и поза говорили, что она сосредоточенно думает о случившемся в храме.
Лайонел усадил ее на кушетку, и Сесилия впервые после произнесения брачного
обета заговорила.
привлек ее к своей груди, - или всего лишь страшная игра воображения?
которого я привел затопить печи.
голосом. - Это не было бессмысленное лицо несчастного дурачка! Знаешь,
Лайонел, в страшных очертаниях ужасной тени на стене мне показалось
поразительное сходство с профилем нашего двоюродного деда, после которого
твой отец унаследовал фамильный титул, - с Черным сэром Лайонелом, как все
его называли.
угодно. Но зачем омрачать счастливый день нашей свадьбы страшными
фантазиями?
болезненным фантазиям? Но эта тень явилась в такую минуту, что всякая
женщина на моем месте испугалась бы грозного знамения.
соединены священными узами?
Лайонел продолжал:
согласия, даже больше - по горячему желанию, по приказу единственного
человека, имевшего право как-то решать нашу судьбу.
Сесилия, по-прежнему устремив отсутствующий взгляд в пространство. - Да,
конечно, мы обвенчаны. Но...
мучила?
же никого не было!
стряхнешь с себя это оцепенение и не подумаешь? Рассуди сама: может ли быть
тень без того, чтобы что-то не загораживало света?
и чье малейшее желание потрясает мир, все может! Тень была - темная,
говорящая, страшная тень; но кто мне скажет, что ее породило?
соберись с мыслями и подумай: ведь могло случиться, что какой-нибудь
бездельник из гарнизона вошел за мной в церковь и спрятался там, то ли чтобы
сыграть злую шутку, то ли без всякой причины.
театральный эффект своей глупой проделке. Неужели же эта нелепая выдумка
омрачит наше счастье или нам суждено быть несчастными оттого, что в Бостоне
нашелся такой дурак?
обращая на него чуть смягчившийся взор и пытаясь улыбнуться, - но удар
поразил меня в самое уязвимое для женщины место. Теперь, как ты знаешь, у
меня нет от тебя тайн. Брак для нас, женщин, - это узы, которые вытесняют
все другие привязанности. И в такую минуту, когда сердце преисполнено
уверенности, разве не ужасно, что загадочное предзнаменование, истинное или
ложное, явилось ответом на призыв священника?
нас, мужчин, родная моя Сесилия. Поверь мне, что хоть мы считаем своим
уделом высокие стремления и славные подвиги, чувства, подобные вашим,
свойственны и нашей природе и утоляют их не те, кто льстят нашему тщеславию,
а те, кого мы любим. Зачем же дозволять холоду губить лучшие твои чувства,
когда они еще только зацветают?
участие, что ему наконец удалось отвлечь Сесилию от мрачных предчувствий. По
мере того как он говорил, ее побледневшее личико окрасил яркий румянец, а
когда он замолк, ее глаза опять засветились доверием и она встретила его
взгляд с радостным смущением.
удалось, окончательно разогнать страх, на какое-то время одержавший верх над
ее рассудком.
опасения своей молодой жены, самого себя убедить ему не удалось. События
этого вечера пробудили его болезненную мнительность, и хотя горячее желание
успокоить Сесилию на время заглушило его собственные страхи, однако, чем
настойчивее он уговаривал ее не придавать значения случившемуся, тем живее и
четче вставала в его памяти грозная тень, и при всем старании ему вряд ли
удалось бы скрыть от любимой свои тревожные мысли, если бы тут, по счастью,
не появилась Агнеса и не сообщила, что миссис Лечмир желает видеть
новобрачных, - Пойдем, Лайонел, - сказала, вставая с кушетки, его прелестная
подруга, а мы были так эгоистичны, что позабыли, как горячо бабушка хотела
нашего счастья. Нам надо было выполнить этот долг, не дожидаясь приглашения.
новобрачные последовали за Агнесой через небольшой коридор к лестнице,
ведущей наверх.
