какое-то сомнение или предчувствие. Вдруг ее лицо снова озарилось, и Жанна
воскликнула в страстном порыве: - Ах! Скорее бы наступил этот радостный
день! Домой, домой, вместе с вами!
чудеса, за которые все тебя славят? И ты готова оставить блестящее общество
принцев и генералов, чтобы вновь превратиться в простую крестьянку, в ничто?
Это же неразумно!
Лаксар. - Раньше она меня удивляла, когда безудержно рвалась на войну, а
теперь удивляет еще больше. Не хочет воевать и бросает службу! Говоря
откровенно, я впервые в жизни слышу такое. Мне хотелось бы понять, что это
значит.
страданий, и не в моей натуре причинять их. Распри и ненависть между людьми
глубоко огорчали меня, а звон мечей и грохот орудий никогда не ласкали мой
слух. Я хочу мира, покоя и благополучия для всех живущих на земле. Такая уж
я есть! Разве могу я при этом помышлять о войнах и умиляться при виде
пролитой крови, горя и скорби, которые приносит война? Но бог послал своих
ангелов и возложил на меня эту миссию. Могла ли я ослушаться? Я выполнила
свой долг. И не так уж много дел поручил мне господь. Всего лишь два: снять
осаду Орлеана и короновать законного наследника в Реймсе. Дело сделано - и
теперь я свободна. Разве при виде бедного сраженного солдата, будь то друг
или враг, я не ощущала такой же боли, как и он, разве слезы его родных не
жгли моего сердца? Это повторялось изо дня в день. Какое блаженство
сознавать, что наступил час избавления и я не увижу больше этих кошмаров и
мне не придется выносить эти пытки! Так почему же я не должна вернуться в
родную деревню, стать такой же, как и была? Это же рай! А вы удивляетесь
моему желанию! Ах, мужчины, мужчины! Вот моя мать поняла бы меня!
уставившись в пространство. Потом старик д'Арк сказал:
Она не находит себе места, волнуется и волнуется. Просыпается по ночам и
думает о тебе, думает и волнуется. А когда шумит ветер и льет дождь, она
стонет и приговаривает: "О боже, сжалься над ней, она ведь там одна со
своими промокшими солдатами!" Когда же небо рассекают молнии и раздаются
страшные раскаты грома, она вся дрожит и, заламывая руки, шепчет молитву:
"Боже, спаси ее! Ведь это же, как те ужасные пушки и смертоносные стрелы! И
она там мчится на коне, беззащитная, и нет меня там, чтобы заслонить ее!"
приходит весть о победе и все радуются и гордятся, она мечется, как
безумная, и расспрашивает только о тебе. Когда же узнает, что ты жива и
здорова, падает на колени, иногда прямо в грязь, и благодарит бога не за
дарованную победу, а за милосердие, проявленное к тебе, повторяя одни и те
же слова: "Теперь все. Теперь Франция спасена. Теперь она вернется". А тебя
все нет и нет, и она опять горюет.
дом, я утешу ее. Все буду за нее делать, стану ее опорой и поддержкой, и ей
не придется страдать из-за меня.
промолвил:
расчете. Это правда, и никто не посмеет этого отрицать. Но как посмотрит
король? Ведь ты у него лучший воин. А вдруг он велит тебе остаться?
ответила скромно и просто:
по-прежнему и она воскликнула:
делается дома.
припоминая самые незначительные происшествия. Приятно было слушать их. Жанна
по своей доброте пыталась и нас втянуть в разговор, но из этого, конечно,
ничего не получилось. Ведь она была главнокомандующим, а мы - никто. Ее имя
было на устах всей Франции, мы же были лишь невидимые пылинки; она была
соратником принцев и героев, мы - никому не известные солдаты; она была выше
всех знатных и великих мира сего, ибо сам господь указал ей путь. Словом,
она была Жанной д'Арк, и этим сказано все. Для нас: она являлась божеством,
а это значит, что нас разделяла бездонная пропасть, мы ей были не чета. Вы
сами понимаете, что это было бы невозможна.
такой веселой и очаровательной, такой искренней и непосредственной!.. Нет! Я
слишком слаб! Бледны и бесцветны слова, чтобы воссоздать образ Жанны хотя бы
частично. Эти старые простаки не понимали ее и не могли понять. Общаясь с
простыми смертными, они подходили к явлениям с весьма ограниченной меркой.
Оробев сначала, они быстро оправились, осмотрелись и увидели в ней обычную
девчонку и ничего более. Поразительно! Меня бросает в дрожь при мысли, как
спокойно, легко и свободно они чувствовали себя в ее присутствии, беседуя с
ней, как с любой другой французской девушкой.
