друг у друга бороды перед святой Софией, разве не отравляли они своих
противников, разве не выкалывали глаза?
навстречу истребителям всего живого - монголо-татарам, несли в складках
своих доминиканских ряс не ароматы кадильного дыма, а дурманящие дымы
костров, на которых сожжено было людей не меньше, чем в пожарищах дикой
орды.
посылали в крестовые походы толпища христианских грабителей и убийц, пока
разрушали богатые некогда византийские земли, пока посланные самим уже
Иннокентием головорезы жгли и разрушали Константинополь, под самым боком у
папства тем временем, будто с неба свалившись, родилось государство
свободное, богатое, прекрасное, словно земля, на которой оно стояло. Это
был Лангедок с розовым городом Тулузой во главе, а еще насчитывалось там
множество славных городов, в числе которых Нарбонна, Авиньон, Монпелье,
Каркассон, Безьер имели самые первые в Европе школы философии, астрономии,
математики, медицины, ведшиеся арабами и евреями, которые приходили из-за
Пиренеев, из Испании. Свобода и равенство господствовали в Лангедоке,
здесь презирали насилие и всячески возносили ценность человеческой
личности. Язык Лангедока становился языком певцов половины Европы.
Странствующие поэты-трубадуры воспевали хвалу высоким человеческим
чувствам, красоте и доблести.
построили пышные города, достигли вершин знаний и вызывали зависть у всех
темных кровожадных душ за пределами страны своим благополучием, в вере
своей были суровы до самоотречения, католицизм принимали с величайшими
ограничениями, отбрасывая все позднейшие напластования и беря, в сущности,
незапятнанную и простую веру самых первых христиан. Называли они себя
катарами, то есть очищенными, или альбигойцами. Считали, что в мире всегда
действовали две силы - добро и зло, ибо и мир наш - это творение не бога,
а демона. Битва сил добра и зла переносится в душу людей, раздирая каждого
на две половины: собственно бога и демона или материю, говоря просто -
тело. Бог точно так же терпит от зла, как и человек, он точно так же ждет
конца света, великого космического пожара, когда материя уничтожится без
следа, а души наконец возвратятся к нему.
грехи земные, - следовательно, оно служило соответствующим орудием в руках
божьих, а на земле - у его наместника папы. Альбигойцы же не признавали ни
рая, ни ада, они словно бы сравнивали, приравнивали в страданиях бога и
человека, они, следовательно, возвеличивали греховного человека до
недостижимого уровня божьего.
послан папский легат Петр де Кастельно, а в подмогу ему - проповедник
Доминик, который всеми силами души своей стремился к мученичеству и не
только стремился убедить альбигойцев в заблуждениях разума, сколько ждал
святой смерти из их рук. <Умоляю вас, - просил он неоднократно, - не
убивайте меня внезапно, а вырвите мне члены один за другим>. Альбигойцы
только смеялись, слыша такую речь. Это верно, что они презирали материю, а
значит, и тело, как творение дьявола, но убийство у них считалось делом
позорным и недостойным. Все должен был решить космический пожар,
знаменовавший собой конец света.
альбигойцев крестовый поход.
присоединились к папским инквизиторам. Одна за другой открывали свои
ворота доведенные до отчаяния осадой крепости альбигойцев: Безьер,
Каркассон, Терме. Звонили колокола над развалинами и смертями. Когда
папскому легату Арноду Амори было сказано, что среди жертв могут быть и
католики, он ответил: <Убивайте всех, а бог своих распознает>.
своей смертью, так и не дождавшись уничтожения альбигойской ереси. Доминик
завещал своим ученикам не применять меч. Меч может даже изменить веру в
народе, но на совесть каждого он не воздействует никогда. Кроме того, не
следует допускать даже у своих самых заклятых противников повреждение
членов и пролитие крови. Этого легко избегнуть, если вспомнить, что в
руках слуг Христовых есть оружие могущественное и совершенное. Это -
костер. Еретиков нужно сжигать. Сжигать всех: мужчин, женщин, детей. Лучше
всего сжигать еретиков в младенческом возрасте, ибо чем дольше они будут
жить на земле, тем большему проклятью подвергнутся, а этого допускать не
следует. Если же еретики в стремлении перехитрить правоверных католиков
попытаются умереть своей смертью, нужно вырыть их из могил и подвергнуть
сожжению их тела и кости. Решение о сожжении еретика могут принять три
уполномоченных, из которых хотя бы один должен иметь сан священника.
