ждать".
к телефону. Звонили оттуда. Лейтенант Смотряев поздоровался, назвал себя и
спросил, свободен ли он завтра, и если свободен, то не может ли вот в
такое же время, ну, чуть позже, чуть пораньше, зайти в Наркомат внутренних
дел, в 205-ю комнату. Пропуск будет выписан. Голос у лейтенанта был такой,
что можно было подумать: никакого значения своему звонку Смотряев не
придает и тревожит Корнилова только потому, что так уж положено. Вот это
Корнилову почему-то не понравилось больше всего. Вечер он провел у
грустной Волчихи (отец Андрей как ушел тогда, так и не показывался), а
утром минута в минуту уже стучал в комнату двести пять. Чувствовал он себя
очень неважно. Уже само здание на площади всегда убивало его своей
однотонностью, безысходностью и мертвой хваткой. Было оно узкое, серое,
плоское и намертво зажимало целый квартал. Но внутри все было как в
дорогом отеле: светлые лестницы, красные дорожки на них, распахнутые окна,
холлы и даже пальмы. В комнате двести пять сидели и скучали два
великолепных парня. Смотряев оказался молодым, хотя уже и порядком
потяжелевшим лейтенантом. У него были голубые воловьи - глаза с поволокой.
Он был на редкость румян, белокур и белозуб. А китель сидел на нем как
влитой. Через расстегнутый ворот выглядывала свежайшая белая майка. На
соседе же напротив и кителя не оказалось - одна голубая шелковая майка.
Корнилову они оба очень обрадовались. Ну еще бы - свежий человек!
Археолог! С гор! Если бы он знал, горный человек, до чего нудно сидеть в
такое прекрасное солнечное утро над бумагами. Из окна - оно открыто прямо
на детский парк - так и тянет сосной! Вон солнце залило всю комнату! А
шуму-то, шуму! Ребята визжат! Качели скрипят! Оркестр играет! Затейники в
рупор орут! А ты вот сиди тут! И ничего не попишешь - такая работа. Тут
оба сразу посерьезнели и начали расспрашивать Корнилова о раскопках. Потом
про музей. Потом про золото. Затем Смотряев к слову очень складно
рассказал об одном огромном кладе, зарытом запорожцами лет триста назад
возле его родного города.
точно знает, где зарыт клад. Сын его на коленях умолял открыть место, но
старик притворился чокнутым, и все! И наш классный руководитель тоже чуть
не помешался на этом кладе. Соберет нас, бывало, и начнет: "Триста пудов
валюты, вы сочтите, ребята, сколько это тракторов и локомотивов!" И каждый
год нас таскал землю рыть. Рыли мы, рыли, а ничего, кроме старой шашки, не
нашли. Но старик упорный был! Фанатик! Все равно, говорит, не уйдет оно!
Загоню я его! Всем учреждениям рассылал письма под копирку. Из школы все
уйдут, а он сидит в канцелярии, печатает.
родителей, зашел к нему. Живет на самой окраине у какой-то ларечницы.
Детей своих нет, так ходит играть с чужими в городки. Пчел у него три
колоды собственные, в саду стоят. Целый день с ними возится. Заговорил я с
ним про клад. Он только рукой махает: "А-а! Глупость! Ничего нет!" - "А
как же вы искали?" Молчит. Заговорили о политике. "Не интересуюсь". - "Да
как же? Вы ведь историю преподавали?" - "А что мне история? Вот живу,
пенсию получаю, а если какая-нибудь власть найдет мое существование
излишним - так она сразу меня возьмет и уничтожит". Вот и весь его
разговор. А ведь был революционер. Каторгу отбывал. Только февральская
освободила.
совсем обалдевают. Читают газеты и думают, что это все про них.
все.
майке. - Есть, товарищ капитан! - Он вынул из ящика стола какую-то папку,
запер ящик на ключ, подергал, ключ спрятал в кармане и сказал Смотряеву: -
Ну, это, значит, опять до ночи. Так я к тебе забегу. До свиданья, товарищ
Корнилов. Я вам тоже хотел кое-что рассказать. У меня одна древняя книжка
есть, "Феатр истории". И такое вот круглое "О" [фита]. Это что такое -
феатр? Театр?
хороший был преподаватель, многим мы ему обязаны. Старой школы человек.
Знаете, "сейте великое, доброе, вечное...". Вот Иван Петрович такой был, -
он сунул Корнилову коробку "Казбека", - курите? Нет? Счастливый человек! А
я вот не могу! Так вот, у меня будет с вами один маленький разговор, или,
вернее, даже обмен мнениями. Но сначала я бы хотел, - он наклонился над
столом, вынул из ящика папку и открыл ее, - кое-что вам... - Но тут опять
зазвонил телефон. Смотряев снял трубку, послушал и сказал: - Да! Да! Да!
Нет! Слушаюсь, товарищ майор. Иду! - И слегка дотронулся до плеча
Корнилова: - Пройдем к майору.
столом, сцепив на настольном стекле большие квадратные пальцы, и
неподвижно смотрел на них.
прибавил: - Садитесь!
уселся сбоку, Корнилову же показали столик у стены. Майор, не спуская с
Корнилова глаз, достал портсигар, выбрал папиросу, звонко щелкнул и
закурил.
о Зыбине?
посмотрел на голубоглазого Смотряева.
подтвердил и Смотряев.
грозно взглянул на Корнилова. Тот молчал.
правда, что с такого человека спрашивать? Но вы ведь вот только что
сказали: в свою компанию он меня не звал. Значит, какая-то компания у
Зыбина была и вы про нее знаете, так?
только ответил вам на ваш вопрос - приглашал ли Зыбин меня в свою
компанию, - нет, не приглашал.
одним столом. Но там было много посторонних. Так это и компанией не
назовешь. Это когда мы продали костный материал Ветзооинституту.
на него Хрипушин. - Так, значит, вы сидели за одним столом, пили нарзан и
молчали как убитые, так?
не это интересует.
ничего не знаю.
работая бок о бок с этим убежденным врагом, от него не слышали?
близки.
лысого тут не могло получиться. Это понимали все трое. Корнилов смотрел на
Хрипушина и видел его насквозь. Тот, кто сидел перед ним, был бездарной и
скучной скотиной, выуженной ловцами душ человеческих, вернее всего, со дна
Василенко Иван
Корнев Павел
Березин Федор
Пехов Алексей
Лукьяненко Сергей
Орловский Гай Юлий