про Питера и Нэнси в
ресторане близ аббатства на углу Латимер-роуд, про колокола церкви
св.Иоанна и доску в честь советника Трамбуля, патрона мрачного сиротского
приюта. Я сидел на постели рядом с тетушкой, она обняла меня, а я
пересказывал ей небогатую событиями историю моей жизни.
оправдании.
как сэр Альфред грозился перевести свой счет в другое место, если меня не
оставят управляющим.
погладила мне лоб своей старческой рукой, как будто я был школьник,
сбежавший из школы, и она обещала мне, что больше я туда не вернусь, все
мои неприятности кончились и я могу остаться дома.
ее груди.
время.
8
накануне я застал тетушку одну в пустом, необставленном доме. Причиной
этого, как мне казалось, могло быть только то, что среди сотни гостей не
было ни одного друга дома в подлинном смысле этого слова, если, конечно,
не считать другом О'Тула. Прибывали все новые и новые гости, и я не
переставал удивляться, где их только раскопал в таком количестве мистер
Висконти. Вдоль улицы выстроились ряды машин, в том числе две
бронированные: начальник полиции, как было обещано, приехал сам и привез с
собой очень толстую и уродливую жену и красавицу дочь по имени Камилла. Я
увидел даже молодого полицейского, который меня арестовал в День
независимости, - он дружески хлопнул меня по спине, желая показать, что он
на меня зла не держит. (На моем ухе до сих пор белел кусочек пластыря там,
куда он меня ударил в нашу предыдущую встречу.) Подозреваю, что мистер
Висконти посетил бары всех гостиниц города и рекомендовал даже самым
случайным знакомым привести с собой друзей. Прием должен был стать его
апофеозом. После этого вечера уже никто не вспомнил бы того мистера
Висконти, который лежал больной и нищий в убогой гостиничке около желтого
вокзального здания в викторианском стиле.
сверкали в зале, даже нежилые комнаты были освещены, а от дерева к дереву
тянулись нити с цветными шариками; шарики висели также над танцевальной
площадкой - деревянным настилом, положенным на траву. На террасе двое
музыкантов настраивали гитару и арфу. Явился О'Тул; а чех, не сумевший