кресле, и болтал о таких пустяках, что нам было стыдно слушать. Ни он, ни
отец д'Арк даже не подумали о том, что в обществе существует Этикет, который
должен строго соблюдаться. Свой нелепый рассказ они считали важным и
интересным, для нас же его познавательная ценность равнялась нулю. Все, что
им казалось волнующим и трогательным, вовсе не было трогательным, а лишь
вызывало смех. По крайней мере так мне казалось тогда и так мне кажется
теперь. Да, я убежден, что это было именно так, поскольку их дурацкая
болтовня рассмешила Жанну. И чем больше было в их рассказе печали, тем
громче она смеялась. Паладин говорил, что и он расхохотался бы, если бы не
присутствие Жанны. Ноэль Ренгессон утверждал то же самое. Старик Лаксар
поведал нам о том, как недели две-три тому назад ему пришлось побывать на
одних похоронах в Домреми. Все его лицо и руки были в красных пятнах, и
старик обратился с просьбой к Жанне смазать их какой-нибудь целебной мазью.
Пока Жанна занималась врачеванием, утешая, лаская и успокаивая дядюшку, он
рассказал ей, как все произошло. Прежде всего он спросил, помнит ли она того
черного теленка, который был у них еще тогда, когда она жила дома. Жанна
сказала, что помнит хорошо и что он был очень мил и она его очень любила, и
сразу же посыпались вопросы: а каков он теперь - здоровый, большой,
красивый? Старик ответил: "Еще бы! Теперь это уже не теленок, а бычок, и
такой резвый, что принимал участие в похоронах". Жанна удивилась: "Кто -
бычок?" Старик пояснил: "Да нет, бычка не пригласили, пригласили меня, но и
он принимал участие". А дело было так: дядя Лаксар ушел из дому и направился
к Волшебному дереву. У дерева он прилег на травку в своей праздничной
траурной одежде с длинной черной лентой на шляпе и вздремнул. Проснувшись,
увидел по солнцу, что время уже позднее и нельзя терять ни минуты. В испуге
он мгновенно вскочил и увидел бычка, щипавшего траву. И пришло ему в голову,
что на этом животном он сможет добраться скорее и как раз успеет к выносу
покойника. И вот он набрасывает на бычка уздечку, берет поводья, садится
верхом и - в путь. Бычок, не привыкший к подобному обращению, забеспокоился.
Он метался во все стороны, летел, как шальной, брыкался и мычал. Дядюшка
Лаксар был в полной мере удовлетворен путешествием и хотел было уже
отказаться от своей затеи, намереваясь пересесть на другого быка или в
крайнем случае добираться какими-нибудь другими, более надежными средствами,
да не осмелился. Ему стало жарко, и, хотя день был воскресный, он устал так,
что едва дышал, а слезать не решался. А бычок, потеряв терпение, задрал
повыше хвост и с диким ревом бросился вниз с холма. У самой деревни он
опрокинул несколько пчелиных ульев. Пчелы черной тучей вылетели и
устремились за ними. Они облепили бычка и злополучного всадника, кружились,
жужжали и беспощадно жалили их. Бычок мычал, седок кричал... Обезумев от
боли, они вихрем промчались по деревне и врезались в самую гущу похоронной
процессии. Люди с воем бросились врассыпную, а пчелы вдогонку. Во мгновение
ока от многолюдной процессии остался лишь один покойник. Наконец, бычок
метнулся к реке и бултыхнулся в воду. Дядюшка Лаксар чуть не утонул, его
выудили из реки, как рыбу. Он был искусан пчелами, и лицо его напоминало
рисовый пудинг с изюмом.
недоумением смотрел на Жанну. Она, уткнувшись лицом в подушку, прямо умирала
со смеху.
признался, что ничего не понимает, - возможно, случилось что-нибудь такое,
чего они не заметили.
по-моему, она была только смешной и ни для кого не представляла интереса.
Таково мое мнение и тогда и теперь. Что касается истории, то здесь нет
ничего общего с историей, ибо задача истории - собирать важные и
поучительные факты. Сие же странное и случайное событие ничему не учит,
разве только тому, что не следует верхом на бычке отправляться на похороны.
Но рассудительному человеку, конечно, не нужны подобные поучения.
Глава XXXVII
стали дворянами. Но они этого не понимали, не сознавали своего
привилегированного положения. Такая честь была бесплотным призраком, не
имела практического значения и никак не укладывалась в их головах. Нет,