доминиканцам власть над душами альбигойцев, впервые прозвучало слово
<инквизиция>, и впервые зловеще-торжественный костер для еретиков был
зажжен учеником Доминика Петром Селля, и несколько сот мужчин и женщин
спокойно, с пением <Славим чистоту и непорочность> вошли в огонь и сгорели
в нем с отвагой, достойной лучшего применения, как спокойно записал
бенедиктинский монах Дон Вессет.
подкладывал хворост в эти страшные костры? Может, и эти послы отцы
Джованни, Гильом и Брунон тоже подкладывали, может, их оторвали прямо от
костров и торопливо снарядили навстречу еще большему поджигателю костров,
который угрожал затмить даже мрачную славу римских пап?
людей в их передвижениях по землям пустынным или же густонаселенным. И
неважно, были ли это вести добрые или злые, смешные или серьезные. Скажем,
о взятии Константинополя фрягами стало известно довольно быстро, потому
что патриарх, назначавший русских митрополитов, перебрался в Никею и с тех
пор уже назывался патриархом Никейским, - следовательно, знание здесь было
вызвано потребностью. И уже совсем по другой причине стали известными
слова польского князя Лешка Белого, которые он сказал папскому легату на
требование присоединиться к крестовому походу, объявленному папой. Лешко
просил передать папе, что в Палестине нет пива и меда, без которых
славянская душа обойтись никак не может. Все славяне могли вдоволь
посмеяться над папой, поэтому слова Лешка Белого разошлись повсеместно за
короткое время.
Лангедоке, молчали о полыхании костров, о том, как графа Тулузского
ставили с веревкой на шее перед папой римским, потом перед французским
королем, как король Людовик Девятый заявил, что с неверующими можно
спорить только при помощи меча, погружая его как можно глубже во
внутренности еретика, сам же всячески пытался выказывать свою святость,
ходил в белом одеянии, постился, раздавал милостыню, собственноручно
обмывал чумных и прокаженных, перевязывал раны своим воинам.
событиях в далекой Англии, где большинство людей пришло к выводу, что
король Иоанн злоупотребляет властью. Народ взялся за оружие, и на лугу
возле Темзы короля заставили подписать Великую Хартию, где была и такая
статья: <Ни один свободный человек не будет задержан, или заточен, или
лишен имущества, или объявлен вне закона, или каким-либо другим способом
обездолен, и мы (то есть король) не пойдем на него и не пошлем против него
иначе, как только по законному приговору равных ему и в соответствии с
законом страны нашей>.
имеет свой обычай, свои правды, и Мостище тоже имеет, а вс" - в руках у
Воеводы.
сидели за трапезой у Мостовика, однако никто не говорил этого: ни хозяева
- из-за своей неосведомленности, ни гости - из-за своей осторожности, -
для хозяев, олицетворяемых Воеводой, приятно было отомстить хоть
чем-нибудь киевскому тысяцкому, который изгнал из города послов, для
доминиканцев крайне важно было незаметно выведать, сколько смогут они
просидеть в этом уютном дворе и смогут ли вообще здесь задержаться и,
таким образом, дождаться прихода Батыя, ибо искать его где-то дело
обременительное, сюда же он придет непременно.
сумел вынудить отцов доминиканцев послушать хотя бы об одном из чудес
святого Николая, на этот раз уже о чуде киевском, то есть неповторимо
собственном. Как взял один киевский муж жену свою и чадо свое, да и
поплыли в лодке к Вышгороду поклониться святым мученикам Борису и Глебу.
Приготовил свечу, и фимиам, и просвиры, и веселился духовно, и поклонился,
и возвращался радуясь... Жена же воздремала и уронила дитя в реку, и оно
утонуло, яко камень тяжкий. <О горе мне! - заплакал этот человек. - Святой
Николай, почто верим тебе, ежели не уберег чада моего от утопления?>
возле иконы святого Николая найдено их дитя, вымокшее, но живое и
здоровое. Вот так и город этот над Рекой всегда будет стоять неколебимо, и
все, что рядом с городом, - тоже не сдвинется с места. Их мост также, а с
мостом и Воевода.
Доминике. Завещал он ученикам своим высочайшую чистоту, ибо сам рожден был
непорочно, был свободен от греха первородного. Изгнал из трех женщин
сатану, который в образе черного кота взобрался наверх по веревке колокола
и исчез. Спас монахиню, которая хотела покинуть монастырь для мирских
наслаждений и была наказана за греховный помысел. Сморкаясь, она оставила
в платочке собственный нос. Лишь молитва святого Доминика возвратила на
Буркатовский Сергей
Белов Вольф
Конюшевский Владислав
Ильин Андрей
Корнев Павел
Никитин Юрий