государственными было на этот день уже покончено. Парадный прием привлек
немало посетителей; несколько человек было представлено вновь; к полукроне,
нечаянно позабытой на столе, так же нечаянно прибавилось еще десять
шиллингов; и теперь Отец Маршалси отдыхал, мирно покуривая сигару.
Прогуливаясь взад и вперед по двору, он терпеливо приноравливал свой шаг к
заплетающейся походке брата, не только не гордясь своим превосходством, но
исполненный сострадания и участия, и каждое колечко дыма, которое слетало с
его губ и устремлялось поверх тюремной стены, казалось, говорило о его
сочувственном внимании к немощам этого дряхлого горемыки. В ту минуту на
него стоило посмотреть.
трясущимися руками, с туманом в мыслях, покорно плелся рядом, принимая
безропотно его покровительство, как принимал любое явление этого мира, в
лабиринте которого он запутался раз и навсегда. В руке он держал, как
обыкновенно, смятый картузик оберточной бумаги и время от времени извлекал
из него крохотную щепотку табаку. Нерешительно заправив ее в нос, он не без
восхищения поглядывал на брата, потом снова закладывал руки за спину и
плелся дальше, до следующей понюшки, или вдруг останавливался в недоумении -
быть может, хватившись своего кларнета.
дворе по-прежнему было людно, каждому из пансионеров хотелось проводить
своего гостя до ворот. Братья меж тем продолжали свою прогулку; узник Уильям
беспрестанно оглядывался по сторонам, ожидая приветствий, любезно
раскланивался в ответ, приподнимая шляпу, и с милой улыбкой оберегал
свободного Фредерика от опасности быть сбитым с ног или притиснутым к стене.
Пансионеры, как правило, не страдали чрезмерной впечатлительностью, но даже
они, судя по их лицам, согласились бы, что это - зрелище, на которое стоит
посмотреть.
Что-нибудь случилось?
снова опустил глаза и понурил голову. - Нет, Уильям, нет. Ничего не
случилось.
надо об этом. Что прошло, то прошло.
приятелей, словно желая сказать: не правда ли, жалкий старик? Но это мой
брат, сэр, мой родной брат; а голос природы не заглушить!" - и, потянув
брата за ветхий рукав, спас его от столкновения с колодцем. Каким
совершенным образцом братской любви, заботы и мудрости был бы Уильям Доррит,
если бы в свое время спас брата от разорения, а не разорил его сам.
пойду я домой; устал и спать хочется.
задерживать; ты ни в коем случае не должен жертвовать своими желаниями в
угоду мне.
это от духоты или годы сказываются.
заботишься о своем здоровье? Так ли ты строг и пунктуален в своих привычках,
как - ну хотя бы как я? Помимо той маленькой странности, о которой я только
что упомянул, сдается мне, что ты пренебрегаешь моционом и свежим воздухом.
Фредерик. Вот здесь к твоим услугам отличное место для прогулок. Ну почему
бы тебе не пользоваться им почаще?
свое, - мягко, но настойчиво возразил Отец Маршалси. - А ведь тебе не нужно
далеко ходить за примером. Взгляни на меня. Долгий опыт и необходимость
научили меня разумному поведению. Каждый день в одни и те же часы я гуляю и
отдыхаю, сижу дома или в караульне, читаю газеты, принимаю гостей, ем и пью.
С годами я и Эми приучил к порядку, к тому, например, что еда должна
подаваться мне в определенный час. Эми выросла в сознании важности этой
системы, и ты знаешь, какая примерная девушка из нее получилась.
легонько подтолкнув его (совсем легонько, а то ведь он такой слабый,
бедняга!), - ты уже говорил это, и возможно, твои слова имеют глубокий
смысл, но, к сожалению, они его не выражают. Хотел бы я помочь тебе
встряхнуться, мой милый Фредерик. Тебе необходимо встряхнуться.
взгляд. - Только где уж мне до тебя.
захотеть! - и с великодушием сильнейшего он оставил своего поверженного
брата в покое.
