Чтение 56–й страницы книги ~Эшафот забвения~

выделят как преступление недели и отведут ей два абзаца, а если повезет - то
и три. А впрочем, я могу ошибаться, и убийству уделят гораздо больше
внимания - личность Братны к этому располагает, на нем выспятся все кому не
лень, он переплюнет всех Фассбиндеров и Тарантино,
вместе взятых, он войдет в историю кино как гений, убивающий всех своих
актрис.

Фигурально выражаясь.

Пока я предавалась всем этим не очень веселым размышлениям, милицейский
кордон оказался прорванным, смятым, как бумажная салфетка, и коридор перед
павильоном заполнили сразу три телевизионные группы. Ну, конечно же, иначе и
быть не должно, убийство на ведущей киностудии страны случается не каждый
день, все самые модные криминальные репортеры должны отметиться и
попозировать на фоне черного мешка с трупом. Всех их я видела много раз и по
разным каналам: я даже помнила их имена - плохо выбритый Виктор Лавникович,
специалист по солидным и помпезно обставленным заказным убийствам; хорошо
выбритый, но лысый Александр Островский, специалист по серийным убийцам и
маньякам; бритый наголо во всех местах Евгений Шустов, специалист по
международному терроризму. Если у следствия будет столько версий убийства,
за него остается только порадоваться...

Три съемочные группы синхронно попросили молодых людей, сопровождающих
каталку с трупом, вернуться к дверям павильона и повторить проезд. На пленке
все должно выглядеть эффектно. Еще один штрих, превращающий человеческую
трагедию в телевизионный фарс.

В ожидании следственной группы репортеры беседовали со всеми, кто
оказался под рукой, зацепили они и дядю Федора, который со скорбным
выражением лица сделал дополнительную рекламу фильму Братны.

Возможно, фильм и не закроют, подумала я. Глупо закрывать картину, на
съемках которой произошло убийство, это добавит ей пикантности и вызовет
дополнительный интерес. Люди обожают страшные истории, особенно если эти
истории случаются не с ними, они души в них не чают - так же, как и в
умерших возлюбленных. А погруженная в кокон слухов и сплетен еще не снятая
картина благополучно перезимует и выползет к Каннскому фестивалю прелестной
бабочкой.

Крушинницей Клеопатрой, Странствующей Данаидой, Мрачной Белянкой, все эти
имена можно прочесть в энциклопедии насекомых. Имя Братны тоже можно будет
прочитать. Со временем. В энциклопедии кино или на страницах уголовного
дела, если очень повезет...

Только о твоем имени нигде и никогда не будет упомянуто, Ева.

- Пойдем, - снова попросила я Митяя, - телевизионщики действуют мне на
нервы. Пойдем, проводишь меня, а я подожду тебя в машине.

...В лифте он снова захотел меня. А я снова захотела его. Это не имело
ничего общего с любовью, что бы ни говорил мне мальчик Митяй. Это было
больше, чем любовь, потому что не хотело ждать, потому что требовало выхода
здесь и сейчас. Паскудный лифт, несмотря на относительно малую этажность
главного корпуса, останавливался три раза, поочередно впуская и выпуская
руководителя киноконцерна ?Слово? Валентина Черныха, актрису Елену Яковлеву
и любимого оператора Тарковского Гошу Рерберга - никакой личной жизни, черт
возьми!

- Я тебя так хочу, просто крыша едет, - шептал мне на ухо Митяй,
бесстыдно ворочаясь у меня под свитером и глядя остекленевшими глазами на
руководителя киноконцерна ?Слово?, - ты же знаешь студию, есть же места....
Придумай что-нибудь, иначе я просто взорвусь...

- Потерпи, пожалуйста, - шептала я, бесстыдно ворочаясь под курткой Митяя
и глядя остекленевшими глазами на актрису Елену Яковлеву, - я сейчас
придумаю что-нибудь...

И я придумала, хотя для этого - полный идиотизм - нам пришлось вернуться
к павильонам и найти подходящее место в одном из них. Нам повезло - еще
несколько часов назад здесь снимали клип и еще не успели разобрать
декорации: целая тонна мелкого, ослепительно белого песка в емкости,
стилизованной под старую баржу.

- Я еще не любил тебя в песке, - бессвязно говорил Митяй, судорожно
освобождаясь от одежды, - хреновы шнурки, хреновы ботинки, завтра же куплю
сапоги...

- Ты еще нигде меня не любил...

- Я придумаю что-нибудь потрясающее, обещаю, тебе понравится, у нас уйма
времени впереди...

...Я даже подумать не могла, что песок может быть таким жестким, что он
забьется во все поры тела и измордует губы, заставит мелкие песчинки
трепетать и кровоточить. Я не знала, что песок может быть таким мягким, что
он накроет нас с головой, что он повторит все изгибы наших тел и добавит
новые, что он будет направлять, подсказывать, перетекать в нас, как мы
перетекали друг в друга. Я не знала, что песок может быть таким влажным от
желания. Что песок, специально привезенный для фальшивого припевчика
фальшивой песенки фальшивой певички, может быть таким настоящим.

