В конце концов мне до жути надоело вести тупой диалог, и я излишне резко
спросила:
- Анастасия Романовна с ним отправилась?
- Нет.
- Она в Москве?
- Да.
- Дома?
- Да.
- Позовите, пожалуйста.
- Слушаю, - пробулькала бабка.
Думая, что ослышалась, я повторила:
- Будьте любезны Радзинскую Анастасию Романовну.
- Это я, - ответила старуха.
Трубка чуть не выпала у меня из рук. В голове заметались цифры. Насколько
помню, Настена родила Алика очень рано, в семнадцать лет. Мы были с
Радзинским одногодки, оба появились на свет в 1962-м. Значит, его матери
должно исполниться сейчас пятьдесят пять или шесть лет... В нынешние
времена дамы такого возраста еще косят под девчушек, Настена же всегда
выглядела намного моложе своих лет... Что случилось?
- Кто вы? - дребезжала трубка. - Что хотите?
- Добрый день, - собралась я с духом, - вас беспокоит Евлампия, то есть,
простите, Фрося Романова, училась когда-то у вас в консерватории, моя мама
певица Орлова, мы с Аликом...
- Фросенька, - неожиданно зарыдала трубка, - Фросенька, вот горе, спасибо,
что откликнулась...
Чувствуя, как медленно начинает холодеть спина, я осторожно спросила:
- Алик...
- Господи, - стонала Настена, - Аличек, бедняжка...
Понимая, что случилось какое-то жуткое несчастье, я быстро сказала:
- Можно к вам приехать?
- Конечно, дорогая.
- Если прямо сейчас?
- Конечно, конечно.
Повесив трубку, я пошла в прихожую. Эх, не спросила адрес. Впрочем, если
телефон остался прежним, то и живут они на старом месте, в небольшом сером
доме постройки конца девятнадцатого века, прямо напротив консерватории.
Почтового адреса я не знаю, но дорогу в квартиру Алика помню великолепно.
Иван высунулся из кухни:
- Уходишь?
- Ага.
- На, попробуй, соли достаточно?
Я посмотрела на тарелку, где лежала котлета.
- Это что?
- Как что? Котлетка.
- Где мясо взял?
- В морозилке.
- Так оно для кошек!
- Да? - уставился мастер на блюдечко. - Плохое, испорченное?
- Нет, конечно, совершенно нормальное, на рынке брали...
- Тогда почему для кошек?
- Ну мы их раз в день кормим сырой говядиной, для здоровья полезно, -
объяснила я, натягивая сапоги.
- Ага, - кивнул Иван, - кошкам, значитца, телятинку, а себе пельмени
готовые! Ничего, обойдутся сегодня "Вискасом", людям тоже мясо полезно
жареное!
Признав справедливость этого постулата, я проглотила удивительно вкусную
котлетку, одобрила соотношение мяса, хлеба и соли, потом ушла, провожаемая
недовольным криком Арчи:
- У-у-у-у...
Очевидно, звук пылесоса произвел на птичку неизгладимое впечатление.
Хорошо, что разговор по телефону подготовил меня к встрече с Настеной,
потому что иначе бы я не сумела сдержать вопль ужаса. Дверь мне открыла
старуха, замотанная в платки и шали. Маленькое сморщенное личико, припухшие
глазки-щелочки, от носа ко рту сбегают две глубокие складки. На ногах
сапоги - очевидно, Настена жутко мерзла. Она всегда была хрупкой, даже
худой, но сейчас смотрелась совершенно бестелесной, словно соломинка,
укутанная в ворох одежды... Особо нелепо выглядели волосы, коротко
остриженные, мелированные в три цвета... Словно на голову древней старухи
натянули парик, принадлежавший молодой модной даме. Но я понимала, что,
наверное, еще неделю назад Настена и была этой модной дамой...
- Фросенька, - застонало существо, протягивая ко мне тоненькие веточки рук,
- Фросенька, дорогая девочка, вот горе...
Сделав два мелких шажка, она упала мне на грудь и зарыдала. Я принялась
ласково гладить ее по спине, потом обняла и крепко прижала к себе.
Впечатление было такое, что держу в объятиях испуганную птичку, под рукой
ощущались мелкие косточки, и чувствовалось, как сильно колотится у Настены
сердце. Наконец она слегка успокоилась, промокнула глаза шалью и
пробормотала:
- Извини, бога ради, нервы не выдерживают, пошли в кабинет.
Комната с огромным роялем посередине совершенно не изменилась с того дня,
когда я посещала ее последний раз. Те же темно-бордовые занавески, люстра с
бронзовыми рогульками, огромный фикус в углу и несметное количество книжных
полок с пыльными томами и клавирами. Похоже, что Алик и Настена давно не
делали ремонта. Имелась только одна вещь, которой не было тут в мои
консерваторские годы. На закрытой крышке "Бехштейна" стоял портрет Алика,
украшенный черной лентой.
Я рухнула в старинное, обитое красным атласом кресло и прошептала:
- Как же так? Когда это случилось?
- Позавчера, - всхлипнула Настена, - вечером...
- Он попал под машину? - робко поинтересовалась я, вспоминая очки с
толстыми стеклами, всегда сидевшие у Алика на носу.
- Нет, - неожиданно спокойно ответила Настена, - его застрелили.
- Как?!
- Одну пулю в грудь, другую в голову, милиция сказала: контрольный выстрел,
- всхлипнула преподавательница.