Следовательно, это обычное убийство, вполне для тебя доступное, ибо между
твоей жизнью и жизнью жертвы нет никаких связей дело здесь обстоит
несколько сложнее для моего друга, и тебя, кажется, пугает само слово
"отцеубийство", поэтому рассмотрим этот поступок исключительно с этой точки
зрения.
Итак, разберемся, что такое отцеубийство - преступление это или нет?
Разумеется, нет. Если на всем свете и существует хоть один поступок, который
я считаю оправданным и законным, так это и есть именно отцеубийство. Теперь
скажи мне, пожалуйста, какая связь между тобой и человеком, давшим тебе
жизнь? Неужели ты собираешься убедить меня в том, что я чем-то обязан чужому
в сущности мужчине только за то, что однажды ему взбрело в голову излить
свою похоть во влагалище моей матери? Нет ничего более нелепого, чем
подобная мысль! Более того, что, если я даже не знаком с ним, если не знаю,
как он выглядит, этот пресловутый отец, мой производитель? Разве
когда-нибудь голос Природы шепнул мне его имя? Да ничего подобного. Почему
же он должен быть для меня ближе, нежели любой другой человек? Если это не
подлежит сомнению, а для меня это непреложный факт, тогда отцеубийство
ничуть не греховнее, чем обычное убийство, и лишить жизни отца нисколько не
хуже, чем отнять жизнь у кого-либо другого. Если я убиваю человека, который,
будучи мне неизвестен, породил меня на свет, факт его отцовства ничего не
добавляет к моему раскаянию, следовательно, я могу колебаться или
раскаиваться только тогда, когда узнаю, что мы родственники, хотя и в этом
случае характер преступления не меняется. Я спокойно отправлю своего отца в
иной мир и не буду чувствовать при этом никаких угрызений совести, если не
буду знать, что он мой отец, но повторяю, и в противном случае для меня
ровно ничего не изменится. Отсюда вывод: даже если я узнаю, что человек,
которого я только что стер с лица земли, - мой отец, неужели душа моя
наполнится раскаянием и страданием? Какая чепуха!
Продолжим дальше: я допускаю, что угрызения совести имеют место на
самом деле, хотя для них и не существует никаких объективных причин. Но если
ты собираешься разочаровать меня на сей счет, я повторяю тебе еще раз:
преступление, которого ты так боишься, - это вовсе и не преступление даже, а
его иллюзия: ведь сама Природа ничем не намекнула мне, кто мой создатель
выходит, она вложила в меня не больше нежности к этому господину чем к
любому другому, не имеющему ко мне никакого отношения, следовательно,
причины для угрызений и сомнений существуют только в моей голове, а это
значит, что такое чувство ничего, абсолютно ничего, не стоит, и я буду
круглым идиотом, поддавшись ему. Скажи мне, разве животные боготворят своих
родителей? Разве имеют они хоть малейшее представление о том, кто их
сотворил? Пытаясь отыскать хоть какое-то основание для сыновней
благодарности, ты можешь сказать, что мой отец обо мне заботился в детстве и
отрочестве. И это будет еще одна ошибка. Он всего-навсего подчинялся обычаям
данной страны, тешил свое самолюбие, отдавался чувству, которое он, как
отец, может питать к делу рук своих, но которого я не обязан испытывать к
своему творцу, ибо творец этот действовал исключительно ради собственного
удовольствия и не думал обо мне, когда подмял под себя мою будущую матушку и
совершил с ней акт оплодотворения стало быть, заботился он только о себе, и
я не вижу тут никакого основания для столь горячей благодарности.
Пора перестать обманывать себя иллюзиями, и предрассудок - не пища для
образованного ума: человеку, давшему нам жизнь, мы обязаны ничуть не более,
чем самому далекому и чуждому нам существу. Природа не предусмотрела в нас
абсолютно никаких чувств к родителю, более того, она и не могла наградить
нас подобным чувством к нему, ибо привязанность нельзя навязать извне
большая неправда то, что мы любим своих отцов, как неправда и то, что мы
вообще способны полюбить их: да, мы их боимся, но любить - это уж извините!
Они всегда представляют для нас угрозу, всегда тяготят нас, само их
существование создает для нас множество неудобств, и наш личный интерес,
самый священный из всех законов Природы, диктует нам неодолимое желание
приблизить смерть человека, от кого мы ожидаем наследство, и если посмотреть
на это дело под таким углом зрения, мы должны не только ненавидеть этого
человека - просто ненавидеть и ничего больше, - но вполне естественно с
нашей стороны покуситься на его жизнь по той простой причине, что всему на
земле приходит свой черед, и если отец мой зажился на этом свете и
злоупотребляет богатством, доставшимся ему от своего предка, а я тем
временем старею в томительном ожидании счастливого часа, почему бы мне
спокойно и хладнокровно не помочь Природе, у которой порой не доходят до
этого руки, и самому, любым доступным способом, не ускорить процесс своего
вхождения в права, дарованные мне свыше, коль скоро права эти задерживаются
в силу какого-то каприза судьбы или случайности? Если эгоизм - общее
правило, коим человек измеряет все свои действия, тогда - и это непременно
так! - гораздо меньшее зло убить отца, нежели убить другого человека, потому
что наши личные причины, чтобы избавиться от того, кто произвел нас на свет,
всегда намного весомее и уважительнее, чем лишить жизни человека
постороннего. И вот здесь-то есть еще один метафизический факт, о котором не
стоит забывать: старость - путь к смерти заставляя человека стареть,
Природа подталкивает его к могиле, значит, тот, кто уничтожает старшего по
возрасту человека, не совершает ничего дурного, кроме того, что исполняет ее
намерения, вот почему у многих народов убийство стариков почитается за
добродетель. Бесполезные для мира, лишняя обуза для общества, пожирающие
припасы, которых и без того уже мало и не хватает молодым или которые
молодые вынуждены приобретать по дорогой цене по причине чрезмерного спроса,
престарелые люди не имеют цели в жизни, они просто вредны, и очевидно, что
самое мудрое - ликвидировать их. Стало быть, это вообще не только никакое не
преступление - убийство собственного отца, напротив, это благое деяние с
точки зрения того, кому оно служит для Природы это также благо, ибо
избавляет ее от ненужного бремени. Этим нужно гордиться, поскольку
отцеубийство проявляет силу, философский ум, самоуважение и, в конечном
счете, приносит пользу обществу, избавляя его от сорняков.