Я не знала, сколько прошло времени.

Я не знала. Я даже не успела подумать об этом, потому что отяжелевший
Митяй рухнул в меня и победительно застонал.

А спустя несколько секунд раздались редкие аплодисменты...

Я запрокинула голову. И увидела то, чего так тщетно ждала все эти месяцы.

Совсем недалеко, на маленькой, специально созданной дизайнерами дюне,
сидел человек. Зарыв в песок босые ноги, он весело смотрел на нас. Я сразу
узнала его.

Это был Костик.

Капитан Константин Лапицкий.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

...Капитан Константин Лапицкий.

Ну что ж, он сам решил сделать это. Никаких ?шестерок?, никаких вторых
рук с пальцами на спусковом крючке нигде не учтенных ?Макаровых?. Это
благородный жест, это признание моих прошлых заслуг в качестве агента
влияния. Видимо, я все-таки кое-что сделала для спецслужб, если они так
уважительно собираются отправить меня на тот свет.

Ну что ж, я почти готова, песок - не самая плохая почва для мертвых. А
кровь и песок - очень поэтично, даже Братны по достоинству оценил бы эту
цветовую гамму.

Я почти готова, нужно только немножко подождать, пока высохнет любовный
пот, - если он даст тебе время, Ева. Мне даже в голову не пришло прикрыться,
только песок хоть как-то скрадывал линии моего тела. Неужели он будет
стрелять в обнаженных людей? Еще как будет, ты же хорошо его изучила.

- Привет, - сказал Костик совершенно не изменившимся голосом.

- Привет. Ты опоздал, по крайней мере, месяцев на пять, - ну, давай,
засовывай руку в карман, Константин Лапицкий.

- А ты ждала и успела соскучиться?

- Я ждала. - Это было правдой, я ждала с тех самых пор, как бежала от
него, с тех самых пор, как он пообещал мне быстрый финал: в ведомстве
капитана Лапицкого не прощают отступников.

- Теперь уже не ждет, - вклинился Митяй, он и сам только сейчас начал
соображать, - сказали же тебе, что ты опоздал на полгода. Вали отсюда, пока
я не вышел из себя. Это во-первых...

Несмотря на безнадежность ситуации, я улыбнулась:

Митяй истолковал ситуацию по-своему, для него Лапицкий сразу же стал моим
вчерашним любовником, не более того.

- Не стану ждать, что будет во-вторых. Это точно, ждать ты не станешь.

- Это твой знакомый, Ева? - спросил Митяй, переводя глаза с меня на
Лапицкого.

- Да.

- Что ему нужно?

- Пусть он уйдет, - сказала я Лапицкому, понимая, что прошу о
невозможном: никто и никогда не оставляет свидетелей в таких щекотливых
делах, - пусть он уйдет.

- Ева! О чем ты говоришь?! - Митяю и в голову не приходило одеться - так
же, как и мне.

- Пусть, - неожиданно легко согласился Лапицкий.

- Одевайся и уходи, - с тихой яростью бросила я Митяю.

- Нет, - его лицо исказила гримаса боли, - я никуда не уйду.

- Уходи, я прошу тебя. - Я умоляюще коснулась плеч Митяя, за которые
держалась мертвой хваткой так недавно.

- Нет.

- Ты ничего не понимаешь. Мне нужно поговорить с этим человеком. Я умоляй
тебя, мальчик, милый...

- Хорошо, - нехотя согласился он, - я уйду. Я буду здесь, рядом..

- Пожалуйста..

- Почему ты хочешь, чтобы я ушел? - Его упрямство путало мне все карты,
не хватало, чтобы Лапицкий передумал, но ведь он мог и соврать мне. И тогда
уход Митяя ничего не меняет...

- Так нужно, клянусь тебе, мне необходимо поговорить.

- Хорошо, - наконец согласился он, - только прошу, оденься, пожалуйста. Я
не хочу, чтобы он видел тебя голой...

- Я сейчас оденусь, да... Можешь не волноваться. Митяй быстро собрал
вещи, натянул джинсы прямо на голое тело, взял в охапку рубашку, джемпер и
ботинки. Но не ушел: ждал, пока я оденусь, дурачок. И, когда я это
наконец-то сделала, нехотя спустился вниз.

- Уходи! - снова крикнула я Митяю.

Сгорбившись, он побрел к выходу из павильона. Прошла целая вечность,
прежде чем он исчез за дверью.

И я тотчас же забыла о Нем. Сидя на песке, я не отрываясь смотрела на
Лапицкого.

- Мне очень понравилось, - сказал он со змеиной улыбкой на лице - Что?

- Как ты это делаешь. Завидный темперамент. Я и предполагал что-то