разбавленное водой вино. В голове у меня приятно зашумело. Скоро я даже
перестал понимать, о чем говорили эти грубые люди, смеялся без всякой
причины, вспоминал Вергилиана. И вдруг передо мной возник прелестный образ
Грацианы! У меня стало хорошо на душе, я рассказывал собеседникам об этой
девушке, а они ржали, как жеребцы. Тогда я задумался о своей судьбе.
Маммея появилась во всей своей красоте. Но разве она не была царица,
недоступная для простых смертных?
все то, что происходило дальше, выпало из моего сознания. Остались в
памяти только отдельные слова и какой-то папирус, шуршавший в руках у
центуриона. Еще раз мелькнуло милое лицо Грацианы, и все провалилось в
небытие. Когда же я очнулся, то, к своему великому изумлению,
почувствовал, что нахожусь на плывущем корабле, в вонючем полумраке, в
корабельном чреве, и рядом со мною лежали вповалку знакомые воины из
центурии Секунда, громоздилось охапками оружие. Голова моя болела
нестерпимо, а во рту ощущался омерзительный вкус, как будто бы я наелся
мух и тараканов. На верхний помост вела лесенка, через ее отверстие до нас
долетал морской воздух и проливалось немного света. Корабль покачивался,
как колыбель, и многие воины страдали от качки. Пахло блевотиной и кислым
вином.
центуриону Секунду:
что попал в какую-то западню, и смутно вспоминая вчерашнюю попойку.
себя.
всех желающих, а теперь мы плывем в Лаодикею. Ведь ты добровольно...
заметь это хорошо... добровольно подписал обязательство служить скрибой в
нашем легионе.
погубил себя под влиянием винных паров, и заплакал.
больше! Что же касается обязательства служить в легионе, то тебе всякий
позавидует Никаких тяжелых работ, ни опасностей. Знай пиши себе на
папирусе.
Когда же успокоился и попробовал обсудить положение, в каком очутился, то
пожалел, что со мной уже нет Вергилиана. Я решил, что не стоит труда
разговаривать с этим грубым человеком, а следует немедленно обратиться к
Корнелину и потребовать, угрожая своей дружбой с племянником сенатора,
чтобы он отпустил меня в первом же порту с корабля. Корнелин плыл на той
же самой либурне "Нептун", что везла центурию Секунда, но, когда я стал
жаловаться трибуну на обман, при помощи которого меня завлекли в западню,
и даже угрожал ему, что Вергилиан не простит ему такого обращения со своим
другом, он не обратил на мои слова никакого внимания.
ни малейшего намерения освобождать меня.
Закон есть закон. Никакие племянники сенатора не в состоянии отменить его.
легионной квестуре. Следовательно, имеет вполне законную силу. Чего ты
хочешь от меня, не могу понять.
возможности убегу.
побегу могут не только наказать розгами, но даже распять на кресте.
Когда я говорил об этом Маркиону, он дружески утешал меня:
своей беде Вергилиану, который, конечно, не замедлит освободить меня от
легионной службы.
высокого, скалистого берега. Впереди и позади шли другие суда. Корабль
проходил мимо родины Одиссея - справа виднелся лиловеющий остров Итака...
сойти на землю, и мне так и не удалось взглянуть на Афины. Потом мы пошли
в Лаодикею Приморскую. Дни сменялись звездными ночами, и зимние бури
щадили нас. И вот уже Антиохия, широко раскинувшаяся на берегах Оронта
своими храмами, портиками, нимфеями и лавровыми рощами, встречала
приветственными кликами еще один легион, пришедший защищать ее торговые
предприятия, меняльные лавки, знаменитые библиотеки и приятную жизнь.
в ближайшем лагере, но, желая показать легкомысленным антиохийцам мощь
римского оружия, Каракалла потребовал, чтобы легион проследовал через весь
город в торжественном шествии. Запыленные в пути легионеры привели себя в
порядок, сняли со щитов кожаные чехлы, взяли в руки копья и, подняв орлы и
изображения императоров, понесли их под звуки труб. Зеваки всякого рода,
праздные юнцы, сбежавшиеся со всех сторон мальчишки, нарумяненные, как
куклы, женщины, уличные продавщицы цветов, жадные до зрелищ старички
рукоплескали и посылали воинам воздушные поцелуи.
Я слышал, как он показывал Корнелину достопримечательности:
улица Антонина Благочестивого...
шагал за ними среди воинов.
какой-то почтенного возраста горожанин в грязной, залитой подливками
тунике, вероятно, ритор или безызвестный пиит, вышел из лавки виноторговца
с кувшином в руках. Лысую голову этого человека украшал лавровый венок,
которым приятели наградили его на веселой пирушке за какую-нибудь плоскую
эпиграмму. Грохот колес и топот солдатских башмаков оглушали пьяницу. Но в
глазах его вспыхнул священный гнев. Он завопил на всю улицу:
только благодаря вашей фортуне!
разбился вдребезги, и вино тотчас разлилось на камнях пурпуровой лужицей.
Женщина, грудь у которой была едва прикрыта и тоже с вчерашним венком из
увядших цветов, стала со смехом поднимать защитника эллинских традиций.
Корнелин обругал его:
устроил порядок на земле, принес им мир. Отныне каждый может, не опасаясь
нападения, трудиться, сеять, собирать жатву, путешествовать и торговать.
За щитом Рима эллины вроде этого пьяницы могут до хрипоты спорить о
философских предметах.
скульптуре.
другой и установили справедливые законы. Только такие риторы не в
состоянии понять, что Рим есть универсальная идея...
было аравийское солнце. У молодого трибуна ослепительно сияли зубы. На все
он смотрел со своей точки зрения.
женщинах.
совсем недавно переписывал с прилежанием свитки, но я знал, что
привратники вытолкают меня, если осмелюсь просить ее защиты.
глаз. Надвигались события. Легионы стягивались к Эдессе, где находился
император. Из Африки пришел стоявший в Ламбезе III легион, из Александрии
- III Киренейский, из Рима еще раньше был переброшен в Сирию II