гласил: "Очень спешно. Господину бывшему французскому маркизу Сент Эвремонду
через банкирский дом Теллсона и Ко. Лондон, Англия".
обещание, что он никому не откроет своего настоящего имени и что до тех пор,
пока сам он не снимет с Дарнея этого обещания, оно останется тайной для
всех, кроме них двоих. Никто, кроме них, и не знал его прежнего имени; даже
его жена, не говоря уж о мистере Лорри.
кто здесь бывает, никто ничего не может сказать об этом джентльмене.
расходиться; эмигранты, не переставая болтать, толпой повалили к выходу мимо
конторки мистера Лорри. Мистер Лорри, держа на виду письмо, переданное ему
"самим", останавливал каждого проходившего. И каждый из этой толпы
возмущенных, озлобленных беглецов, взглянув на конверт, бросал по-английски
или по-французски какое-нибудь презрительное замечание по адресу пропавшего
маркиза.
достойнейшего маркиза, которого убили, - сказал один. - Мне, к счастью, не
приходилось с ним встречаться.
Парижа еще несколько лет тому назад, спрятавшись в возу с сеном, говорят,
чуть не задохся, его еле живого вытащили за ноги.
прищурившись и разбирая в монокль надпись на конверте, - он был не в ладу со
старым маркизом и, когда вступил во владение наследством, отказался от своих
прав и отдал все этой подлой голытьбе. Вот теперь они его отблагодарят. Надо
надеяться, он получит по заслугам!
молодчик! Дайте-ка я взгляну, как звать этого подлеца! Ну и мерзавец!
плечо и сказал:
пожалеть.
знаете, какое сейчас время, и вы спрашиваете, почему?
прискорбно слышать, что вы задаете такие странные вопросы. Ведь этот
молодчик, заразившийся самыми что ни на есть опасными, отвратительными
мерзостными идеями, отдал свое состояние грязным подонкам, гнусным
душегубам, убивающим направо и налево, а вы спрашиваете, почему мне
прискорбно слышать от наставника юношества, что он водится с таким негодяем?
Хорошо, я отвечу вам. Мне жаль вас потому, что вы подвергаетесь заразе, с
такими людьми опасно водиться. Вот почему.
себя и сказал:
вас сейчас и припру к стенке, - злобно огрызнулся Страйвер. - Если это,
по-вашему, джентльмен, я действительно его не понимаю. Так ему от меня и
скажите, а заодно передайте, что я искренне удивляюсь, как это он, отдав
свои владения и права озверелым убийцам, не догадался стать во главе этой
разбойничьей шайки. О нет, господа, - продолжал он, окидывая взглядом
стоящих кругом и пощелкивая пальцами. - Я на своем веку достаточно изучил
человеческую природу, и я вам скажу, господа, ни один из таких смутьянов
никогда не рискнет довериться своим друзьям-приятелям. Нет, его дело только
мутить, а как дойдет до драки, он первый покажет пятки, только его и видели!
щелкнул пальцами и, провожаемый одобрительными возгласами своих слушателей,
поспешно устремился к выходу и вскоре зашагал по Флит-стрит. Следом за ним
разошлись все, и мистер Лорри с Чарльзом Дарнеем остались одни в конторе.
знаете, куда его доставить?
что мы знаем, куда его переслать, и оно у нас несколько залежалось.
к Тэмплским воротам и, очутившись на тихой безлюдной улочке, распечатал
письмо и стал читать его: вот что там было написано.
схватили и силком, с угрозами и побоями, повели в Париж, весь путь заставили
пешком отшагать, чего только я не натерпелся дорогой. Но это еще не все: дом
мой разорили дотла, сровняли с землей. Преступление, за которое меня
засадили к тюрьму, господин бывший маркиз, и за которое меня будут судить и
отрубят мне голову (если только вы не вступитесь за меня), это, как они
говорят, - измена его величеству народу, - потому как я будто бы действовал
ему во вред на службе у эмигранта. И сколько я им ни объясняю, что я по
вашему приказанию действовал не во вред, а на пользу, - все напрасно.
Напрасно я им доказываю, что еще до того, как владения эмигрантов отошли в
казну, я перестал взимать подати, не требовал арендной платы и не предъявлял
никаких исков. Ответ на все один: я состоял на службе у эмигранта, и где он,
этот эмигрант?
и во сне не перестаю стенать - где он? Тщетно молю я небеса, боже
милосердный, пошли его выручить меня. Ах, господин бывший маркиз! К вам
из-за моря взываю я, да не лишит меня господь последней надежды, что вы
услышите мой отчаянный вопль, через славный банк Теллсона, известный в
Париже.
вашего славного имени заклинаю вас, господин бывший маркиз, не откажите мне
в помощи, придите, спасите меня! Вся моя вина в том, что я до конца был
предан вам. О господин бывший маркиз! Умоляю вас, не предавайте меня!
ближе, шлю вам, господин бывший маркиз, уверения в неизменной преданности на
тяжкой моей горемычной службе.
всколыхнуло и потрясло его до глубины души. Мысль о страшной угрозе,
нависшей над его добрым старым слугой, вся вина которого была в том, что он
верой и правдой служил его семье и ему, преследовала его неотступным укором;
раздумывая, как ему поступить, он шагал взад и вперед по тихой улочке Тэмпла
и с чувством самоуничижения и стыда прятал лицо от прохожих.
чудовищные злодеяния и дурная слава хозяев старого замка, и страшные
подозрения и неприязнь, какие внушал ему его родной дядя, и этот ненавистный
разваливающийся уклад жизни, который ему полагалось поддерживать, - все это
вызывало у него такое омерзение и ужас, что у него не хватило сил сделать
то, что он намеревался сделать. Он понимал, что недостаточно было отказаться
от своих нрав и привилегий, надо было довести задуманное до конца и самому
позаботиться о том, чтобы все это претворилось в жизнь. Но, поглощенный
своим чувством к Люси, он стремился как можно скорее вернуться в Англию, и
так все это и осталось недоделанным.
счастьем семейной жизни, много работал и не замечал, как идет время, а между
тем грозные события следовали одно за другим с такой неудержимой
стремительностью, что, если у него иной раз и возникали какие-то проекты,
они через несколько дней оказывались никуда не годными. Он сознавал, что
отступил перед этими трудностями, и хотя смутное беспокойство не покидало
его, он не приложил никаких усилий преодолеть возникающие препятствия. И так
время шло и он со дня на день менял и откладывал свои планы, выжидая
благоприятного момента, пока, наконец, сам не понял, что время упущено:
теперь уже было поздно, ничего нельзя было сделать, французские дворяне и
помещики бежали из Франции, спасаясь, кто как может; усадьбы их пылали,
имущество было конфисковано или разграблено, и самые имена их были
вычеркнуты из списка живых. Он уже был бессилен что-либо сделать и понимал
это не хуже тех, кто сейчас вершил судьбы Франции и вправе был призвать его
к ответу.
пользовался своим правом взимать с крестьян арендную плату и поборы, но
добровольно отказался от этого права, и не опираясь ни на кого, кроме себя,
сам пробил себе дорогу в жизни и своим трудом зарабатывал себе на хлеб.
Мосье Габелль, оставшийся управлять перезаложенным, доведенным до полного
разорения родовым поместьем, получил от него письменные указания заботиться
о крестьянах, снабжать их всем, что уцелеет от жадных кредиторов, - зимой
дровами, а летом - урожаем, который удастся спасти от запрета по долговым
обязательствам, и нет сомнения, что мосье Габелль представил в свое
оправдание и его распоряжения и все доказательства того, что он действовал
согласно им; в конце концов это же должно выясниться.