Чтение 56–й страницы книги ~Мизери~

не хотим, чтобы она увидела здесь что-то необычное, правда. Пол?

- Дай им только заглянуть под газонокосилку, деточка. Дай им только
заглянуть туда и они увидят много из ряда вон выходящего.

И как бы он ни старался заставить работать свое живое воображение, он
не мог приблизиться к сценарию, который бы постепенно подвел его к этому.

- Тебя не удивляет, что я рассказываю тебе все это Пол? - сказала она
перед тем, как подняться наверх. - Почему я посвятила тебя в мой план, да
еще с такими подробностями?

- Нет, - сказал он несмело.

- Отчасти потому, что я хотела, чтобы ты точно знал, какая должна быть
твоя линия поведения, и главным образом, что ты должен делать, чтобы
остаться живым. Я также хотела, чтобы ты знал, что я покончу со всем этим
сегодня. За исключением книги. Я все еще хочу почитать ее.

Она улыбнулась. Улыбка была одновременно сияющей и мечтательной.

- Это действительно самая лучшая история Мизери из всех книг и я
страстно желаю узнать, чем все это кончится.

- И я тоже, Энни, - сказал он.

Она посмотрела на него встревоженно.

- Как... но ведь ты знаешь, не правда ли?

- Когда я начинаю книгу, мне всегда кажется, что я знаю, что из этого
выйдет. Но на самом деле ни одна книга не оканчивалась точно так. И это даже
неудивительно, поскольку ты не прекращаешь думать о сюжете. Создание книги
слегка напоминает запуск межконтинентальной баллистической ракеты... только
она путешествует во

времени, а не в пространстве. Книжное время - это время, которое герои
проживают в романе, а настоящее время - это время, которое писатель проводит
за написанием романа. Писать роман точно так, как ты задумал, это все равно,
что запускать ракету Титан, осуществляя падение полезной нагрузки через
баскетбольное кольцо. Это выглядит хорошо на бумаге, и есть люди, делающие
подобные вещи, которые скажут вам, что это просто, как пирог, и даже будут
стараться не рассмеяться при этом, но обстоятельства всегда против нас.

- Да, - сказала Энни, - я понимаю.

- У меня должна быть прекрасная навигационная система, потому что я
обычно держусь скрытно и, если у тебя достаточно взрывчатого вещества под
носом, то это очень хорошо. Сейчас я вижу два возможных варианта окончания
книги. Один очень грустный. Другой - что тебе стандартный голливудский
"хэппи энд" - по крайней мере оставляет некоторую надежду на будущее.

Энни выглядела встревоженно... и неожиданно грозно.

- Ты не собираешься убить ее снова, ведь так, Пол?

Он немного улыбнулся.

- А что бы ты сделала, Энни, если бы я так поступил? Убила меня? Меня
это нисколько не пугает. Я могу не знать, что произойдет с Мизери, но я
знаю, что будет со мной... и с тобой. И я напишу конец, и ты прочтешь, и
затем ты напишешь конец, правда? Наш, конец. Это то, о чем я не должен
догадываться. Правда в действительности не страннее вымысла, что бы там ни
говорили. Ты давно точно знала, чем все кончится.

- Но...

- Думаю я знаю, каков будет конец. Я уверен на восемьдесят процентов.
Если все будет так, ты будешь довольна. Но даже если это и произойдет так,
как я думаю, никто из нас не узнает всех Подробностей, пока я не напишу их,
так ведь?

- Нет". Я думаю нет.

- Помнишь ли ты, что обычно говорится в рекламе в старом Грейхаунд
автобусе: Приобретение - это половина удовольствия.

- В любом случае это почти конец, правда?

- Да, - согласился Пол, - почти конец.

Прежде чем оставить его, она принесла ему еще пепси, коробку крекеров,
сардины, сыр... и подкладное судно.

- Если ты принесешь мне мою рукопись и одну из этих желтых папок, я
смогу писать от руки, - сказал он. - Я скоротаю время.

Она подумала, затем кивнула головой с сожалением.

- Я бы с удовольствием так сделала, Пол. Но для этого нужно оставить
гореть хотя бы одну лампочку, а я не могу рисковать.

Он подумал, что останется в подвале один, и почувствовал, как от паники
у него вспыхнуло лицо, но только на минуту. Затем оно остыло и Пол покрылся
гусиной кожей. Он представил прячущихся в норах крыс, он представил, как они
выходят из них с наступлением темноты, чувствуя его беспомощность.

- Не оставляй Меня в темноте, Энни. Пожалуйста, не делай этого.

- Я вынуждена. Если кто-нибудь заметит свет в моем подвале, то может
остановиться, чтобы посмотреть, независимо от того, перекрыта аллея цепью
или нет, есть записка на заборе или нет. Если я оставлю тебе карманный
фонарик, ты можешь попытаться сигналить им. Если я дам тебе свечу, ты можешь
попытаться поджечь дом. Вот видишь, как хорошо я тебя знаю?

Он едва осмеливался упоминать то время, когда выбирался из комнаты,
потому что это приводило ее в бешенство. Теперь его страх остаться одному
здесь, в темноте, вынудил его к этому.

- Если бы я хотел поджечь дом, Энни, я мог бы сделать это давно.