Итак, Жюльетта, тебе предстоит совершить благородный поступок, то есть
уничтожить врага твоего любовника, который, я уверен, служит государству на
пределе своих сил и возможностей, ибо если - и не мне отрицать это - он в
чем-то скуп, мелочен и даже жаден, Сен-Фон - все-таки великий министр: он
кровожаден, алчен, у него мертвая хватка, он считает убийство необходимым
для мудрого правления. Возможно, он не прав? Может быть, Сулла, Мариус,
Ришелье, Мазарини - эти великие исторические личности - думали по-другому?
Сомнений здесь нет и быть не может. Без кровопролития не может выжить ни
один режим, и в особенности монархический: трон тирана цементируется кровью,
и Сен-Фону еще предстоит пролить море крови она должна пролиться уже
сейчас. Соверши это, Жюльетта, и ты завоюешь расположение человека, который
содержит тебя, как мне кажется, в настоящей роскоши, и тем самым ты умножишь
богатство того, кто делает богатой тебя. Да я просто не могу понять, как ты
можешь раздумывать.
- Нуарсей, - дерзко заявила я, - кто вам сказал, что я раздумываю? Это
был просто минутный порыв и ничего больше. Я еще молода. Я еще не оперилась,
карьера моя только начинается. Порой, я оступаюсь, спотыкаюсь, но должно ли
это удивлять моих наставников? Ведь они скоро увидят, что я достойна той
заботы, которой они меня окружили. Пусть же Сен-Фон поспешит и пришлет мне
своего родителя - тот умрет через два часа после того, как переступит порог
моего дома. Однако, мой дорогой, в шкатулке, которую вручил мне ваш друг,
три вида яда, так который же я должна выбрать?
- Самый жестокий, тот, что приносит больше страданий, - ответил
Нуарсей. - Хорошо, что ты мне напомнила. Сен-Фон особенно подчеркивал это
обстоятельство. Он желает, чтобы на пути к своей смерти, его отец получил
сполна за свои интриги он хочет, чтобы агония его была ужасной.
- Понимаю, - сказала я, - и вы можете передать ему, что все будет
сделано так, как он пожелал. А теперь объясните мне план.
- План следующий: ты на правах подруги министра приглашаешь старика
отобедать - пошлешь ему записку, в которой объяснишь, что хочешь помирить
его с сыном, что разделяешь его взгляды на беспутное поведение министра и
согласна с тем, что он должен уйти в отставку. Сен-Фон-старший придет, его
вынесут из твоего дома безнадежно больным, а об остальном позаботится
Сен-Фон-младший. Вот деньги, требуемые для дела: чек на сто тысяч франков из
казны. Этого достаточно, Жюльетта?
- Сен-Фон слишком щедро платит за один обед. - И я вернула ему клочок
бумажки. - Передайте, что я это сделаю просто так, потому что хочу ему
помочь.
- А вот еще один чек на такую же сумму, - продолжал Нуарсей. - - Твой
покровитель предвидел твой отказ и, честно говоря, был бы разочарован, если
бы такового не последовало. "Я хочу, чтобы она получала деньги за свои
услуги и получала, сколько пожелает. - Он часто говорил мне такие слова. -
До тех пор, пока ею движет эгоизм и пока я удовлетворяю ее эгоизм, она будет
со мной".
- Видимо, Сен-Фон хорошо меня знает, - был мой ответ. - У меня,
слабость к деньгам, и я не скрываю этого ни от себя самой, ни от вас. Но я
никогда не попрошу у него больше, чем необходимо. Этих шестисот тысяч
франков будет вполне достаточно для нашего дела, и я хочу получить еще
столько же в день смерти старика.
- Не беспокойся, ты их получишь. Должен признать, что ты великолепно
устроилась, Жюльетта. Постарайся не испортить своего положения, и если
будешь вести себя умно, ты скоро станешь богатейшей женщиной в Европе,
потому что я дал тебе лучшего в мире друга и покровителя.
- Уважая ваши принципы, Нуарсей, я воздержусь от благодарностей
устраивая наше знакомство, вы получили удовольствие и также извлекли из
этого пользу вам льстит, что среди ваших самых близких знакомых числится
женщина, чье общественное положение, богатство, имя уже начинают затмевать
блеск придворных дам... Я бы постыдилась показаться в Опере в таком платье,
в каком вчера была княгиня де Немур: никто и не взглянул на нее, все глаза
были устремлены на меня.
- И ты в восторге от этого, Жюльетта?
- В безумном, дорогой мой. Хотя бы потому, что купаюсь в золоте,