позабыли, вам ее покажет ваша супруга. А я пойду взгляну на праздничный
ужин, который заказала, только боюсь, мои труды пропадут напрасно, раз
капитан Полуорт не пожелал выказать свою доблесть за столом. Поистине, майор
Линкольн, я поражаюсь, что ваш приятель при такой его плотности потерял
аппетит, испугавшись бесплотной тени!
тревога, выразившаяся на лице мужа, пресекла ее веселость.
шаловливую Агнесу ее хозяйственным заботам и легкомыслию.
столовой. - Обыкновенные еда и питье недостаточно эфирны для вашего
неземного счастья; жаль, что у меня нет трапезы, достойной столь
чувствительных сердец! Что бы такое им предложить - капли росы и слезы
влюбленного в равных пропорциях, подслащенные улыбками Купидона, с приправой
из обращенных К луне вздохов для пикантности, как сказал бы Полуорт? Это бы,
верно, пришлось им по вкусу. Капли росы трудно раздобыть в это суровое время
года и в такую ночь; но если б можно было ограничиться одними слезами и
вздохами, то их с избытком хватит в бедном Бостоне!
слышали ее голос, из шутливого ставший негодующим, но уже в следующую
минуту, оказавшись в присутствии миссис Лечмир, позабыли и об Агнесе и о ее
своенравии.
престарелую родственницу. Миссис Лечмир, как видно, велела Агнесе ее
приподнять и сидела в постели, опираясь на подушки. Ее морщинистые,
исхудавшие щеки пылали лихорадочным румянцем, отчего еще резче выделялись
неизгладимые знаки, которые преклонные лета и сильные страсти безжалостными
перстами вырезали на этом жалком подобии черт, некогда славившихся редкой,
хотя и слишком холодной красотой. Жесткий взгляд утратил обычное выражение
суетной озабоченности, и глаза скорее сверкали, чем светились огнем
удовлетворения, которое она не в силах была более подавить.
что, как страстно ни желал он сам жениться на ее внучке, он наконец
осуществил заветнейшую мечту этой столь тщеславной, столь расчетливой и, как
он теперь поневоле вспомнил, очевидно, столь виновной женщины. Больная,
по-видимому, не считала нужным долее скрывать свою радость; протянув руки,
она подозвала внучку необычно громким голосом, срывающимся и резким от
какого-то греховного торжества.
достойная дочь! Подойди и прими родительское благословение, благословение,
которое ты по праву заслужила!
заколебалась на миг, пораженная неестественным голосом, которым они были
произнесены, и подошла поцеловать старуху с меньшей нежностью, чем это было
обычно свойственно ее пылкой и доверчивой натуре. Но эта скрытая
сдержанность тут же исчезла, ибо, как только Сесилия почувствовала себя в
объятиях нежно прижавшей ее к груди миссис Лечмир, она взглянула в лицо
бабушки, словно желая отблагодарить ее за любовь, с простодушной улыбкой и
слезами.
сказала - мое единственное сокровище! - продолжала миссис Лечмир. - Она
хорошее, доброе, послушное дитя, и господь благословит ее за это так, как
благословляю ее я. - Наклонившись вперед, она добавила уже менее
взволнованно:
вправе называть тебя так, ибо скоро этот титул достанется тебе.
высвободилась из ее объятий и с опущенными от стыда глазами, вся пунцовая,
поспешила посторониться, давая дорогу Лайонелу, который, в свою очередь,
подошел к постели больной принять ее поздравления. Он наклонился и неохотно
запечатлел холодный поцелуй на подставленной щеке миссис Лечмир, пробормотав
несколько бессвязных слов о своем счастье и оказанной ему чести. Несмотря на
неприкрытое и омерзительное торжество, прорвавшееся сквозь обычную холодную
сдержанность больной, непритворное чувство звучало в словах, с которыми она
обратилась к мужу своей внучки.