и сям можно было увидеть, как плачет какая-нибудь бедная женщина на груди у
мужа или сына, только что ставшего обитателем тюрьмы. Было время, когда и
Отец Маршалси плакал так в темных закоулках тюремного двора, мешая свои
слезы со слезами жены своей. Но с тех пор прошло уже много лет, и теперь он
стал подобен морскому путешественнику, который за долгое плаванье успел
излечиться от морской болезни и страдания пассажиров, недавно принятых на
борт, только раздражают его. Он искренне возмущался, находя, что людям, у
которых глаза на мокром месте, нечего здесь делать, и был бы не прочь
высказать свое возмущение вслух. Впрочем, он и без слов умел так
недвусмысленно выразить протест против подобных нарушений общей гармонии,
что нарушители, завидя его, торопились ретироваться.
ничьих слез, когда с терпеливым и снисходительным видом шел к воротам,
провожая Фредерика. В караульне, ярко освещенной пламенем газа, толпились
пансионеры - прощались с гостями, а если не с кем было прощаться, просто
глазели, как отворяются и затворяются двери, болтали между собой или
обменивались замечаниями с мистером Чивери. Появление Отца Маршалси было,
разумеется, тотчас же замечено всеми; мистер Чивери дотронулся ключом до
своей шляпы и выразил надежду (правда, несколько лаконично), что мистер
Доррит чувствует себя хорошо.
манера отвечать на подобные вопросы, когда он был не в духе.
хоть куда.
мистера Чивери, мнение, так мальчик только зря деньги тратит на все эти
финтифлюшки. Что ему проку от них? Одно расстройство. А этого и даром где
угодно наберешься.
Что, мистер Фредерик уходит?
Береги себя, Фредерик, береги себя. Спокойной ночи, дорогой Фредерик.
остальными, старик поплелся к выходу. Отец Маршалси с высоты своего величия
следил за ним с нежнейшей заботой.
как он спустится со ступенек. Осторожнее, Фредерик! (Он такой дряхлый!) Не
забудь про ступеньки! (Он такой рассеянный!) Смотри по сторонам, когда
станешь переходить мостовую. (Никак не могу смириться с мыслью, что он вот
так один ходит по улицам, - ну долго ли угодить под колеса!)
такая печать братских забот и тревог лежала на этом лице - так ясно читалась
на нем скорбь о том, что бедный Фредерик лишен всех преимуществ тюремного
заключения, что кое-кто из присутствующих тут же выразил эту мысль словами.
Напротив, он сказал: нет, нет, джентльмены; пусть его не поймут превратно.
Спору нет, бедный Фредерик сломлен духом и телом, и для него (для Отца
Маршалси) было бы куда спокойнее, если бы он знал, что брат его находится в
безопасности под надежной зашитой тюремных стен. Но не следует забывать, что
длительное пребывание в этих стенах требует от человека соединения известных
качеств - он не хотел бы говорить высоких качеств, но, во всяком случае,
качеств, - нравственных качеств. А может ли его брат похвалиться наличием
этих особых качеств? Джентльмены, это превосходнейший человек, на редкость
добрый, мягкий, простодушный, как дитя, и достойный всяческого уважения; но
подходящий ли это человек для Маршалси? Со всей решительностью нужно
сказать: нет! И не дай ему бог, джентльмены, когда-либо попасть сюда не так,
как сейчас - не по своей доброй воле. Всякому, кто переступает порог этого
заведения, джентльмены, чтобы провести здесь длительное время, необходимо
обладать недюжинной силой характера, ибо он должен пройти через многие
испытания и уметь с честью из них выйти. А есть ли такая сила у его горячо
любимого брата Фредерика? Нет. Каждому видно: это человек, придавленный
обстоятельствами. Несчастное стечение обстоятельств придавило его. В нем нет
упругости, нет гибкости, потребной для того, чтобы много лет прожить в таком
месте и сохранить свое достоинство, продолжая сознавать себя джентльменом.
И, наконец, Фредерику недостает (если позволено будет так выразиться)
истинного величия души, которое помогло бы ему в деликатных небольших
одолжениях и - кхм - знаках внимания, получаемых иногда, видеть проявление
природной человеческой доброты и высокого чувства товарищества,
свойственного обитателям этих стен, отнюдь не усматривая тут чего-то
унизительного и несовместимого с достоинством джентльмена. Спокойной ночи,
Лукьяненко Сергей
Трубников Александр
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Суворов Виктор
Афанасьев Роман