- Тогда было другое дело, - сказала она коротко. - Мне очень жаль, что
тебе не нравится оставаться в темноте. Но ты сам виноват, поэтому перестань
быть отродьем. Я должна идти. Если ты почувствуешь необходимость в инъекции,
уколись в ногу.

Она посмотрела на него.

- Или уколись в задницу.

Она направилась к лестнице.

- Тогда закрой окна! - закричал он ей вслед. - Возьми листы бумаги...
или... или... покрась их черной краской... или... боже, Энни, крысы! Крысы!

Она остановилась на третьей ступеньке, глядя на него сверху вниз
глазами, напоминающими пыльные десятицентовики.

- У меня нет времени заниматься такими вещами, - сказала она. И крысы
не сделают тебе ничего плохого. Они могут признать тебя за своего. Пол, или
даже усыновить.

Энни засмеялась. Поднимаясь по лестнице, она смеялась все сильнее и
сильнее. Раздался щелчок выключателя и погас свет, а Энни продолжала
смеяться. Пол приказал себе не кричать, не унижаться. Но сырой мрак и гул ее
смеха... это чересчур и он пронзительно завопил, чтобы она не оставляла его
одного. Но в ответ она только продолжала смеяться. Последовал звук
захлопываемой двери. Ее смех стал

приглушенным, но все еще был слышен. Он раздавался с другой стороны
двери, где был свет; затем щелкнул замок и закрылась еще одна дверь. Ее смех
стал совсем тихим (но все же был); щелкнул еще замок и лязгнул засов. Ее
смех удалялся, ее смех звучал с улицы. И даже после того, как она завела
машину, выехала, перекрыла дорогу цепью и уехала, ему казалось, что он все
еще слышал его. Ему казалось, что он все еще слышал, как она смеялась,
смеялась и смеялась.

Камин неясным провалом темнел в центре комнаты, напоминая собой
осьминога. Он подумал, что сможет слышать бой часов в комнате, если ночь
будет тихой, но подул крепкий летний ветер, как это часто случалось в
последние ночи и только время растягивалось в бесконечность. Когда ветер
стихал, он слышал пение сверчков где-то снаружи... и потом иногда -
осторожный звук, заставляющий его вздрагивать: тихий и быстрый звук крысы.

Но он боялся не крыс, нет. Он боялся полицейского. Даже его по-дурацки
яркое воображение редко рисовало ему такие ужасы раньше. Раньше, но не
теперь. И когда это случилось, то только Бог помог ему. Бог согрел его
сердце в эту ужасную минуту...

О чем бы он ни думал, это не имело никакого значения, потому что никак
не выделялось из полной всеобщей тьмы. В этой темноте все разумное выглядело
тупостью, а любая логика казалась сном или мечтой. В темноте он думал кожей.

Он все время видел полисмена, возвращавшегося к жизни, к своей особой
жизни - он был там, в сарае. Он высвободился из-под сена, которым Энни
прикрыла его и это сено падало на его плечи и колени. Лицо его застыло в
кровавой бесчувственности, изрезанное ножами сенокосилки. Он видел, как тот
выползает из сарая и движется по подъездной аллее к стене дома, одежда его
развевается на ветру. Видел, как он таинственно просочился сквозь стену и
его мертвое тело возникает уже здесь.

Видел его, ползущего по утоптанному грязному полу и малейший шорох Пол
воспринимал не как крысиную возню, а как звук его неотвратимого приближения.
И единственная мысль, живущая в мертвом мозгу полицейского:

"Ты убил меня. Это ты раскрыл свою вонючую пасть и убил меня. Это ты
бросил пепельницу и убил. Ты, сукин сын, вонючка, ты мой убийца".

Один раз Пол почувствовал мертвые пальцы, скользящие по его щекам и
шее, он громко закричал, дергая ногами и обезумев стал хлопать себя по лицу.
Это оказался огромный паук.

Боль в ногах ненадолго отпустила, но возникло отчетливое желание:
ЛЕКАРСТВО.

Ужас его несколько рассеялся. Глаза постепенно привыкли к темноте и это
было спасением, хотя смотреть особо было не на что - камин, куча угля, стол
с банками и всякой утварью... и справа от него... что это за очертания? Вот
это прямо возле полок? Он знал. Но что-то в этой фигуре делало ее зловещей.
Высокое, круглое, на трех ногах, оно напоминало машины смерти из романа
Уэллса "Война миров". Некоторое время Пол с интересом рассматривал это,
потом задремал, проснулся, снова посмотрел и подумал:

"Конечно. Я должен был догадаться с самого начала. Это машина смерти. И
если на Земле есть хоть один марсианин, то это Энни Уилкз, мать твою. Это ее
жаровня, ну конечно! Тот самый крематорий, в шпором я сжег "Скоростные
машины", потому что так захотелось ей". Он немного пошевелился, потому что
его снова стало клонить ко сну, и застонал. Боль в ногах, особенно в остатке
его левого колена и в тазу. Это несомненно означало, что предстоит
действительно не слишком веселая ночка. Потому что болей в тазу он не ощущал
уже месяца два.

Он понял, что ему нужен наркотик, достал шприц, потом положил обратно.